Царское посольство
Шрифт:
Голландец долго не мог в толк взять — чего от него требуют, а когда понял, то еще дольше никак не мог втолковать послам, что это не земля, а маленький остров, которого на их карте совсем даже и не показано. Чемоданов и Посников, утихнув наконец, все же долго оставались с подозрением и то и дело толковали промеж себя: «А что, коли голландец их надувает и Бог весть куда завести хочет?»
Осень надвинулась поздняя. Раза два-три снежок по-пархивал, но тут же таял. По ночам не раз ветер бушевать принимался, и корабль качало побольше и подольше, чем в первый раз. Крепились москвичи, и хоть в конце концов все, один за
— Ну, уж и морской путь! — говорил после сильной качки Чемоданов Посникову. — Оно, конечно, в теплое да тихое время — куда хорошо, а в холод этакой да бури… кабы знал я про все такие муки, не поехал бы, видит Бог, не поехал бы!
— Это ты истинно говоришь, Алексей Прохорыч, — ответил Посников, — беда!.. Только теперь что ж об этом! Корабли подряжены вплоть до Ливурны… Бог милостив — доберемся… Ну, а оттуда, из Венеции, как дело свое справим, сухим путем пойдем.
— Да нешто сухим-то путем можно? — оживляясь, воскликнул Чемоданов.
— Для чего нельзя? Можно.
— А коли война с поляком? Со шведом?
— Тогда в обход.
— Как же это так в обход? Нет, Иван Иваныч, коли война — никак сухим путем не пробраться… дорог таких нету… как раз во вражеские руки угодить.
— Ан нет, не угодишь. Залесский-то намедни мне как есть все подробно на бумаге начертил, как на ладони видно…
— А нешто он знает?
— Он, батюшка Алексей Прохорыч, все знает, недаром в Андреевском у монахов обучался… парень у-у какой! Голова — парень!
— Где ж эта бумага-то, что он чертил?
— У него, Алексей Прохорыч, прикажешь — я его кликну, он тебе все и объяснит.
Но Чемоданов на это замахал руками.
— Не хочу я его объяснений… видеть его на могу!.. Да и врет он… ничего путем не знает… где ему знать!
Он замолчал, но потом прибавил совсем уже иным тоном:
— А ты вот что, Иван Иваныч, ты у него ту бумагу возьми… только, чур, не для меня, а для себя возьми… а ужо как он спать завалится, ты мне и покажи… разберем… Врет он… Ничего толком не знает… Как дашь бумагу — я тебе и докажу, что врет! — закончил Алексей Прохорович, будто с большим пренебрежением, и даже отплюнулся.
VII
Посников передал Александру свой разговор с Алексеем Прохоровичем и взял у него чертежи.
— Пусть он докажет тебе, что я ничего не знаю, — сказал Александр с веселой улыбкой, — только бы нам благополучно добраться до Ливурны, а уж там, хочет не хочет, придется ему переложить гнев на милость… без меня не обойдется.
— Вестимо так, — отвечал Посников, — да ведь и человек-то он не злой, только нравен да упрям больно — из одного упрямства теперь тебе спину показывает…
Но Александру не пришлось дожидаться приезда в «Ливурну». У берегов Ирландии поднялась такая буря, что голландцы, сначала по обыкновению успокаивавшие своих пассажиров, вдруг объявили о настоящей, большой опасности. Среди ночного мрака море представляло клокочущую бездну, разверзавшуюся каждую минуту и каждую минуту готовую поглотить корабли. Волны со всех сторон вздымались, как стены, и обрушивались на палубу, стекали внутрь потоками, разрушая все препятствия. Корабль метало как щепку.
Думать теперь о том, что «с души воротит», никому не приходило в голову. Вся посольская
Капитан, опытный старый мореход, весь бледный, говорил, что такой бури он еще никогда не испытывал и что вряд ли корабли, хоть и почти новые и очень крепко слаженные, ее вынесут. При этом берег далеко и приблизиться к нему нет никакой возможности. На помощь извне рассчитывать нечего.
Ко всем бедам среди ночи оказалась течь, и в трюме воды набралось выше аршина. Течь кое-как заделали парусом и стали усиленно выкачивать воду ведрами и котлами.
Ждали утра в надежде, что оно принесет спасение; но утро оказалось еще хуже ночи. Проходили часы, а буря не унималась, а волны все с новой и новой силой перекидывались через борт и заливали палубу. Вода в трюме не прибывала, благодаря непрерывному выкачиванию, но и не убывала. К вечеру второго дня все изнемогли от усталости. На всех лицах изображалось полное отчаянье. Вот уже несколько посольских «людишек», в полном изнеможении, прекратили работу, и никакими мерами невозможно было заставить их выйти из одолевшей их апатии. Они легли там, где стояли, прямо в воду, и, казалось, ничего не видели, не понимали.
Александр, бодрившийся до последнего времени и рук не покладая работавший не хуже матросов, увидел наконец, что больше не может. Он весь будто окаменел, руки не слушались, не поднимались. Посников, несколько часов отдыхавший, сменил его, а он, шатаясь и падая на каждом шагу, кое-как добрался по мокрому полу до столовой и в изнеможении опустился на скамью, которая только потому оказалась на месте, что ножки ее были крепко-накрепко приделаны к полу.
Сквозь бледный полусумрак, лившийся из единственного оставшегося в каюте неразбитым оконца, рисовалась картина, полная разрушения. Вся столовая была исковеркана, даже большой стол почти выворочен из пола. Со всех сторон снесли сюда разные ящики и всякую поклажу, и эти ящики и узлы, при каждом сильном сотрясении и наклоне корабля, сдвигались с места, ударялись друг о друга и, будто живые, двигались по мокрому полу.
Плеск огромных волн, грузно падавших и разбивавшихся над головою, на палубе, свист и завывание ветра, скрип и визг снастей и смутный гул людских голосов — все это сливалось в немолчный ужасный шум, раздражающий и отвратительный.
Крепко держась за лавку и упираясь ногами в какой-то ящик, чтобы не упасть, Александр опустил голову на грудь, закрыл глаза и на несколько мгновений совсем забылся. Но от сильного толчка, от которого страшно застонал, затрещал и завизжал всеми своими снастями корабль, забытье прошло, мысли прояснились, явилось сознание действительности.
Полное отчаяние охватило душу Александра. Он уж не верил теперь в возможность спасения. Он знал теперь, что приходит смерть, ужасная, неминучая, с которой нельзя бороться, от которой некуда бежать. Смерть! Еще час тому назад эта мысль не приходила ему в голову, несмотря на отчаянное положение корабля, несмотря на то, что он отлично понимал всю опасность. Но он не рассуждал, он делал, что надо, работал, пока хватало сил. Теперь же он почувствовал всем существом своим, что смерть близка, что она подходит все ближе и ближе с каждой секундой…