Цеховик. Книга 4. Подпольная империя
Шрифт:
Поглядываю на часы. Что такое? Куда она подевалась? Что-то изменилось за время моего отсутствия? Нет, выходит, выбегает, и…
– Егор! Ты когда приехал?!
Я ничего не говорю, только улыбаюсь, глядя на неё, а потом беру за руку и веду к себе домой. Родители уже разбежались и нам никто не помешает.
– Куда ты меня тащишь? Егор! Что происходит? Загадочный какой! Ну, Егор!
Она начинает сопротивляться, требуя объяснений. Но я полон решимости. Сейчас всё закончим. Сейчас я всё скажу и… и всё. Всё наладится и мы будем заниматься
– Просто поговорим, Наташ. Я тебе сейчас скажу что-то важное. А потом мы пойдём в школу и будем получать знания и всё такое прочее. Давай плащ.
– Мы же опоздаем! – возражает она, но не по-настоящему, я вижу, она хочет, чтобы я настоял на своём, и я настаиваю.
Я стягиваю с неё плащ и тащу в комнату.
– Подожди, – сопротивляется она, – дай разуться!
Но я не даю и вытаскиваю её из прихожей.
Она стоит обескураженная, недоумевающая, ждущая чуда. Но чуда не будет. И её доверчивые глаза, губки-вишенки, тяжёлые каштановые волосы, коричневое платье с тщательно отглаженной плиссировкой, возбуждающий фантазию фартук, капроновые колготки, кожаные сапожки… всё это, вся эта красота, томление юного тела, жажда и мучительное ожидание останутся неоплодотворёнными моими чувствами. Нет не чувствами, а действиями. О чувствах, пожалуй, умолчим…
Я касаюсь её волос и она широко раскрывает глаза. Тыльной стороной ладони я провожу по её щеке. Губы приоткрываются. Я касаюсь их большим пальцем, а потом провожу пальцами по шее. Она дрожит. Милая моя…
Прижимаю её к себе и целую. Крепко, по-настоящему, с языком. Из неё словно дух выходит, она будто в обмороке. Я резко разворачиваю её, прижимаю к себе и с силой сжимаю грудь. Любая потеря, любая смерть требует жизни, исступлённого доказательства, что мы-то пока ещё живы…
Она вскрикивает, и я отскакиваю в сторону.
– Егор… – жалобно шепчет она. – Что…
Я выдыхаю, беру её за руку и, подведя к дивану, заставляю сесть, а сам опускаюсь на пол у её ног.
– Наташ, – начинаю я, чуть помолчав. – Видишь… Скрыть невозможно, я очень тебя люблю… но скажу сразу. Раз и навсегда…
Я замолкаю, подбирая слова. Как это всё объяснить… Она тоже молчит, окаменев и превратившись в скульптуру.
– В общем… Мы не можем быть вместе. И не будем. Я не тот, кто тебе нужен.
Она бледнеет, но ничего не говорит. Тупые, банальные, киношные слова…
– Я… понимаешь, рядом со мной нет нормального будущего. Я не для любви, не для семьи, не для детей и не для общей старости. Я в любой миг могу исчезнуть, сесть в тюрьму, погибнуть в потасовке и всё такое… Я опасность и угроза. У меня есть предназначение и оно опасно для близких.
– Что ты говоришь такое…
– Не знаю, как это объяснить. Короче. Я твой брат, я твой друг, я твой страж, я всегда помогу, всегда приду на помощь, но…
Она не даёт мне договорить, вскакивает и бежит в прихожую.
– Наташ…
– Я всё поняла! – выкрикивает она. – Да, я не дура! У тебя есть другая! И я даже знаю, кто!
Ну, что за дурацкая идея была… Разве можно такие вещи девчонке говорить? Баран старый… Ну ладно, неважно. Сказал и – камень с души. Чем раньше всё расставить по местам, тем меньше будет боли. У неё. Пройдёт месяц-другой, перестрадает, перемелет, передумает, а там и универ, мальчишки, старшекурсники. Найдёт хорошего парня, выйдет замуж, детей нарожает. Идиллия, твою дивизию…
Ну а для меня – никаких отношений, никаких привязанностей… Лидку похищали, могли убить. Ирку похищали, могли убить. Айгуль убили. Все, кто рядом со мной в опасности. Вывод прост. Держаться подальше от тех, кто мне дорог. Вполне очевидно.
В общем, только дело и ничего, кроме дела. Ладно, дело и случайные половые связи. Так и запишем. Ну что? Так-то лучше. Выше голову, хорош ныть, а то как баба. Поднимай зад и вперёд.
И я встаю. Захожу на кухню. Сейчас вскипячу чайник, заварю чай, попью с пряничками, а потом пойду займусь делами. Дел у меня – в шапку не соберёшь.
Но чайник поставить я не успеваю, потому что в дверь звонят. Блин. Сто процентов, Рыбкина. Я тяжело вздыхаю. Блин. Хреново. Не любитель я мелодрам, сцен и объяснений. Всё же сказано, чего десять раз повторять…
Неохотно иду в прихожую. Ладно, пусть выскажется и закроем уже тему.
Я открываю дверь, но вижу за ней не Наташку. Там стоит следователь Суходоев, а за ним ещё три здоровенных мента.
– Брагин, – радостно восклицает следак. – Дома! Счастье-то какое. А я уж думал, придётся в школу за тобой топать. Ну, и как там Ташкент? Или Новосибирск? Ну, ты и жучара. Давай, собирайся.
– Куда? – хмурюсь я. – Вы, товарищ старший лейтенант, ухи поели или что?
– Ты повыступай мне ещё, – вмиг делается он неприветливым и злым. – Сейчас ребята тебя скрутят и дубинками отмудохают.
– А вы не забыли лет мне сколько? Прокуратуру ещё не упразднили вроде. Или я не знаю чего-то?
– Ага, – щерится он. – Не знаешь, что мне вообще похерам, сколько тебе лет и чё ты здесь блеешь. Я тебя сейчас в овощ превращу и мне не будет ничего. Хочешь проверить? Ну, давай проверим. Сержант, вытаскивай его нахер!
4. Одинокий волк
Смотрю, настроены ребята серьёзно. Ну что же, драться с представителями власти да ещё и при исполнении не будем.
– Ну ладно, раз уж вы настаиваете, пойду вам навстречу. Сделаю только звонок своему представителю и всё.
Но Суходоев, кажется, адвокатуру ни в грош не ставит. Он кивает здоровому, заплывшему салом сержанту, и тот вытягивает меня из прихожей.
– Дайте хоть дверь закрыть, беспредельщики!
Они вытаскивают меня из квартиры, защёлкивают браслеты, выводят из подъезда и запихивают в свой бобик, в ту его часть, что предназначена для перевозки различных неблагонадёжных элементов.