Целитель 12
Шрифт:
«Хорошо, хоть вахту стоять не надо, — дремотно подумал я, растягиваясь на койке, — и что судно, а не корабль!»
Каково это — сидеть за броней, в стальной коробке, как шпрот? Иван хвастался еще, что у него-де своя каюта на «Риге»… Ага!
Легкие дуновения вентилятора и закатные цвета лампочки аварийного освещения… А тут — вон какая красота!
В раздраенный иллюминатор подмахивал ветерок, игриво колыша занавески, и били навылет алые лучи заходящего солнца. Извечный шум набегающих волн поневоле клонил в сон, а слабая качка баюкала. Что еще нужно для счастья ленивой особи рода человеческого? Гальюн напротив,
Однако внутренний непокой не давал забыться. И навеянная дрёма лупилась с меня, как дешевая позолота.
Рывком я сел, и глянул на море. Смотреть там было особо не на что — кругом шумливая вода. Волнуется, перекатывается плавными, обливными складками, как плиссированная юбка…
Правда, Ромуальдыч с Гириным живо спелись — тягали из «флибустьерского дальнего синего» рыбку большую и малую. Божественно вкусную в жареном виде.
Я откинулся спиной на переборку, и сложил руки на животе. Не самая героическая поза, да плевать…
Вчерашний разгул эмоций ожидаемо сменился жалким «депрессняком». Смешное негодование «рогоносца» истощилось, увяло, вытесняясь пугающим чувством непростительной ошибки. Может, даже непоправимой.
Не знаю, что там реально происходило, на чертовой асьенде, но уж точно не то, что я себе напридумывал! Усмешка скривила мои губы.
«Вчера рычал, сегодня скулит…»
В узкую дверь каюты легонько постучали.
— Ворвитесь! — скучно отозвался я.
Внутрь заглянул Вайткус, похожий на борца в тяжелом весе.
— Етта… Разрешите войти?
— Уже нахватались у нашего лейтенанта? — в мой голос густо подмешалась ехидца.
— У капитан-лейтенанта! — весомо поправил Ромуальдыч, переступая комингс.
— О, как! — подивился я. — Это когда ж он успел?
— А вот! — загордился боцман своим «крестником». — Выучил матросиков, как полагается. Те поначалу матом стонали, а сейчас носы дерут — героически отразили налет вражеской авиации! Ваня говорит, налюбоваться не мог — все сосредоточились донельзя, уставные скороговорки наперебой: «Цель высотная… Взять на сопровождение… Скорость… Дальность… Курс… Цель поражена!» Кондёры поддувают свежачка, а все мокрые от пота, словно в море окунулись…
— Молодцы, — кивнул я, и вежливо добавил, чтобы поддержать разговор: — Могу поспорить, что «вражескую авиацию» суданцам Штаты подкинули.
— Ну, а кто ж еще? — усмешливо фыркнул Вайткус. — «Фантомы» и «Ф-111». Сначала они, вроде как, Каиру достались, а египтяне их живо Хартуму передарили. И пошла веселуха… Етта… К-хм… Я, вообще-то, за другим зашел. Ты чего смурной такой, а?
Что-то сжалось внутри, всколыхнулось, нагоняя унявшуюся было тоску.
— Да-а… — поморщился я, отводя глаза. — Нелады с Ритой.
— Умгу… — глубокомысленно заключил Ромуальдыч. Оседлав стул, он сложил руки на спинке, и с выражением продекламировал стишки, ходившие среди «молодежи и студенчества»: — «Всё может быть, всё может статься — с женою может муж расстаться. Но чтобы бросить пить… курить… Нет, еттого не может быть!»
— Ирма плохо влияет на деда…
— Язвим? — ухмыльнулся Вайткус… — Да нет, всяко быват… Помню, как мы с Мартой поцапались. Поэма! Эпическая! Етто было… Во! — удивился он. — Ровно двадцать лет назад! Ну, да, в шестьдесят девятом. О-хо-хо… В общем, появилась у меня другая женщина…
— Молоденькая? — заинтересовался я.
— Ну-у, я бы так не сказал… Сорок пять ей было. Но выглядела вдвое моложе — стройная, живот плоский, как у девчонки — не рожала же, а груди — во! — ладонями Ромуальдыч изобразил, как
Я тоже поднялся рывком, брезгливо передергивая плечами.
— Хватит нюнить, отрок во вселенной! — отражение в зеркале презрительно оттопырило губу. — Тебе девяносто лет, мерзкий старикашка, ты втрое взрослее Риты, а ведешь себя, как инфантильное чмо!
Шагнув к иллюминатору, я подставил разгоряченное лицо свежему порыву. Вобрал полные легкие соленого воздуха, приправленного йодом и волнующим, зовущим благоуханием южных широт.
— Всё будет хорошо и даже лучше!
Шаловливое дуновение ветра подхватило и унесло яростный задор.
Вторник, 28 марта. Утро
Гавана, Ведадо
Инна встала рано, по обычаю начиная день с чашечки кофе. Желательно — бутербродик к нему, а лучше — парочку…
Она тихонько налила большую чашку ароматного кубинского кофию, щедро забелив сгущенкой, и вышла на балкон.
Гавана просыпалась вяло и неохотно. Ложились здесь поздно, загулявшись до ночи, а трудились без особого энтузиазма. Разве что в горячке сафры кубинцы лили пот — целыми школами, институтами, заводами выезжали на плантации госхозов, как раньше в Союзе «на картошку» ездили. Только здесь иная культура — на Кубе рубят сахарный тростник.
Инна отпила из чашки, и ясно улыбнулась будущему. Завтрашний день нисколько не тревожил ее. Что бы ни случилось, какой бы стороной не повернулась жизнь, Васёнок всё равно останется с нею. И это самое главное, то, что математики зовут «необходимым и достаточным». А остальное — ерунда.
Не зря же мудрец сказал: «Что ни делается, всё к лучшему».
Машинально поправив расплетшуюся косу, девушка вернулась в номер, ступая на цыпочках. Васёнок дрыхнет, а Олег…
Инна прошлась босиком по мягкой ковровой дорожке, и заглянула в комнату. Видов не спал.