Цель вижу! Дилогия
Шрифт:
– Товарищ капитан! Разрешите вопрос?
– Проговорила Капа.
– А когда противник наступает? Когда немцев много?
Капитан посмотрел на девушку, и улыбнулся:
– Когда много, говорите?
– Он потер ладонью чисто выбритый подбородок, и проговорил задумчиво.
– Опытный снайпер стремится не столько убить свою жертву, сколько попасть ему в туловище так, чтобы враг не смог больше продолжать воевать. Вывести из строя!.. Из личного опыта скажу, что я не обращал внимания на первые три-четыре линии атакующих - это забота пехотинцев в траншеях… Во время атаки, я старался поразить в живот как можно больше бойцов, наступавших позади них… Ранение в живот очень болезненное - это знает любой солдат… Когда первые линии слышали крики за своей спиной, то стремительно начинали терять свой боевой дух, и атака захлебывалась… И вот тогда я переключал внимание на первую линию атакующих, которые уж либо отступали, либо очень серьезно об этом подумывали… С пятидесяти метров я поражал их в голову или в сердце, чтобы мгновенно вывести их из боя… …Курсантки всегда молча, и очень внимательно слушали наставления Сиротина на вот таких занятиях, впитывая его огромный опыт, а если и задавали вопросы, то всегда получали на них исчерпывающие ответы…
Сентябрь 1942 г. Потери…
…Это случилось уже к самому концу сентября… …Мила быстро шла по затемненной аллее к офицерскому общежитию после вечерней поверки взвода, и лунный свет, пробиваясь сквозь густую листву, слабо освещал ее дорогу…
День был тяжелый - напряженные занятия вымотали не только курсанток, но саму Сизову, и она хотела побыстрее добраться до своей скрипучей койки…
Он подошла к крыльцу общежития, почти бегом преодолела ступени, рывком открыла дверь и скрылась за ней внутри здания…
Уже проходя по коридору, с его гулкими деревянными полами, она на ходу сняла пилотку, расстегнула воротник гимнастерки, и тут…
Открылась дверь одной из комнат, из нее вышла пожилая старший сержант - комендант общежития, и медленно прикрыла за собой дверь… Она шла навстречу Миле, с глазами полными слез…
Лейтенант резко остановилась и спросила пожилую женщину тревожным голосом:
– Что-то случилось, Анна Матвеевна?
Комендант терла носовым платком покрасневшие глаза и сокрушенно махнула рукой:
– Ну что за человек такой. Из железа она, что ли?
– И опять всхлипнула.
– Ты не ходи туда, Мила. Пусть она сейчас одна побудет…
– Да о чем вы, Анна Матвеевна?
– Зоя… Твоя старшина Морозова… «Похоронку» она сегодня получила… На мужа… Стоит как памятник - ни единой слезинки не проронила!.. Плохо это, Милочка! Очень плохо!.. Нельзя бабе все в себе держать… Никак нельзя!.. Эх, горе то какое… А тебе опять ничего с почтой не пришло… Уж лучше ничего чем такое…
Комендант, сокрушенно качая головой, пошла к выходу к выходу, а Мила, словно окаменев, осталась стоять посреди пустого коридора…
«…Вот оно как!..
– Думала она.
– Что же теперь будет?..»
Она медленно подошла к комнате, в которой жила Морозова, остановилась около закрытой двери, и, помедлив немного, осторожно открыла ее, вошла в темную, неосвещенную комнату и увидела… …Темный силуэт женской фигуры напротив окна… …Морозова, без ремня и с непокрытой головой стояла у окна спиной к дверям, глубоко засунув руки в карманы галифе, и смотрела в окно…
Слабый свет от, стоящего напротив общежития фонаря, тускло освещал в комнату, и…
Неподвижный, застывший, отсутствующий взгляд старшины, и плотно сжатые губы… Лицо Морозовой в эти минуты напоминало неподвижную гипсовую маску…
Мила тихо приблизилась к Морозовой, и, молча, не проронив ни слова, становилась у нее за спиной.
Старшина даже не пошевелилась на это «вторжение - в своих мыслях она была очень далеко от этой комнаты с аскетичным, солдатским убранством…
Мила огляделась по сторонам и, заметив белеющий на столе лист смятой бумаги, протянула у нему руку, но… В самый последний момент отдернула ее, словно обожглась кипятком…
Морозова, видимо услышав, наконец, шорохи за своей спиной, повернула голову в сторону Милы, и посмотрела на лейтенанта спокойным, немигающим взглядом…
А Сизова… Она стояла в растерянности, и ее, широко раскрытые глаза, были полны слез…
Старшина, словно оценивала заново, долго всматривалась в лицо своей бывшей ученицы, а потом опять опустила голову и отвернулась к окну…
И тогда Мила подошла к этой, уже давно родной ей женщине, осторожно обняла ее сзади, приникла головой, и стала, молча, гладить рукой по плечу…
И не увидела, как в этот момент глаза Морозовой стали злыми, колючими:
– Ну, теперь держись, немчура поганая!..
– Прошипела старшина потревоженной коброй.
– Ни один теперь живым не уйдет! Уж я-то не промахнусь! Один выстрел - один труп!..
Они еще долго стояли вот так, обнявшись, молча, когда Морозова, вдруг, тихо проговорила:
– Никому об этом! Я тебя прошу, Милка!..
– Проговорила старшина шипящим шепотом.
– А то еще, не ровен час, дочка узнает…
– Чья дочка?
– Не поняла лейтенант.
– Моя…
Мила удивлено подняла голову, отстранилась от старшины, и, ожидая ответа, посмотрела ей в глаза.
И Морозова ответила:
– Я не говорила тебе, Людмила… Да и ни к чему это было… Курсант Морозова… Маша Морозова - она моя дочь…
Конец октября 1942 г. На рубеже…
… Мила подняла вверх красный флажок…
За ее спиной, в две шеренги, стоял взвод девушек-курсантов, которые внимательно смотрели вперед перед собой…
– Внимание!
– Скомандовала лейтенант.
– Огонь по готовности!
И махнула флажком, резко опустив руку вниз…
Из-за бруствера окопов, метрах в двухстах, появились поясные мишени - фанерные фигурки в виде немецких солдат в касках…
И эти мишени начали быстро двигаться вдоль бруствера.
Маша Морозова, прильнув, к оптическому прицелу винтовки, нажала на спусковой крючок.
– Б-бах!
– Грохнул выстрел и дернулся ствол винтовки.
А Маша уже передернула затвор, опять прицелилась.