Цеховик. Книга 4. Подпольная империя
Шрифт:
Как козёл в огороде, хочу сказать я, но сдерживаюсь.
– Так что, Брагин, пойми меня правильно, я могу с тобой сделать всё, что пожелаю.
А что ж ты тогда в Сибири торчишь, которую ненавидишь, раз такой могущественный?
– И никто даже не пикнет. Но меня заинтересовало твоё предложение. Хотя, я думаю, это было враньё. Ну, а с другой стороны, а вдруг нет? Или, например, это было враньё, но учитывая перспективы, которые тебя ждут, ты вывернешься наизнанку и сделаешь невозможное. Может ведь такое быть? Чисто в теории, хотя
– Да мысль-то несложная, товарищ генерал. Не нужно быть академиком, чтобы вас понимать.
Он хмыкает:
– Дерзкий ты парень, но ладно. С этим потом разберёмся, через годик.
Он встаёт с табуретки и кивает Зарипову, чтобы тот забрал обратно свой «демократизатор».
– Вот поэтому, сынуля, – заканчивает Печёнкин выступление, – я тебя и пригласил на это совещание. Вопросы есть?
Я качаю головой и отдаю Зарипову дубинку. Нет вопросов. Всё кристально ясно.
– Ну, и отлично. Иди и не забывай о моих словах. Время-то оно быстро летит. Ты по юности лет не понимаешь, а я тебе, как человек пожилой, могу авторитетно заявить, не успеешь глазом моргнуть, а год уже того, ту-ту.
– Глеб Антонович, есть вопрос всё-таки.
– Ну, давай, – милостиво разрешает он.
– А как вы к творческим процессам относитесь?
– Это каким-таким? – хмурится он.
– Ну, связанным с экономическими инициативами трудящихся.
Печёнкин внимательно смотрит на меня и снова садится на табуретку. Смерив меня взглядом, он кивает Зарипову и тот лупит меня дубинкой по хребту. Вот же скот!
– Иди теперь, за дверью постой, а мы ещё поговорим немного.
Зарипов выходит.
– Больно? – участливо спрашивает генерал.
– Хотите попробовать?
– Не зарывайся, – он проводит рукой, поправляя волосы. – Это хорошо, что больно. Память об этих ощущениях будет направлять тебя по верному пути.
Он ухмыляется.
– Про творчество я тебе так скажу. Будем решать вопросы по мере их возникновения.
– Так может их и задавать-то нельзя. Вы уж прямо скажите, заинтересованы в экономическом сотрудничестве?
– Б**ть! Ты, Брагин, и бревно из себя выведешь. Заинтересован, да.
– Тогда ещё вопрос. А предводитель местного КГБ тоже караемый орган?
– Сейчас Зарипова позову! – грозит он мне коротким толстым пальцем.
– Не хотите отвечать. Ладно. Ещё вопрос.
– Чёт ты разговорился больно.
– Как с вами связываться по вопросам творчества? Нужен доступ к телу.
– Чего?
– К вашему, естественно.
– Ногой хочешь дверь ко мне открывать? – щурится он.
– Ногой не обязательно, – отвечаю я, – но контакт какой-то необходим. Может доверенное лицо, я не знаю, адъютант, жена, дочь.
– Я тебе яички оторву за жену и дочь, понял? Вот этими руками. Не побрезгую. А в принципе, хочу сказать, что ты, наглец, мне даже симпатичен. Но, повторяю, не строй иллюзий, каким бы ни оказалось твоё творчество, если через год я не окажусь в Москве на солидной должности, тебе пи**ец. Говорю прямо и откровенно.
– Да понял я уже, сколько можно одно и то же. Понятно всё. Ладно, выпускайте, а то мне на бюро горкома надо.
– Деловой, – хмыкает он. – Ну пошли. Зарипов! Открывай!
Мы выходим из отдела вместе.
– Глеб Антоныч, – говорю я на прощание, когда мы подходим к его «Волге».
– Чего ещё? – морщится он.
– Предупредить хочу. Когда в Москву буду вас отправлять, имейте в виду, я вас тоже дубинкой отх**чу. Может, того же Зарипова возьму для этого дела. Чтобы и вы там в столице с памятью своей советовались.
Он даже рот открывает. И снова, как уже было, глаза его быстро наливаются кровью, но вместо того, чтобы разораться, он начинает хохотать.
– Ох, Брагин, ну ты и кадр, – едва выдавливает он сквозь свои кудахтанья. – Ну, ты и кадр. Жалко будет тебя в топку истории бросать.
– Не придётся, – отвечаю я. – Вы, кстати, тоже тот ещё фрукт. Но ничего, бывает и хуже.
Видал я таких. Видал. Мне кажется, теперь я его насквозь вижу. Впрочем поживём – увидим.
В школу сейчас идти уже нет никакого смысла. Поэтому иду сразу в горком. По прямой здесь десять минут ходу. На здоровых ногах, а на отбитых чуть подольше. Скотина, Печёнкин этот. Я тебе ещё устрою. Ты ещё попляшешь у меня…
У Новицкой оказываются посетители, поэтому, поторчав немного в приёмной, я иду в малый зал, туда, где будет проходить наше заседание. В коридоре сталкиваюсь с Леной Ивановой, несущей пачку распечаток для сегодняшнего бюро.
– О, Егор, привет! – улыбается она. – Сияй, Ташкент, звезда востока, столица дружбы и тепла. Так что ли? Что-то ты бледный, не загорел на солнце?
Мы заходим в зал.
– Лен, какой загар, – возмущаюсь я, – пахал, не покладая рук.
– Не смеши меня, пахарь. Отчёт в бухгалтерию не забудь сдать.
– Сдам-сдам. Вы-то как тут жили без меня?
– Жили не тужили, но тебя вспоминали.
– Что со свадьбой? Когда и где? Я приглашён, кстати? Я бы пришёл полюбоваться твоим счастьем.
Она мрачнеет:
– Издеваешься? Не ожидала от тебя.
– Ой, – становлюсь я серьёзным. – Чего? Прости, я не специально…
– Ты же знаком с этой лярвой?
– С какой, Антониной Сухостоевой?
– Вот именно…
– Ну, я её один раз в жизни видел-то всего. Она знакомая моей знакомой.
– И как она тебе показалась? – спрашивает Лена, буравя меня взглядом.
– Да не знаю даже. Девчонка как девчонка. Медсестра. Так, вроде ничего, симпатичная… Но с тобой не сравнится. Ни по красоте, ни по уму.