Царствование императора Николая II

Ольденбург Сергей Сергеевич

О войне вдруг вспомнили, когда получено было известие, что германский канцлер в заседании рейхстага 24 ноября заявил о готовности Германии начать мирные переговоры. В России это известие было опубликовано на сутки позже, чем в других странах, - одновременно с решительным заявлением о том, что мир после германского успеха (взятие Бухареста) совершенно неприемлем. Н. Н. Покровский, только что назначенный министром иностранных дел, 2 декабря выступил в Г. думе с твердой речью о недопустимости мира без победы, а Г. дума «единодушно присоединилась к решительному отказу союзных правительств вести какие бы то ни было переговоры о мире при настоящих условиях».

Думское большинство, открывшее сессию нападками на власть, якобы склонную к сепаратному миру, не могло, конечно,

отозваться иначе. В населении эти толки о мире вызвали все же смутные надежды; газеты на улицах раскупались нарасхват в те дни, когда появилось сообщение о германском предложении и - через десять дней - об американском посредничестве. Но и власть, и ее враги одинаково резко отвергали мир: создавалось впечатление единодушия. В этот момент действительно никакие сознательные политические силы в России не желали мира. Даже циммервальдисты, даже «пораженцы» - и те не хотели упустить случай добиться крушения власти: они были в принципе за прекращение войны - но только на следующий день после крушения монархии. В правых кругах было хорошо известно, что государь стоит за доведение войны до полной победы; возможно, что были люди, считавшие, наоборот, что только мир может спасти Россию от революции и развала; однако, вопреки упорным слухам, никаких «записок правых» в пользу мира, насколько можно установить, государю вообще не подавалось. Государь знал больше, чем политические деятели, и видел общее положение гораздо яснее, чем они; он знал, что материальное соотношение сил становится все благоприятнее для держав Согласия, и считал, что Германия едва ли выдержит кампанию 1917 г. При таких условиях союзная держава, которая в подобный момент проявила бы слабость и этим сорвала общую победу - оказалась бы не выдержавшей экзамена истории.

Государь с начала войны неизменно говорил, что не положит оружия, пока хоть один неприятельский воин находится на русской земле. Если можно себе представить, что Германия предложила бы России очистить всю ее территорию и обещала бы ей Константинополь за счет своей союзницы Турции (такие слухи распускались германскими агентами и охотно повторялись врагами власти) - государь был до щепетильности лояльным в отношении данного слова и не допускал и мысли о сепаратном мире, о нарушении франко-русского договора и пакта 23 августа 1914 г.

Обращение к союзникам с указанием на желательность мира ввиду внутреннего положения России не только было бы унизительным, не только лишило бы Россию ее доли в ожидавшихся плодах победы: оно было бы, вероятно, и бесполезным, т.к. ни английское, ни французское правительство в то время не были склонны идти на мир. В Англии как раз в эти дни (27.XI) к власти пришел Ллойд Джордж, сменивший Асквита под лозунгом более энергичного ведения войны. Можно было ожидать, что на какие-либо указания о желательности мира со стороны России союзники только бы ответили ссылками на думские речи о войне до конца и советами насчет внутренних реформ.

Противники царской власти в свое время, еще до 1905 г., опасались, что государь объявит о разделе помещичьих земель крестьянам и этим надолго «задавит» конституционные течения. Но государь не пошел на такую меру, которую считал и несправедливой, и экономически вредной. Так теперь враги монархии трепетали при мысли о том, что государь, заключив сепаратный мир, мог бы сохранить власть в руках, опираясь на уставшие от войны широкие массы. Но государю и в голову не приходила мысль ради сохранения своей власти пойти на действия, которые он считал бесчестными и не соответствующими достоинству России как великой державы.

