Цеховик. Книга 12. Восходящая Аврора
Шрифт:
Рожа его искривляется в самодовольной гримасе.
– Не торопись, – хмыкаю я, спокойно глядя в лицо Игле. – Там ещё наши бойцы не уснули. Ты нашумишь, а они ворвутся и порвут тебя, как тузик грелку. Зачем так рано выскочил-то? Не утерпел?
– Чё-ё-ё? – морщится он, вытягивая шею и прищуриваясь.
– Давай чуть в сторонку встанем, а то дует, – киваю я и переступаю на два шага правее.
Цвет двигается следом за мной.
– Э, вы чё, не въезжаете?! – изумляется Игла, передвигаясь за нами и оказываясь прямо в створе окна. – Молитесь-на. Время пришло. И старуха с косой тоже.
– Хорош, Сева, дуру гнать! – раздражённо бросает Женя Старый и в тот же миг раздаётся дребезжащий хлопок.
«Бэмс», «вж-ж-ж» и «чмок» сливаются в один звук, а лицо Иглы замирает, сопровождая вступление в вечность изумлённым выражением. Глаза стекленеют, а тело, начинает заваливаться. Сначала медленно, а потом быстро. Утратив жизненные внутренние силы, оно не может больше сопротивляться внешним гравитационным силам и с грохотом падает на пол. Из затылка тёмной струйкой льётся густая чёрная жидкость.
Участники совещания вскакивают со своих мест и крутят головами, ничего не понимая, а я разглядываю маленькое отверстие, появившееся в стекле и бойца со снайперской винтовкой, выходящего из кустов в саду за окном. В комнату заглядывает Толян.
– У нас чисто, – говорит он. – Как у вас?
– Нормас, – киваю я и поворачиваюсь к Цвету. – Давай, Паш, покажи, кто в доме хозяин.
Тот молча наклоняется и вынимает из руки Иглы «макарыча». Сдвигает затвор, проверяя не пусто ли в патроннике и, удовлетворённо хмыкнув, молча, без самолюбования и обличительных речей по два раза стреляет в Лазаря и в Ваху.
Их лица искажаются болью, ужасом и гневом. «Макаров» выплёвывает огонь и громыхает, будто в него вселился мстительный Зевс и с помощью Цвета сводит счёты со своими должниками. Огонь, запах пороха и крови слишком часто появляются в моей жизни, но я так и не могу привыкнуть к этому…
– Э, ты чё, Цвет, ты чё делаешь!!! – ужасается Джемо. – Тебя же за это…
Он не успевает договорить и получает две своих пули. В грудь и лоб. Джемо откидывает пробитую обезображенную голову, и падает, как подкошенный. Мне его жаль, сердце сжимается, но тут дело такое… политика. Предательство не спускают, а он уж больно хитро-выделанным оказался. И если бы не Кабарда, возможно, сейчас на полу лежали бы я и Цвет…
Перед глазами стоит его весёлое радостное, полное жизни и такое молодое лицо, совсем непохожее на то, что с ним только что случилось. Твою дивизию… Хорошую жизнь я выбрал…
Вообще, вся эта расправа, праведный гнев и отмщение не вызывает никакого воодушевления, только сожаление и желание поскорее от этого устраниться. Происходит всё быстро и как-то даже обыденно.
Кажется и Цвет, более меня расположенный к воздаянию должного и актам возмездия, тяготится своей миссией. Но тут ничего не поделать – власть в волчьей стае добывается кровью и отсутствием сожалений.
– Я скулить бесплатно не стану, – сипит от волнения старающийся держаться достойно лесовичок. – Я тебе в лоб скажу, что об этом мероприятии не знал. Рогом пошевелил, думаю, лады, реально всё перетрём, порешаем и законно состыкуем… А тут вот… Сказал, короче… Дальше сам решай…
– Я в курсе, – подмигивает ему Цвет, опуская руку. – Будешь теперь со мной упираться.
– Осину что ли гнуть?
– Я сказал не на меня впахивать, а со мной дела делать. Но если не желаешь, давить не стану. Думай сам. Если согласен, бери весь берег от Сочи до Новороссийска. Завтра до обеда жду решения.
– Согласен я, – кивает Старый.
– Ну и… молоток, чё… Сеню Кабарду знаешь? Правильный пацанчик, стремага. К себе возьмёшь.
Цвет поворачивается к двери и громко восклицает:
– Э, Кабарда, где ты-на?
Тот заходит в комнату и останавливается, переминаясь с ноги на ногу.
– Вот, будешь со Старым теперь. А ты, Женёк, собирай воров на сход, побазарим, болт к носу прикинем. А завтра вечером ко мне подтягивайся. Всё на этом. Ну, и здесь распорядись, жиганов оставшихся можешь припахать. Определи куда-то, сам, короче, с ними порешай.
– С Сочами так просто не будет, – качает головой Лесовичок.
– Обсудим-обсудим, – кивает недовольно Цвет и уверенной походкой выходит за дверь.
На следующий день я еду к десяти утра в горком партии на аудиенцию к Медунову. Прохожу в приёмную первого секретаря и представляюсь.
– Мне назначено к Сергею Фёдоровичу.
– К Николаю Фёдоровичу, – строго поправляет меня секретарша.
– Нет-нет, не к Погодину, а к Медунову, – поясняю я.
Она прищуривается, но, видимо, вспомнив о чём идёт речь, кивает.
– Да, присаживайтесь. Нужно подождать. Сергей Фёдорович совещание проводит, как закончит, вас пригласят.
Я присаживаюсь и снова уношусь мыслями в Новоспасский монастырь. Наверное, теперь всю жизнь, вспоминая то мгновенье, буду чувствовать стылое дыхание вечности. Затхлый воздух подземелья, запах земли, холодные шершавые стены и абсолютную тьму.
Я будто оказался в могиле. Вполне могло быть, что пуля попала и в меня – в тот миг я ничего не чувствовал. Тело онемело. Единственное, что я мог ощущать – это ужас, заполнивший всю вселенную. Ужас и боль. От того, что случилось непоправимое…
– Егор Андреевич, – доносится до меня издалека. – Егор Андреевич…
Я поднимаю глаза. Секретарша Погодина стоит, склонившись надо мной.
– Да-да, простите.
– Пойдёмте, я провожу вас в зал совещаний. Сергей Фёдорович сейчас подойдёт.
Мы выходим из приёмной и идём по коридору.
– Вот здесь. Располагайтесь, пожалуйста.
Я отодвигаю стул и устраиваюсь ближе к концу стола. Через пару минут появляется Медунов. Он выглядит деловым и энергичным.
– Привет подрастающему поколению партийных руководителей, – мягко говорит он и улыбается.