Целитель 12
Шрифт:
Саша с грохотом сбросил вторую пустую цистерну и сказал:
— Платформы — это мертвая материя. Почему мы все так заботимся о мертвой материи и забываем о живой?
Антон присвистнул. Саша втянул в танк третью цистерну и продолжал:
— Даже ты. Ты же отлично знаешь, что я умею работать. Ты прекрасно знаешь, что я не роняю порожняк, а бросаю. Но беспокоят тебя только платформы, коим цена — дерьмо.
Третья порожняя цистерна аккуратно легла на платформу. Автопоезд даже не вздрогнул.
—
Брюхо танка закрылось.
— Спасибо, — сказал Саша. — Заезжай.
Антон тронул вездеход и повел автопоезд между двумя рядами бешено вращающихся буров. Двенадцать буров, по шесть с каждой стороны. И каждый выгрызает колодец глубиной в двадцать метров, а потом в колодец заливается воняющий тухлыми яйцами раствор, который застывает, образуя гигантскую сваю. Вся магистраль Трансгобийского шоссе будет стоять на этих сваях — сто свай на километр. Танк пожирал невообразимые количества раствора — в хвосте колонны медленно тащился передвижной завод, непрерывно изготовляющий раствор.
Поезд выехал из-под танка. Поперек магистрали свирепый ветер нес тучи песка и пыли вперемешку со снегом. Гусеницы вездехода лязгали по неровному застывшему бетону, уминая черные от окалины железные прутья. Сквозь мутную мглу далеко впереди маячили красные хвостовые огни плитоукладочного агрегата. По сторонам трассы еле видные в темноте, громоздились черные кучи щебня. По ним что-то ползало, светя маленькими фонариками.
«К плитоукладчикам мне, пожалуй, и не нужно, — думал Антон. — Цемент им завезли вчера». И вдруг ему очень захотелось к плитоукладчикам. Там работали девушки, и они очень любили его.
«Минут на десять можно, — решил Антон. — Заброшу им немного шоколаду».
Интересно, что опять приключилось с Сашкой? Впрочем, он всегда такой — недовольный. Только один раз я видел его довольным. Нет, два раза. Первый раз, когда он нашел дохлого олгой-хорхоя. А второй — когда Галина позволила ему поднести чемодан. Но все же, зачем платформы ломать?
«А в этом ведь что-то есть, — подумал он. — Нам всегда прежде всего бросаются в глаза внешние результаты поведения человека, даже когда он ведет себя через машину. Интересно, научатся когда-нибудь люди точно определять душевное состояние человека по характеру разрушений, которые этот человек наносит окружающей мертвой материи?»
В лучах фар вдруг появилась черная фигура, ужасно размахивающая руками. Антон изо всех сил нажал на тормоза и успел только мимолетно подумать: «Ну, теперь всему конец». Но он не зажмурился и, только вцепившись в руль, изо всех сил откинулся на сиденье. Он услышал, как позади загрохотали цистерны. Вездеход занесло и поставило поперек дороги. Человек исчез — может быть, под гусеницами. «Сволочь», — подумал Антон, с трудом отклеиваясь от спинки сиденья. Он был весь мокрый от напряжения и ужаса. В фонарь забарабанили…'
В дверь постучали, и тут же клацнул замок, обрывая чтение — как всегда, на самом интересном.
На пороге возник давешний майор Скворцов, уже не в комбезе, а в мундире с внушительной колодкой наград.
— Здравия желаю, товарищ Гарин, — ворчливо поздоровался он, кидая ладонь к фуражке. — Извините за долгое ожидание, но — дела! Мне приказано сопровождать вас.
Я скоренько обулся, накинул куртку — и покачал на ладони неведомое в «Альфе» издание Стругацких.
—
— Можно, — фыркнул майор. — Выходим!
Тот же день, позже
«Бета»
Москва, Сретенка
Удивительно, но конспиративная квартира располагалась ровно в том же самом месте, что и в родимой «Альфе».
«Дублерка» высадила нас с майором у подъезда четырехэтажного дома. Двери настежь, в парадном ни души, а лифт дожидается единственного пассажира.
В кабину я вошел в гордом одиночестве, и вышел к порогу «нехорошей» квартиры.
«День открытых дверей…»
Сунув стибренный шедевр под мышку, я аккуратно прикрыл створку за собой, и прошагал в пустоватый, меблированный, но явно нежилой зал. У стола, придвинутого к окну, стоял рослый пожилой мужчина, разливавший бордовое вино по двум бокалам — сосуды нежно позванивали, соприкасаясь кромками.
Временный хозяин обернулся, и я вытолкнул:
— Здравствуйте, Александр Николаевич.
Шелепин, а это был он, щедро улыбнулся.
— Здравствуйте, Михаил Петрович! Не побрезгуйте! «Хванчкара», и года хорошего. Ну, за знакомство?
Наши бокалы сошлись, расталкивая краткий перезвон. Я с чувством отхлебнул. Хорошо пошло.
Отставив бокал, Генеральный секретарь прошел к окну, уминая ковер остроносыми туфлями.
— Прежде всего, Михаил Петрович, — заговорил он по-прежнему энергично, напористо, — я вам не враг. Ни вам лично, ни всему вашему Союзу ССР! Да, я в курсе, зачем вы и ваши товарищи посланы сюда, и кем посланы. Хотите вернуть на родину «попаданцев»? Да пожалуйста, забирайте! Мы сами готовы организовать… м-м… Исход, и даже выплатим вашим людям компенсации золотом…
— О «попаданцах» вам агент «Физик» доложил? — ввернул я неласково.
— Именно! — покрутившись по комнате, генсек наконец-то сел, заняв диван. — Михаил… нет, давайте, чтобы не путаться, звать его по фамилии. Он же сам ее выбрал! Так вот, Браилов — мелкий прохиндей и жалкий компилятор, но другого у меня просто не было… Давайте, я вам расскажу, что ли, как все начиналось — тут, на нашей стороне, — он задумчиво потер ладони. — Браилов появился на моем горизонте в семьдесят девятом, когда вышла его статейка с грифом «Для служебного пользования». В ней он сводил добытые факты и делал вывод: телегенность, то есть проницаемость «Беты» со стороны «Альфы» гораздо выше, чем от нас в «Альфу». А вот в «Гамму» как раз легче попасть из «Беты». И предлагал создать секретный центр наблюдения за «Альфой». Мне эта тема была интересна, и центр создали на базе давно законсервированного объекта на краю Московской области. И надо же такому случиться — на том же самом объекте, только в «Альфе», заработал ваш институтский «ящик», Михаил Петрович! Чуткие приборы Браилова улавливали всё — телефонные разговоры, телерадиопередачи, даже работу ЭВМ! На основе подслушанного, а затем и подсмотренного, Браилов соорудил громоздкую, жрущую массу энергии, но рабочую установку по переносу материальных тел во времени и пространстве. Содрал у вас, Михаил Петрович, списал, как нерадивый двоечник у соседа-отличника! Я не сразу понял, кто Моцарт, а кто Сальери, но, когда до меня дошло, захотел свести знакомство с вами. Разумеется, Браилову эта идея чрезвычайно не нравилась! Кому же хочется выглядеть ничтожеством? Он долго изворачивался, то родной дочерью прикрывался, то женой-«попаданкой»… Мы его прижали, так он бежал к вам, частично раскрыв себя! Пожалейте, мол, честного ученого! Простите, что шпионил, иначе злобные «шелепинцы» сразу бы впаяли «десять лет без права переписки»!