Царственная блудница
Шрифт:
От потрясения, от осознания того, что все пропало, что она только сыграла на руку врагу, девушка видела все вокруг словно бы замедленно, ненатурально. Растерянно огляделась... и не сразу поверила своим глазам, увидев три фигуры, которые, таясь за деревьями, пробирались через сад. На них никто не обращал внимания в суматохе, охватившей дом.
– Афоня! – раздался знакомый голос, и сердце девушки вздрогнуло от счастья. Она распрощалась с ним навеки, она решила, что добудет бумаги, уничтожит их – и простится с жизнью, потому что жить ей было больше незачем и нечем после того, как он, среди поцелуев и объятий, назвал ее Лизонькой. И вдруг... Он пришел! Он зовет ее! Он сказал Афоня!
Девушка рванулась к перилам, забыв о Гембори, но Гембори не забыл о ней. Он выстрелил как раз в тот миг, когда она спрыгнула с галерейки, и Бекетов, д’Эон и Шубин, замершие внизу, видели, как широко раскинула Афоня руки, словно это были крылья, и она пыталась поймать ими воздух, удержаться в полете... Это произошло в тот миг, когда пуля вошла в ее тело, а потом они увидели фонтан крови, брызнувший из ее груди... пуля вырвалась на волю, руки-крылья упали, и Афоня тяжело грянулась наземь.
Она умерла еще в полете, и пальцы ее, сжимавшие бумажный свиток, бессильно разжались.
Бекетов так и замер над ней, так и окаменел, но д’Эон и Шубин соображали быстро. В одну секунду д’Эон взвалил Афоню на спину и ринулся к калитке, которую они взломали, чтобы попасть в сад. Шубин схватил бумаги и поддерживал под руку Бекетова, который был почти без памяти. Гарольд Гембори засвистел с галереи, и сад задрожал от тяжелых прыжков Брекфеста. По пятам за псом бежали слуги... к их огорчению, они так и не смогли приблизиться к беглецам, потому что их отступление прикрывал Прохвост.Эпилог
Эту разбойную историю удалось замять. Гембори согласился молчать о поджоге и о том, кто был его виновником, когда Чулков прямо сказал Бестужеву, что государыню шантажировали фальшивкой и, если Гембори не хочет быть сосланным в Сибирь, пусть лучше смолчит. Сэр Уильям понял, что это в его интересах – не ломать собственную карьеру.
Пожар погасили, нанесенный им ущерб восстановили. Линар на другой день уехал в Дрезден, увозя ошметки своей шпионской репутации и наполовину опустевшую шкатулку (слуги все же умудрились кое-что прибрать с полу). Д’Эон был восстановлен в правах и вновь обласкан императрицей. Однако подписание договора между Россией и Францией весьма затянулось. Только в апреле 1757 года кавалер-мадемуазель, еще два-три раза побывавший в России – уже в мужском платье (он выдавал себя за сестру– близнеца Лии де Бомон), – привез Людовику подписанный Елизаветой договор и план военных действий русской армии. Это означало нарушение союзного договора России с Англией и полный триумф Франции! Не менее счастливым д’Эон чувствовал себя от того, что Елизавета приказала канцлеру Бестужеву щедро наградить кавалера – «за оказанные мне услуги».
В Версале его долго поздравляли, потом король подарил д’Эону золотую табакерку, украшенную жемчугом, значительную денежную сумму и звание лейтенанта драгун.
При новых своих наездах в Россию д’Эон не встречался с участниками своего трагического и странного приключения. Шубин как вернулся в Работки, так и не появлялся более в столице. Бекетов, с которого сняли опалу, хотя ко двору он вновь допущен не был, увез тело Афони в свое имение и там похоронил. После того он пожелал вернуться в армию, и его желание исполнилось. После тяжелых ран он получил отставку, считался завидным женихом, но до самой смерти прожил бобылем.
Что же касается расписок, о возвращении которых так пекся граф Морис Линар и ради которых был готов на все, даже на подлог, они еще раз всплыли на свет божий. Произошло это спустя семь лет после пожара в английском посольстве – в 1762 году, уже после смерти Елизаветы Петровны.
Новая императрица Екатерина II даровала свободу несчастной фрейлине Юлиане Менгден, чрезмерно жестоко поплатившейся за свою преданность, и всему ее семейству.
Возвратясь из изгнания, брат Юлианы решил вернуть хотя бы остатки благосостояния сестры. Он написал Линару с просьбой отдать деньги и драгоценности. Тот охотно согласился... при условии, что господин Менгден представит все расписки, некогда данные графом Линаром своей невесте.
Конечно, Морис Линар был убежден, что найти расписки невозможно. В этой безалаберной России?! Спустя столько лет?! Да ни за что на свете!
История эта дошла до ушей императрицы Екатерины Алексеевны, и она приказала небо и землю местами поменять, а расписки сыскать.
Обошлись, впрочем, гораздо меньшими жертвами. В Летнем дворце стряхнули густую пыль со старых ящиков, в которых бывшая правительница Анна Леопольдовна некогда хранила свои драгоценности, – и нашли-таки знаменитые расписки! Брат Юлианы немедленно отправился с ними к Линару, уверенный, что красавчик-фат уже давно спустил все добро.
К чести графа следует сказать, что он сохранил лицо и вернул все до монетки и до последнего камушка. Можно представить себе, каким недобрым словом поминал он и Анну Леопольдовну, зачем-то не уничтожившую расписки, и Екатерину Алексеевну с ее поистине немецкой дотошностью, и всех тех, кто семь лет назад буквально из рук вырвал у него возможность восторжествовать над русской императрицей!
Впрочем, ни д’Эону, ни Шубину, ни Бекетову от его проклятий не было ни жарко, ни холодно, ибо они о них не знали. Знала, быть может, только Афоня... ну ведь говорят же, что там все обо всем знают... но она давно уже отпустила прежние обиды и грехи и тем, кого ненавидела, и тому, кого любила.