Цель вижу! Дилогия
Шрифт:
– Есть!
– Приложив руку к пилотке и четко развернувшись, Мила, поджав в обиде губы, вышла из кабинета.
А Алдонина подошла к Сиротину:
– Все слышал, Иван Филиппович?
– Так точно… - Ответил капитан.
– А ведь подпишу я ей рапорт!.. Подпишу… Немцы к Сталинграду подбираются, на фронтах обстановка очень тяжелая… А снайперы, пусть даже и не совсем доученные, сейчас там действительно очень нужны… - Она походила в тяжелых раздумьях по кабинету.
– Только вот поедет она не одна, а вместе со всем своим взводом! Как командир!.. Уже и приказ есть сверху - максимально ускорить выпуск… А с кем я-то здесь останусь они подумали?.. Помоги мне, Иван Филиппович…
Сиротин посмотрел понимающе на полковника, и проговорил негромко:
– Спасибо за доверие, Валентина Ивановна… Чем смогу…
– Ты уж смоги, капитан… - Проговорила устало Алдонина, и уселась за стол.
– Ладно… Иди, Иван… Иди… Времени у нас уже почти нет… Иди, учи девочек выжить…
– Есть!
– Проговорил Сиротин, и вышел и кабинета…
«Школа». Солдатская кухня… Почти ночь…
…Из дверного проема появилась толстая пожилая повариха с двумя ведрами, наполненными картошкой. Она, переваливаясь из стороны в сторону, словно большая жирная утка, подошла к Маше, и с громким стуком поставила ведра на грязный кафельный пол, сплошь усыпанный картофельными очистками:
– Ну, что, болезная, получается?
– Проговорила она, тяжело отдуваясь.
Маша, в расстегнутой гимнастерке без ремня, с закатанными до локтей рукавами, с грязным фартуком на коленях, сидела на табуретке, и с унылым видом проткнула ножом очередную большую картофелину, вытягивая ее из ведра…
Под ее ногами была уже довольно приличная куча очисток, а слева, у ноги, стояли еще четыре ведра, с горкой, наполненные нечищеной картошкой… Она, молча, срезала по спирали грязную кожуру, уже не обращая никакого внимания на наставления поварихи.
А та все никак не унималась:
– Бедокурить-то вы все мастера! Но здесь вам, не там!.. Тута у нас здесь армия, как-никак!..
– Повариха назидательно подняла вверх указательный палец.
– Дисциплину, ее блюсти надо! А за проказы - вот тебе…
Повариха сделала широкий жест рукой в сторону ведер с картошкой: -…Полезное с приятным… Тебе полезно, а всем остальным на обед будет приятно!
– И улыбнулась добродушно.
– Ну, работай, казачка!.. К утру, глядишь, и управишься… Глазки только, смотри, почище выковыривай…
И покачивая толстым задом, направилась к выходу…
– Утка!
– Устало проговорила Маша, и очередная очищенная картофелина упала в огромную алюминиевую кастрюлю, наполненную водой, брызнув водой во все стороны.
– Жирная кряква!..
И в этот момент в коридоре послышались девичьи голоса, сдержанные смешки, и в помещение, где отбывала свой внеочередной наряд Маша, вошли ей подруги:
– О-о!!! Привет трудовому народу!
– Весело проговорила Леся.
– Какими темпами у нас чистится картошечка? Завтра хоть будет чего пожевать, или опять будем овсянкой питаться? Надо поднапрячься, подруга! А то мы здесь уже столько овса съели, что лошадям стыдно в глаза смотреть!..
Капа, Ольга, Зарина вошли вслед за никогда не унывающей одесситкой из темного проема открытой двери, и остановились не пороге, окидывая пытливыми взглядами «поле боя»…
Маша только подняла голову навстречу, молча, шмыгнула носом, и… Продолжила, гордо и невозмутимо чистить картошку…
– Сколько еще осталось, Маш?
– Спросила Зарина участливо.
– Не видишь, что ли? До утра хватит… - Проговорила Ольга, и уселась упругим задом на угол стола.
– Кто-то из ученых давно сказал, что труд из обезьяны сделал человека…
Маша бросила на нее злой взгляд, и молча, продолжила свою работу… Но видно обида, все же, плескалась в ее душе, потому что она швырнула очередную очищенную картофелину в кастрюлю под таким углом, что туча брызг полетела точно на брюки Ольги.
Ольга невозмутимо посмотрела на свои мокрые галифе и так же невозмутимо проговорила:
– Да только, видно, ошибся тот ученый… Не из каждой выходит человек…
Девушки прыснули от смеха, а Маша еще ниже наклонила голову к ведру…
– Хватит ржать, девки!
– Вскинулась Зарина.
– Что не видите, что человеку и так тошно!
Леся подошла к Ольге, и проговорила наставительно, подняв указательный палец вверх:
– Кто-то, тот, который сказал про обезьян, наверное, был прав, принцесса! Но!!!
– Она сделала истинно театральную паузу.
– Он сказал это, не подумав, а чужие глупости повторять - еще глупее!
– Какие это глупости?
– А такие!!!
– Проговорила одесситка торжественно.
– Он не понял одного!!! Обезьяна слезла с дерева и взяла в руки орудие труда совершенно не для того, чтобы превратиться в ломовую лошадь!!! А то у наше Мыши, и в самом деле, получается как у той лошади в ее день рождения!
– А это как это?
– Не сообразила чопорная москвичка.
– А так!
– Улыбнулась Леся и, торжественно и громко произнесла.
– Голова в цветах, а задница в мыле!..
Вот тут уже засмеялись все, включая и саму Машу, а Леся невозмутимо продолжила монолог, обращаясь уже к «пострадавшей»:
– Чего это старшина на тебя так взъелась, Мышь? Уж который месяц, а она тебя раз за разом все в наряд и в наряд… И вроде бы однофамильцы… Могла бы и пожалеть… Она что, так свои фамилию не любит?
– И не дожидаясь ответа, уперев руки в бока, она оценивающе оглядела ведра с картошкой, и повернулась к подругам.
– Ну? Чего застыли, девки? Тут делов-то - кот накакал…
– Наплакал… - Проговорила Ольга.
– Правильно говорить эту поговорку надо: «Кот наплакал»…
– Это в Москве коты плачут!
– Ответила Леся и решительно уселась рядом с Машей на соседнюю табуретку, взяв в руки нож.
– А в Одессе коты только какают где не попадя, да орут по ночам, как оглашенные… Ну что, девчонки? До отбоя управимся? Налетели!