Целитель, или Любовь с первого вдоха
Шрифт:
Знаю, что Давид стоит за спиной, чувствую каждой клеточкой, каждым волоском, что вздыбился на коже. Он долго молчит, наблюдает, и мне кажется, не дышит.
— Тебе не нужно было приходить, — говорю тихо, дрожащими пальцами распечатывая пакет. Просыпаю часть драгоценного зерна на пол. — А мне не стоило тебя пускать.
— Арина, я не враг тебе, — отвечает Аверин. — Хочу помочь.
— Благотворительностью увлекаешься? — я веду раздраженно плечом, неприятно мне все это. Словно на сковороде жарюсь под его взглядом.
— Нет. Я не такой душка, к сожалению, но…
— На
Он делает шаг, слышу шорох за спиной, дергаюсь сбежать, но меня запирают крепкие руки с двух сторон, а пшеничная крупа вся высыпается мне на ноги.
— За что ты меня так ненавидишь, Ласточка? — голос Давида оказывается на затылке, вплетается горячими лентами в волосы, обжигает кожу.
И слова чуть не слетают с губ. Я вовремя прикрываю ладонью рот и шумно вдыхаю носом.
Мне остается лишь молиться, что он не зайдет слишком далеко, а я смогу противостоять.
Зря пустила его. Зря. Теперь понимаю, но поздно.
— Отойди, — шепотом, подрагивая от трепета.
— Ответь… Я ведь не дурак, вижу, что тебе это тоже нужно.
Взгляд падает на нож, но я не чувствую рук и взять его оказывается проблематично. Я не хочу причинять Аверину боль, ведь он отец моего ребенка, но, чувствуя за спиной тяжелое дыхание и легкие касания к коже напряженных мускул, я снова и снова смотрю вниз и тянусь к столовому прибору, чтобы цепко перехватить его холодными пальцами.
— Прошу тебя, — голос совсем сел, я будто прокуренная баба с вокзала. — Не приближайся.
Но Давид не слушает. Мотает головой и, ласково отодвигая мои волосы на одно плечо, обжигает кожу горячим поцелуем.
— Я хочу тебя. Слышишь? Хочу.
— А я тебя нет, — но сказанное звучит жалко и ненатурально, будто все тело надо мной насмехается. Душа противится, а я льну к его прикосновениям, отклоняю немного голову, чтобы поцелуи не прекращались. Сумасшедшая.
— Ври больше, Ласточка, — когда он касается ладонью моей спины, я будто падаю с высокой горы, расправляю крылья и парю в облака, осторожно нащупывая ветер.
Ноги словно набиты ватой — подгибаются, но упасть мне не дают, придерживают второй рукой за талию и тянут назад. Прижимая, доказывая, как хотят меня. Безумец.
— Пришел в чужой дом, к чужой жене, — пытаюсь оттолкнуть его, но тщетно — я словно привязана, приклеена к нему. — И думаешь, что все так просто? Захотел — взял?
— Покажи мне мужа, и я уйду, — прикусывает мое ухо, рассыпая пучки мурашек по коже. Невесомо шепчет, а я чувствую спиной и бедрами, как его колотит. — Навсегда уйду и… — поцелуй перебегает с затылка на шею, шершавый язык рисует линию по скату, зубы подцепляют ворот футболки и немного стягивают вниз, впиваются в плечо, делая меня податливой глиной в его руках. — Когда ты так близко, мне крышу сносит. Скажи, что муж — это всего лишь прикрытие. Скажи, что ты осталась одна. Я ведь помогу, дам тебе защиту и поддержку. Арина-а-а. Я ведь так мало прошу взамен.
— Что именно? — стискиваю рукоять до боли в пальцах и не дышу. Меня будто парализовало от его сладких прикосновений.
— Секс. Просто секс.
— Идиот, — срывается с губ. Резко поворачиваюсь к Давиду лицом и выставляю перед собой нож, но он, дурак, будто пьяный — прижимается к лезвию горлом и не моргая смотрит в глаза.
— Так и есть, не отрицаю, — не говорит, просто шевелит губами и тянется ко мне. Кончик ножа прокалывает его бледную кожу, и я, заметив выступившую капельку крови, испуганно разжимаю пальцы.
Аверин ловко перехватывает прибор, чтобы швырнуть его в мойку. Улыбается, гад. Так победно, будто не меньше чем Рим завоевал.
— Ты тоже хочешь меня, — и щурится. Хитро, как только он умеет.
— Ты не по адресу. Я такими вещами не увлекаюсь, — так противно, что он считает меня распутной текущей самкой, но последние недели я сама не своя — будто отравлена после его появления.
— Сексом все увлекаются. Тем более, это очень полезно для здоровья.
— Я, — выставив руки, толкаю его в грудь. — Сказала. Нет.
Аверин не отступает. Смеется. Красиво так, переливчато, глубоко, отзываясь в груди нежной вибрацией.
— Но почему? Я же красивый. Страстный. Сделаю тебе хорошо, не сомневайся.
— Ты наглый придурок, вот кто.
— Наглый, да, но не придурок, — хохочет. — Хотя… может, чуть-чуть сдурел от тебя. Все ты виновата. