Цеховик. Книга 3. Вершина мира
Шрифт:
– А, – кивает товарищ Ефим, – заходи, Егор, гостем будешь.
Он удовлетворённо откидывается в кресле и так, как умели только персонажи Олега Табакова, улыбается. В этой улыбке торжество, восторг, превосходство и заискивание, всё вместе, одновременно, целая симфония эмоций и смыслов. Глаза горят, волосы топорщатся.
– Здравствуйте, товарищи, – с улыбкой произношу я и смотрю на Ирину.
Она тоже в хорошем настроении и тоже улыбается.
– Привет, – бросает она мне и показывает на стул напротив себя. – Долго же ты шёл.
– А где Иван Сергеевич? – называю я имя первого секретаря.
– Он, – отвечает Ирина, – уже не первый секретарь горкома. Он теперь второй секретарь обкома.
Ого! Вон оно что. Один ушёл и теперь пошёл сдвиг по всей цепи. Путь к вершине долог и непрост. Зато очень приятно оказываться там, куда стремился.
– Неужели?! – радостно восклицаю я. – Ефим Прохорович! Вот это событие! Я вас от души поздравляю. Но и не только вас, а весь наш замечательный город. Ведь теперь с таким руководством нас ждут тектонические сдвиги! Полагаю, концепцию социализма в отдельно взятой стране нужно доработать до коммунизма в отдельно взятом городе.
– Спасибо, мой дорогой, – улыбка Ефима становится ещё шире и добрее. Твой небольшой вклад в этом деле тоже имеется.
Небольшой? Ах ты ж бюрократ неблагодарный. Если бы не я, ты ещё сто лет ждал бы подобной возможности и, вполне возможно, никогда её не дождался.
– Да что вы, какой там вклад, я к этому делу не примазываюсь. Это всё исключительно ваша заслуга. Да, честно говоря, если бы вы за меня словечко не замолвили, у меня бы в Москве ничего, наверное и не выгорело. Так что, это вам спасибо, за то что вы есть.
– Хороший парень, умный, – смеётся Табаков-Захарьин, – и хитрый!
Он театрально выделяет слово «хитрый» и разражается кудахтающим смехом.
– Ну что, уважаемые товарищи, – заявляю я, – у меня тост родился. Я человек непьющий, так что скажу без спиртного. Поздравляю дорогого нашего Ефима Прохоровича и желаю ему продолжения стремительного карьерного взлёта. Будьте нашей звездой и светилом, не забывая, впрочем, отбрасывать на нас достаточное количество тепла и света. Поднимаю бокал за всех нас и с удовлетворением, как принято говорить в высших эшелонах, с удовлетворением хочу отметить, что счастлив находиться среди вас. Потому что мы что?
Они молчат, дожидаясь, пока я сам отвечу на вопрос.
– Потому что мы, – отвечаю я, – банда!
– У-у-у! – совсем не по-советски кричит Новицкая и я вспоминаю звуки, что она издавала в собственной спальне.
Надо это повторить в ближайшее время.
– Ну, а раз мы банда, – продолжаю я, – и находимся сейчас в состоянии эйфории, то воспользовавшись этим благоприятным стечением обстоятельств, хочу обратиться с просьбой.
– К кому? – хмурится товарищ Ефим.
– Ко всем, кого может касаться, – отвечаю я канцелярским штампом британского делопроизводства. – У меня после травмы амнезия. Память восстанавливается, но медленно. Дайте, пожалуйста, распоряжение в гороно, чтобы мне в аттестат оценки по текущим поставили.
– А справка про амнезию есть? – очень серьёзно спрашивает новый первый секретарь.
– Есть, конечно, официальная справка с печатью медучреждения и подписью врача.
– Принеси мне справку и я решу вопрос. Ещё личные просьбы имеются?
Пока нет.
– Если нет, тогда рассказывай про поездку. Да смотри, во всех подробностях!
Я рассказываю.
– Ну что же, молодец, Егор, – серьёзно и значительно выносит вердикт Ефим. – Единственное, что меня немного огорчило, это то, что ты не пришёл ко мне, а решил действовать через голову.
– Ефим Прохорович, да что вы, я и не думал через голову идти. Я же просто по кагэбэшной линии двинул и, признаюсь, даже не подумал вас беспокоить. Там вроде все основания были милицейские, в общем…
– Ладно, ввиду твоей неопытности прощаю, – великодушно заявляет он, – но на будущее учти. Обо всём сначала советуйся со мной. Понял?
– Ну, конечно, понял. Больше не повторится. Раз так, хочу посоветоваться по поводу первого секретаря Центрального райкома ВЛКСМ.
– А чего с ним? – хмурится Ефим.
Я смотрю на Ирину, она тоже хмурится.
– Очень нужно поставить Куренкову Валентину Романовну. Она ни на что другое в ближайшее время претендовать не будет. Это совершенно точно.
Новицкая свирепеет прямо на глазах. Вот далась ей эта круглозадая дочь кагэбэшника.
– Егор, – нравоучительным тоном произносит Захарьин, – мы тебя любим и ценим, но ты палку-то не перегибай. Ты своё место, прости если это грубо звучит, знать-то должен, правда?
– Дело в том, – отвечаю я, – что он согласился помочь с Каховским только в случае, если его дочь получит это место.
– Так а зачем, – Ефим становится заметно жёстче, – ты в это дело вообще влез? Мне Каховский не мешал.
– Зато он мешал… – я собираюсь сказать, что он мешал Ирине, но она меня перебивает.
– Я не против, Ефим Прохорович, – говорит она исподволь поглядывая на меня. – Девушка она серьёзная, нареканий никаких нет, так что пусть. Да и нам лучше смену растить из проверенных бойцов.
– Ну, – пожимает плечами Ефим, – если нет возражений, то пусть будет Куренкова.
Из этого короткого разговора я делаю вывод, что не все знают обо всём, а значит лучше держаться старого доброго правила и без команды не высовываться. Что же, впредь так и будем поступать.
Мы сидим ещё какое-то время и я начинаю собираться. Попрощавшись выхожу из кабинета. Следом за мной тут же выскакивает Новицкая.
– Ну, – говорит она, пристально глядя на меня, – доволен, что пристроил жопастую свою?
– Она не моя совсем, но доволен, разумеется. Потому что батя её теперь тебе не враг, а друг. А он довольно крутой чувак, Ир, так что пусть будет в союзниках.
– Смотри у меня, Брагин. Если узнаю, что ты к её жопе имеешь хоть какое-то отношение, я тебе знаешь, что вырву?