Царствие Снегиря
Шрифт:
– А почему он спросил меня про "секретную клавиатуру"?
Вот тоже вопрос!
Запись в дневнике:
Хакер: Проникнуть – это пол-дела. Главное в нашем деле – лишить себя признаков… и тем самым избавиться от идентификации разгневанным хозяином.
Вывод: не только снять обереги, но и снять все грешно земное. Прикинуться марсианином. Не поэтому ли сумасшедшие – иногда в принципе выказывают все признаки того, что имеют доступ? …
Шар приблизился к самому окну Маринкиной комнаты, Олег масштабно сжал его до атомарного уровня и они прошли сквозь оконное стекло. Ни Марина, ни Бастрюков не подозревали, что он – Олег находится теперь здесь же – в этой же комнате… и тем более не подозревали и не могли подозревать, что отныне он – он их властелин и хозяин! Отныне он – тот, кто в одно мгновение может навеки их разлучить, отправив кого в джунгли Амазонки на съедение гиенам и анакондам, а кого, замерзать, скажем в Антарктиду на Землю королевы Мод.
Они ссорились. Бастрюков лежал в комнате на диване… Лицо его имело совершенно нездоровые вид и цвет…
– Марина! – кричал он ей – его Маринке, которая с заплаканными глазками пила чай на своей маленькой девичьей кухоньке, – Марина, ну принеси анальгина, в конце то концов…
Они ссорились.
Ах! Какой там к черту театр! Вот он – театр. Вот они драмы и комедии всего мира, заходи в любую из квартир и смотри. Заходи и смотри… А если надоело – сканируй персонаж, сохраняй его в памяти шара и уничтожай его персонажа материальную реальность. Потом захочешь – сможешь его вернуть туда, откуда взял, а если очень на него рассердился – засунь его хоть и на асфальт магистрального шоссе, за секунду перед тем, как по этому месту пронесется трейлер – дальнобой… И пусть потом милиция и родственники погибшего ломают голову – как он мог там очутиться?
А и наоборот, если понравился персонаж, подбрось ему подарок, в виде скажем пачки стодолларовых банкнот, которые за минуту перед этим сосканировал в депозитарии близлежащего банка…
Боже мой! Боже мой. Как это все теперь мелко и неинтересно!
Ссорьтесь, дорогие мои, сколько вам вздумается. Ссорьтесь и миритесь потом на Маринкиной кровати! Дело молодое… А мне теперь просто не до вас.
Он вылетел вон через ее окно. Когда то он любил это окно.
Марина – бесстыдница. Теперь время такое и все они – дети перестройки напрочь лишены того, что в недавнее время в женщинах еще так явственно проявлялось…
Еще с детства Олегу врезалось из где-то прочитанного, – "если женщина не стесняется перед тобой своей наготы, значит она тебя не любит"… В некоторых женщинах он это прослеживал очень явственно.
Но теперь…но нынче, не знаешь, что и думать. Говорит, -"люблю", и ходит по квартире в чем родила мать… туда – сюда ходит… и говорит "люблю".
А Марина не признавала занавесок. Он говорил ей -"там же все мужики из соседнего дома к биноклям приникли"… А она только смеялась и с зажженным светом ходила по квартире туда-сюда.
Но ночью… Он оценил. Олег по-достоинству оценил это окно без штор. С его луною в пол-неба. С темно-серыми облаками, несущимися вдаль, как наши грехи несутся в ад, унося последние частицы нашего живого бессмертия.
У нее в постели он теперь помнил не сколько саму – мягкую, послушную и желанную Марину, сколько ее окно.
Олег вылетел теперь через это самое окно, вылетел навстречу огромной Луне, что так же как и тогда серебряным тазом отсвечивала на фоне черного бархата ночи.
7.
Он теперь полюбил летать над океаном. Ниже облаков, если на небе были облака. Он впускал в сферу звуки и запахи, виртуальными рецепторами ощущая йод и кислород Атлантики – этот коктейль вечного здорового веселья… он спускался к самым гребешкам высоких волн и несся над ними с такой скоростью, чтобы только не сорваться с четкости восприятия, что бы не потерять моря – этого предмета обожания, когда при слишком быстром движении волны сливаются в сплошную полосу, как набегающий асфальт.
А потом он поднимался высоко вверх – так, чтобы волны – эти великаны высотой с семиэтажный дом – выглядели простой мелкой рябью на ровном блистающем столе.
И еще он любил летать ночью, когда светит Луна.
Побывал он и на самой Луне. Ничего интересного! Пять минут полета… И столько же обратно. Земля с Луны выглядит красиво. Но это настолько нечеловеческое зрелище, что и сердцу оно не мило! Не могли наши предки любоваться этим зрелищем.
А отсюда и в генах нет к нему привычки и тяги.
Он летал над океаном на высоте десяти тысяч метров, когда в небе светила одна лишь Луна, и любовался миллионом дугообразных отблесков ее света в морской поверхности.
Он полюбил летать на берег Бразилии. Он нашел там восхитительный дикий пляж.
Пляж шириной метров двести. Двести метров чистейшего песка в ширину – и триста километров в длину. Слева – океан. Справа – зелень мелкого кустарника, переходящего в лес, поднимающийся в коричневые горы. Олег материализовывал свое тело и часами бродил по песку иногда бросаясь в волну и ныряя с открытыми глазами вглубь, покуда хватало воздуха…
Любопытство как то загнало его и вглубь океана. Шар послушно погрузился до самого дна и по приказу Олега осветил окружающее пространство… Скука охватила его от унылого вида илистого грунта и изредка проплывающего то тут то там очередного глубоководного уродца…
Олег любил выйти из шара ночью… На скалистом берегу в Аргентине. Где скала высоко – высоко поднялась над линией прибоя. Он любил стоять и смотреть вниз. И слушать. И ничего уже не было. Ни Марины. Ни Бастрюкова… они были такими маленькими – как микробы в сравнении с ним – с Олегом. В сравнении с его любовью к океану.
Среди миллиона функций, которые были у шара и которыми Олег быстро научился управлять, были функции бесконечного материального дублирования раз отсканированного одушевленного или неодушевленного предмета. В принципе можно было натиражировать и сотню – другую Марин с Бастрюковым… И скидывать их вниз с той скалы в Аргентине… Но ему этого не хотелось. Взамен Олег иногда устраивал себе языческие пиры на берегу. Один раз, летая по Нью-Йорку, он заскочил в роскошный магазин на углу тридцать восьмой улицы и пятой авеню. Он отсканировал все понравившиеся ему яства и напитки и потом много раз вываливал эту гору уже оматериализованного шаром изобилия, забравшись на облюбованный им атолл, где ласковые солнце и прибой – гарантированно убаюкивали после полутора бутылок любимого Бордо урожая семьдесят третьего года…