Цеховик. Книга 2. Движение к цели
Шрифт:
— Подними, но пока не сильный. Чтобы волна пошла, но не цунами. Если Куренкова не удастся подмять, тогда сметёшь его.
— Но почему ты мне ничего не сообщил, если знал?
— Чтобы не испортить всё дело, — пожимаю я плечами, мол и так же всё ясно. — Ты очень эмоциональна. Лучше подумай, кто у тебя стучит. Кто-то же должен был дать сигнал вламываться, когда мы с тобой поднялись.
Мы ещё некоторое время обсуждаем все эти события и возможности, гоняя всё по кругу
— Ладно, хватит языками молоть. Я поехала.
—
— А что, ты думал, я буду ждать, когда ко мне снова двое из ларца нагрянут. Давид сейчас подъедет. А ты оставайся здесь. И смотри у меня тут.
Она сжимает кулак и подносит к моему носу.
— Эй-ей, что такое, — хмыкаю я. — Люди смотрят.
— Если на кого залезешь, убью. Обоих. Мне понравилось, кстати.
— Чего тебе понравилось?
— Истязать тебя в парной и по сусалам хлестать.
— Упс…
— Чего-чего? Какой ещё упс?
— Если что, я по жопе тоже отхлестать могу, — смеюсь я. — И, думаю, тоже с удовольствием.
— Не наглей. Завтра в три часа придёшь ко мне домой. И смотри, хвост не притащи. Всё понял?
Она встаёт и уходит, не дожидаясь ответа, будто и не сомневается, понял я или нет. Я тоже поднимаюсь из-за стола и иду в свою комнату. Неужели этот день закончится и я смогу просто лечь и уснуть? Больше всего сейчас я хочу именно этого.
— Егор! — кричит мне вслед Лена Иванова. — Иди к нам, потанцуем.
— Сейчас приду, — обещаю я, направляясь в комнату номер тринадцать.
Утром нам подают завтрак, состоящий из сосисок с гречневой кашей и творожной запеканки. Вкусно, ёлки. Поскольку некоторые наиболее активные с вечера товарищи на еду смотреть не могут, я без зазрения совести экспроприирую их запеканку.
Наевшись до отвала всю дорогу в автобусе я сплю. По хорошему, мне бы сутки ещё из постели не выбираться, но разве ж такая роскошь возможна? Я захожу домой и бросаю свои вещи.
— Ну как? — интересуется мама. — Что там у вас было?
— Ужин с крепкими напитками, патриотические речи и революционные песни до утра. Всё, что я люблю. Не зря съездил.
— Не будь таким циничным, Егор, — наставляет меня она. — Куда это ты опять собираешься?
— Пойду Платоныча навещу, а то он заскучал без меня.
— А родители, думаешь, не заскучали? Ты своего Платоныча чаще, чем нас с отцом видишь.
— Не правда мам, — говорю я и целую её в щёку. — У меня, кроме него, и другие дела есть.
— Какие дела! Ты уроки когда последний раз делал? А ведь у тебя экзамены скоро уже.
— Надо сказать классной, что у меня амнезия и пусть оценки в аттестат по текущим поставят.
— Ты что! — ужасается мама.
— Да это ж здорово! — пожимаю я плечами. — Я ей эту тему уже пробросил, между прочим. Посадил жука в голову. Осталось дожать.
— Это что за легкомыслие! Ну-ка учи садись.
— Ну ладно,
— На рынок пошёл. Придёт скоро.
— Ну вот, надо же вам когда-то вдвоём побыть. Я к вечеру вернусь. Позвоню, если что.
Не дожидаясь ответа, я выскальзываю за дверь. И сталкиваюсь с Рыбкиной.
— Егор, привет, ты куда?
— Наташ, я к Платонычу.
— Опять к Платонычу, — вздыхает она. — А я вот к тебе шла, думала хоть по утру тебя можно дома застать.
— Ну, уже как бы далеко не утро.
Мы выходим из подъезда.
— Скажи мне, — она останавливается и смотрит мне в глаза. — Ты дружишь с кем-нибудь?
Вопрос меня немного обескураживает.
— Ты ж всех моих друзей знаешь, — развожу я руками.
— Нет, — она чуть краснеет. — Не в этом смысле. С девочкой какой-нибудь. Ты дружишь с девочкой?
— С девочкой? — я вообще теряюсь, не понимая, что на это можно ответить.
Я дружу с ней, с Рыбкиной. Но иногда встречаюсь с девушками, не то чтобы маленькими девочками и не то, чтобы дружу. Там всё по-другому.
— С тобой дружу, — наконец выдаю я.
Она только хмыкает и смотрит на меня как-то потеряно и печально. И глаза у неё, как у оленёнка. Мне даже хочется её прижать к груди и погладить по голове.
— Наташ, ты чего?
— Я с тобой поговорить хотела.
— При маме что ли? — всё никак не могу врубиться в происходящее я.
— Да нет, не при маме, как раз.
— Ну давай сейчас поговорим, если недолго.
— Ладно, — машет она рукой, и я читаю в её взгляде обречённость. — Потом поговорим. Может, завтра после школы? Зайдём ко мне и поболтаем?
— Ну давай, — пожимаю я плечами. — Намекни хоть, о чём.
Не такой уж я и тупой, чтобы не понять, о чём, просто я надеюсь, что вдруг ошибаюсь и поговорить она хочет на какую-то другую тему. Важную, но другую, не о своей безответной любви.
Нет, я её, конечно, по-своему люблю. И жалею. Но всё-таки, она ещё ребёнок, а я-то дяденька взрослый… Да? И что мне делать, в таком случае? Может, тогда с пятидесятилетними дамами начать встречаться? Блин… Не знаю, что об этом всём сказать. Не до того мне сейчас, чтобы разбираться в сердечных делах. Правда, не до того.
Я шагаю по чёрному грязному снегу. Его час уже близок. Прилетит весна, подуют тёплые ветры и он превратится в жижу и грязь. Помотает ещё нервы, прежде чем полностью растает. Но ничего, мы выдержим. Справимся.
Я стараюсь думать о снеге и грядущей весне, но на сердце делается хмуро и неуютно, от того, что Наташка Рыбкина страдает, переживая свою первую девичью любовь. Блин!
Я долго сижу у Платоныча и подробно рассказываю обо всех недавних событиях. Правда, о Новицкой говорю лишь в общих чертах.