Целитель 12
Шрифт:
Канарские острова завиднелись издали — на горизонте вспухла гряда облаков, прошитой острием пика Тейда. Затем из вод, как чудо-юдо рыба-кит, всплыл Тенерифе.
Никогда не понимал людей, жаждущих отдохнуть на Канарах. На что там смотреть? Гористый берег и лунный пейзаж! Но нет, реклама подвигает всё новые и новые толпы туристов слетать на вожделенные острова, насладиться тамошними пейзажами — выжженной каменистой пустыней да безрадостными лавовыми полями…
«Бриз» даже не швартовался у причала — берегли валюту. Встали на рейде, и местные катера, груженные
Белоснежный городишко Санта-Крус лишь укрепил мое упадочническо-ёрническое настроение — над портовой окраиной «райского курорта» зависло черное облако копоти. Спасибо нефтепереработке.
Уже и остров скрылся за кормой, а заводские газовые факелы всё мерцали на горизонте, как свечки.
«Технология, мать ее…»
Увесистый тестер оттягивал ремешок, и я поправил его, чтобы шею не натер. Ежедневный чек-ап отнимал не так уж много времени, можно было и вникнуть, пример показать…
— Михаил Петрович!
— Я такой же Петрович, как ты Родионыч… — мне удалось развернуться в закутке у бета-ретранслятора, и пожать крепкую ладонь Гирина. — Михаил.
— Иван! — рассмеялся капитан-лейтенант. Оглянувшись, он заговорил вполголоса, неуверенно и смущенно: — Я, может, неправильно понял Ромуальдыча… Вы… э-э… ты недоволен, что я в экипаже?
— Да я-то доволен, — мои губы сложились в усмешку, довольно кривоватую, — а вот Настя… Понимаешь, наша экспедиция — весьма опасная затея…
— Миш, — тихонько, но настойчиво перебил меня Гирин, — Настенька в курсе, что я военный моряк, а ракета — дура, ей без разницы, кого на куски рвать, матроса или офицера. Да, она волнуется, переживает… Но именно это мне и нужно — чтобы на берегу тревожились за меня, и ждали. Эгоистично звучит, понимаю, зато какая мотивация не рисковать зря, поберечься! Чтобы Насте не пришлось плакать. И Хомяку… — он мягко улыбнулся. — Я так Иваныча зову — у него щеки до того пухлые, что со спины видать! А экспедиция… Мне объяснили так, что мы будем исследовать параллельное пространство. Это правда?
— Не вся, — моя улыбочка вышла достаточно мрачной. — Исследования мы будем вести не отсюда, а оттуда… Сегодня, пока не стемнело, весь наш корабль переместится в соседнее бета-пространство. Мы уже близко к точке перехода…
— Ничего себе! — восторженно охнул моряк. — А я думал, это только у Крапивина в книгах бывает! Читал его «Гуси-гуси…», еще дома. Класс!
— Все книжное иногда становится явным, — сказал я умудренно, и фыркнул: — Радуется он… Вот точно — мальчики не взрослеют, стареют только!
— А иначе жить не интересно! — воскликнул каплей.
— Всё с тобой ясно… А командир твой не сильно расстроился, что ценного кадра увели?
— Да не-е… — затянул Иван. — Они там все равно на месяц завязли. Турбина, будь она неладна! А у Никарагуа пока «Баку» дежурит, мы его только в мае сменим.
— Ну, ладно тогда… Готовь «нижние девяносто» к приключениям!
— Есть! — весело оскалился Гирин, и удало козырнул.
Там же, позже
Поначалу я хотел устроить «попадос» вечером или ночью, но побоялся спутников-шпионов.
Всё равно, лучше днем — солнечный блеск скрадывает.
— Етта… — выразился Вайткус, опуская бинокль. — В небе чисто.
— На море тоже, — кивнул Рикошетников.
— Предстартовый тест, — вытолкнул я. — Энергетика!
— Норма, — тут же отозвался Киврин.
— Сопряжение!
— Норма.
— Дублирование!
— Готов! — выдохнул Браилов. — Синхронизация включена. Тест — норма.
— Контроль!
— Норма.
— Дублирование контроля!
— Норма.
— Экипаж, отсчет!
Из рубки виднелась вся палуба, и заостренный полубак впереди, и зеленая безбрежность океана.
— Десять… Девять… Восемь… Семь…
Реактор, раскочегаренный на полную, добросовестно слал энергию по накопителям, а те скармливали киловатты эмиттеру — миллиарды тахионов ежесекундно пронизывали сухогруз, закольцованные отражателями.
— Шесть… Пять… Четыре…
Преобразователь гнул и ломал пространство. Нам хотелось потереть глаза — казалось, что четкие линии капитанского мостика чуть расплывались, дрожа и двоясь, а это являла себя нелинейность. Мои губы выдавили кислую улыбку.
Было время, когда я без удержу гордился собой. Как же, великий создатель «Теории времени и пространства»! И вот однажды меня посетила простенькая мысль: «А кто, собственно, сказал, что ты — первый? Откуда тебе известно, что творилось в десятках секретных научных центров СССР? Сколько загадочных объектов поспешно разграбили в долбанную 'Перестройку», а чем занимались в тех безымянных «почтовых ящиках? Машиной времени? Или бета-ретрансляцией? Молчи лучше, за умного сойдешь…»
— Три… Два… Один… Ноль.
— Глаза! Пуск!
«Бриз» сотрясся, а вокруг замело ярым, блекло-фиолетовым светом. Все, кто стоял в рубке, зажмурились, прикрываясь ладонями — и опустили руки.
Сухогруз по-прежнему долбился форштевнем о накат океанских валов. Невинно сияло небо, огромными стрекозами сверкали летучие рыбы.
— Не получилось? — разочарованным, упадающим голосом протянул Николай Ефимович.
— Етта… — прогудел Ромуальдыч, считывая показания приборов. — Мы в «Бете»!
— Ух, ты… — растерянно отозвался Бубликов.
— Самым малым, капитан, — бодро скомандовал я. — А как стемнеет — курс на север!
Четверг, 6 апреля. День по БВ
Гамма-пространство, борт шаттла «Атлантис»
Рон Карлайл угрюмо просматривал свои «конспекты» — сухую выжимку той инфы, что разболтала Земля. Вон она, голубеет за иллюминатором. Катается вокруг солнышка пятый миллиард лет, и всё ей нипочем. Затеют людишки Третью мировую — переживет. Наплодит мутантов, зато слабо радиоактивный пепел — всё, что останется от пакостливого человечества — удобрит новые всходы…