При создавшейся обстановке государь считал, что нет иного пути, кроме войны до победы. Он знал, что эта победа вероятна и, быть может, уже близка. Он видел, что главная опасность грозила изнутри самой России, но отвергал мысль о мире из страха перед революцией. Он считал, что на этот риск приходится идти. В 1917 г. русская военная мощь должна была достигнуть высшей точки. Долго выдерживать такое напряжение Россия не могла; быть может, четвертая зима войны уже была бы ей не под силу. Но государь считал, что протянуть третью зиму и выдержать летнюю кампанию 1917 г. Россия в состоянии. 258 Оставалось додержаться несколько месяцев.

258

В «Голосе Минувшего» (1926 г., № 2) сообщается (со слов М. А. Рысс, видевшей А. Д. Протопопова в качестве председательницы «Политического Красного Креста» незадолго до его расстрела большевиками), будто министр внутренних дел в декабре 1916 г. советовал государю обратиться к союзникам с нотой, указывающей, что Россия может выдержать войну не долее нескольких месяцев и что этим временем следует воспользоваться для заключения общего мира. Никаких следов такого совета, кроме этих слов Протопопова, сказанных уже при советской власти, во всяком случае, не было обнаружено.

В приказе по армии 12 декабря 1916 г. говорилось, что время для мира еще не наступило, «враг еще не изгнан из захваченных им областей, достижение Россией созданных войною задач, обладание Царьградом и проливами, равно как и создание свободной Польши из всех трех ныне разрозненных ее областей еще не обеспечено». Заключить теперь мир значило бы не использовать труды русских воинов: «Труды эти, и тем более священная память погибших на полях доблестных сынов России, не допускают и мысли о мире до окончательной победы над врагом, дерзнувшим мыслить, что, если от него зависело начать войну, то от него же зависит в любое время ее кончить… Будем же непоколебимы в уверенности в нашей победе, и Всевышний благословит наши знамена, покроет их вновь неувядаемой славой и дарует нам мир, достойный наших геройских подвигов, славные войска Мои, мир, за который грядущие поколения будут благословлять вашу священную для них память».

По инициативе в. к. Николая Михайловича еще летом 1916 г. была учреждена комиссия по подготовке будущей мирной конференции, дабы заранее определить, каковы будут пожелания России. Насколько известно, Россия должна была получить Константинополь и проливы, а также турецкую Армению. Польша должна была воссоединиться в виде королевства, состоящего в личной унии с Россией. Государь заявил (в конце декабря) гр. Велепольскому, что свободную Польшу он мыслит как государство с отдельной конституцией, отдельными палатами и собственной армией (по-видимому, имелось в виду нечто вроде положения царства Польского при Александре I). Восточная Галиция, северная Буковина и Карпатская Русь подлежали включению в состав России. Намечалось создание чехословацкого королевства; на русской территории уже формировались полки из пленных чехов и словаков. Государь, видимо, сочувствовал мысли об ослаблении Пруссии и об усилении за ее счет других германских государств. Наконец, Россия обещала поддерживать требования Франции относительно Рейнской области.

9 (22) ноября скончался престарелый император Франц-Иосиф; его преемник, император Карл II, был женат на принцессе французской крови, братья которой сражались в рядах бельгийской армии. Можно было ожидать перемен в политике Австро-Венгрии, и приходилось учитывать тот факт, что Англия и Франция более склонны пойти навстречу Австрии, нежели России, Италии и Сербии.

4 декабря государь уехал обратно в Ставку. «Эти дни, проведенные вместе, были тяжелыми, - писал он государыне, - но только благодаря тебе я их перенес более или менее спокойно. Ты такая сильная и выносливая - восхищаюсь тобой больше, чем могу выразить».

Государь отверг домогательства блока и его сторонников. Он условился с Треповым, что думская сессия вскоре будет прервана; если же по ее возобновлении кампания против власти не прекратится, 4-я Дума будет распущена (в начале 1917 г. до истечения срока ее полномочий оставалось всего полгода). Эта «черная работа», как выразился государь, возлагалась на А. Ф. Трепова, хотя государыня и писала, что не доверяет ему. «Трепов был смирен и не затрагивал имени Протопопова», - писал государь (13 декабря).