Цеховик. Книга 4. Подпольная империя
Шрифт:
– Суходоев, – говорю я через решётку, пока мы катим к отделению. – Я позавчера с Печёнкиным познакомился. Вот как позвоню ему и он тебе как выпишет пистон за противоправные действия. А прокурор ещё один. И пойдёшь ты, ветром гонимый и никому не нужный, на все четыре стороны. Восвояси буквально потому что выпрут тебя из органов. Нравится перспектива?
Он молчит. Они все молчат. Похоронная команда какая-то.
– Эй, Суходоев, чего молчишь? Язык проглотил? А ещё невесты твои, когда разберутся, что их на свете столько же, сколько детей капитана Шмидта, повырывают жидкую растительность на твоей
Стойкий гад, никак не удаётся вывести его из равновесия. Блин, как-то не нравится мне это всё. Больно дерзко он повёл себя. Сам он, наверное, не смог бы такое придумать на трезвую голову. И кто же его надоумил? Есть у меня одна мыслишка, подозрение. Но пока я не хочу к ней относиться серьёзно.
Приезжаем на место мы довольно быстро. Уазик заезжает со двора и меня ведут прямиком в казематы, туда, где меня держал другой беспредельщик, Артюшкин.
– Браслеты, алё! – кричу я, когда они выходят из камеры.
Суходоев нехотя кивает сержанту и тот снимает с меня наручники.
– Ну, и как это называется? – спрашиваю я. – Явно не социалистической законностью, а как-то иначе. Мне, вообще-то в школу надо. Я жаловаться буду!
Они ничего не отвечают и просто уходят. Блин. Ложусь на лавку. Где наша не пропадала… Не пропала же пока… Погружаюсь в мысли. С Рыбкиной не так получилось, как планировал… Хотя я, вообще-то ничего особо и не планировал …
Неоднозначно. Типа прощальный поцелуй на память… Вообще-то, я её целовать не собирался. Спонтанно получилось, наложилось одно на другое. Витька Рябушкин, кореш мой, психолог из прокуратуры, любит разглагольствовать под пивко на тему секса и смерти.
Скорбь приводит к повышению сексуальности, с умным видом обычно утверждает он, потому что секс помогает избавиться от фрустрации, чувства потерянности и боли, и предотвратить депрессию. Это благодаря тому, что соитие приводит к выбросу дофамина. Ну, и потом, секс, по его словам – это символический акт создания жизни. Поэтому на подсознательном уровне мы и испытываем потребность в нём. Человек умер, и тут же человек был зачат. Такая психологическая математика.
Говорит, что приходя с поминок, сразу лезет на жену, потому что стояк после похорон такой, что можно орехи колоть. Впрочем, Витька Рябушкин тот ещё гусь. Соврёт, недорого возьмёт… А сейчас он вообще пока ещё карапуз безмозглый, так что пояснений к своей теории дать не сможет.
Не знаю, с Наташкой, думаю, другое…
Мои размышления прерывает лязг замка. Я сажусь на лавке. Дверь открывается и входит Зарипов с табуреткой и резиновой дубинкой. Зарипов – это тот самый сержант, что уже помещал меня сюда, в эту камеру.
Он ставит табуретку напротив меня, а сам отходит к двери и замирает. Интересно, и кого это мы ждём? Что-то мне подсказывает, что не Суходоева. И, как говорится, «предчувствия его не обманули»… Ну, конечно, как же я не догадался, вернее, не хотел догадаться… Печёнкин, хрен жирный, кто же ещё. Собственной персоной.
– Ну, как ты тут? – улыбается он и садится на табурет напротив меня. – Нравится? Симпатичная квартирка, да?
– Не очень, – качаю я головой. – Запах неприятный, да и выйти нельзя. А мне на уроки надо. Я ведь школьник ещё, а подчинённые ваши притащили меня сюда, невзирая на справедливый советский закон.
– Так это они по моему приказу, – улыбается генерал лоснящимися губами. – Я велел.
Сегодня на нём мундир. Фуражки нет, ворот рубахи расстёгнут, галстук немного сбит набок, волосы чуть растрёпаны. Выглядит неопрятно, но очень важно, как настоящий хозяин жизни. Что же, я молчу, ничего не отвечаю, жду продолжения и пояснений, для чего это всё затеяно. Не удивлюсь, если все наши договорённости будут отменены. И мне даже становится стыдно, что я как малолетний дурачок клюнул на его обещания.
– И что, Брагин, тебе действительно нисколечко не страшно? – недоверчиво улыбается он. – Прям ни капельки?
Я не отвечаю и смотрю ему прямо в глаза. Участвовать в его репризах и комических диалогах не хочется.
– Ну ладно, – пожимает он плечами и поворачивается к Зарипову. – Этот, как тебя…
– Зарипов, – подсказываю я.
– Да, Зарипов, – кивает Печёнкин. – Давай.
Зарипов подскакивает ко мне и заносит руку с дубинкой. Серьёзно? Охренеть! Заносит и резко опускает. Он метит по ногам. Я быстро убираю их, но он успевает заехать по бедру.
– А! – ору я. – Вы тут охренели?! Пытки, да ещё и по отношению к несовершеннолетнему!
– Давай-давай, поточнее, – подбадривает Зарипова генерал. – Чё попасть не можешь?
Может. И попадает урод. Больно, блин…
Он наносит несколько ударов и выжидательно смотрит на начальника. Тот удовлетворённо крякает. И, подумав, заявляет:
– Давай ещё. Как следует, смотри, не отлынивай.
И Зарипов, гоняя меня по камере, наносит ещё несколько ударов. Судя по всему, заканчивать они не собираются. Поэтому я решаю прекратить эту хрень и, вместо того, чтобы в очередной раз попытаться увернуться, ставлю блок, перехватываю руку и забираю дубинку себе, заставляя Зарипова взвыть.
Очень хочется пройтись по его хребту, но опасаюсь, что за это они будут гасить меня всем отделением.
– Отдай дубинку, – кивает Печёнкин.
Ага, щас прям, разбежался. Зарипов протягивает руку, и я легко, но чувствительно бью по ней резиновой палкой.
– Что за подстава, товарищ генерал-майор? – спрашиваю я. – Мы ведь с вами договорённости имеем.
– Да, – охотно подтверждает он, – имеем. Отдай палку человеку. Это как раз к нашим договорённостям относится. Отдай сказал, не заставляй взвод вызывать!
– И как же это относится? – уточняю я, поигрывая дубинкой.
– А так. Хочу показать тебе, кто в доме хозяин, ясно? Чтоб ты понял, что я могу делать всё, что захочу.
– А как же другие карающие органы, прокуратура например?
Он выпучивает на меня глаза и смотрит в упор, чуть покачивая головой, вроде как удивляется, какой же я тупой.
– Карающий орган у нас только один, во всей области, – говорит он с апломбом, – и тот у меня в штанах, ты понял? А все остальные, и ты в том числе, это караемые органы. Такая вот раздача, Брагин. Улавливаешь мысль? Вот взять прокурора вашего, Севку Кокшенова. Я его, как облупленного знаю, и он меня. Бывали мы в ситуациях. И я тебе так скажу, на меня он залупиться не посмеет. И первый не посмеет. Секретарь в смысле. Сечёшь? Я здесь у вас, как волк, пасущий стадо.