Царское дело
Шрифт:
***
...В вагоне они сели как всегда друг против друга, и вот тут-то он и заметил, что Папа действительно какой-то не такой, на себя не похожий: рассеян, как-то не по-своему задумчив и даже растерян.
– Папа, что все-таки с Джойкой случилось?
Отец, помолчав, ответил вопросом:
– Да что уж и поскулить нельзя, коли сказать не умеешь?
– Голос его был всегдашним ровным, негромким, спокойным, чуть ироничным, и он должен был обязательно улыбнуться, ответив так. А он не улыбнулся. И в голосе его присутствовала некая нотка, раньше ни разу не слышанная. Он смотрел на сына и не представлял, как он отреагирует на страшную весть. И что-то теперь с болячкой? Хотя именно теперь воскультуривалось ее
А делать свое дело до конца, до последнего - это значит до свершения последнего Авелева пророчества, если оно сбудется. Молился сейчас только о том, чтобы не сбылось. Не от того, что за себя страшно, за себя ему никогда не было страшно. Подданных до слез (которых у него никогда не было) жалко, жалко до невыносимости душевной. "...Будет иметь разум Христов и чистоту голубиную... На венец терновый сменит Он корону Царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий... Накануне победы рухнет трон Царский... Измена будет расти и умножаться..."
Эти пророчества монаха Авеля о своем царствовании и о себе хранит в самом дальнем своем душевном бронированном хранилище. Кроме него и Аликс, бремя этих знаний не несет никто. Аликс это знание понесла в своей душе чуть раньше, чем понесла во чреве своем - наследника. Сидя на полу, в келейке Паши Дивеевской, в день прославления батюшки Серафима Саровского, она от нее услышала все. И в полуобморочном состоянии шептала: Нет! Нет, не может быть, не верю...». Но, встретив его взгляд, замерла и затем спросила обычным своим голосом:
– Так что же, я рожу его, чтобы обречь... на то, что он будет убит?
– Нет, - последовал ответ, - ты родишь его на то, что он будет прославлен!
И мгновенно утихла кричащая боль в глазах его солнышка, отвердели они и даже когда взрывались потом во времена приступа кровотечений и у Бэбички, в них никогда не было отчаяния. И вообще вся она будто соткана из слов молитвы Господней: "Да будет воля Твоя...". Она ему воистину - Божий подарок. Сила, любовь, преданность, безропотность, самоотдача, ум и воля неженские и более чем женские стеснительность и незащищенность, если все эти качества слепить в одно, пронизав их друг другом, это и будет она - его женушка, его старое Солнышко", его единственная Аликс, мать его детей и их уникальный воспитатель. Как-то Алексей нечаянно подслушал разговор меж собой двух педагогов, хваливших его, что и на лету все схватывает, и вопросы по материалу задает такие, что полдня думаешь, как ответить. Все это с гордой радостью выложил матери. Ее реакция была мгновенной:
– Алешенька, Бэбичка, бегом на исповедь, а за то, что подслушал... ну, а если не нечаянно, это уже эпитимья; и за гордыньку про дар, тобой не заслуженный и который будет отнят в любой момент, коли гордыньку эту лелеять будешь.
***
"Да, а шириной кости, статью он в деда своего. И действительно после того исцеления взрослеет не по дням, а по часам. Перед фотокамерой уже не тянется вверх, чтоб выше казаться. Да и без того, когда впереди встает, бороды отцовской уже не видать. И попробуй назови его сейчас Бэбичкой, Агунюшкой или Крошкой... А в военном деле уже сейчас, безо всяких скидок штабом полка руководить в оперативно-тактической игре на карте потянет... И где бы не был всегда при нем молитвенное дыхание матери, а в письмах ее в ставку всегда только одна просьба, чтобы Бэбичка не ленился молиться. И он не ленится..." И уже начал чувствовать, что вокруг Нее идет какая-то возня, которая ее очень угнетает, хотя она не подает в этом виду.
В возня эта - вражьи козни, - так бы определил этот процесс
***
– Ну, что перестал наконец выть? Ну - молодец, молодец, хорошая собачка. А ну-ка!
– Вверх взвилась его правая рука.
– Ай да прыжок!.. Ну, куда они все пропали, Джемка? И Жилик (Жильяр - преподаватель франц. языка - Н. Б.) какой-то не такой, глаза прячет.
Наконец они пришли.
– Папа! Джой выть перестал. Папа, я хочу, чтоб в Кресты мы с дядей Григорием пошли.
– Это невозможно, Алексей, его больше нет. Его убили. Мы сейчас с его погребения.
Коробка выпала из рук, все внутри сжалось и похолодело, в ноге проснулась старая боль.
– К-как убили? Он что, на фронт ездил?
– Нет, убивают не только на фронте.
– А, а, кто, как? Как можно его убить?! Кто?! За что?!
– За то, что мы его любили. А убили наши с тобой подданные. Граждане!
– Когда ехал сюда, ты уже знал?
– Прости, знал.
– Джойка поэтому выл?
– Да.
– А перестал почему?
– Так, панихиду отслужили, погребли, сейчас он на пути к Царству Небесному, чего же выть?
– Ты накажешь убийц, папа?
– Нет. Григорию Ефимычу это не надо. А убийцам Бог воздаст.
– И ты уверен, что надо так поступить, это Его воля?
– Да.
Царевич опустил голову. Он всегда чувствовал, что его отец имеет право говорить вот так про Божью волю.
– Но все-таки, Ники, все эти михайловичи ладно, но Элла, как она могла дать убийцам телеграмму, что она приветствует их патриотический акт? Это же невозможно!
– Совершенно верно, Аликс, дорогая, это невозможно, не было телеграммы, монахиня Елизавета, вдова убитого террористами, не может одобрить убийства. Телеграмма подстроена полицией.
– Полицией?!
– Да они мне кипы подсовывали материалов о гулянках-пьянках нашего Друга (Распутин - Н.Б.), которых не было. Приходит сигнал из полиции, что он в "Яре" гуляет, а он в это время у меня сидит. А в "Яре" гуляет какой-то ряженый.
– Ох, Господи, иногда мне кажется, что наша семья в таком одиночестве.
– Нет, Аликс, мы не в одиночестве, мы - в осаде.
Она со страхом посмотрела на супруга.
– А впрочем, не совсем. - Он, улыбаясь, показал на дверь. Там сидели Джой и Джемми.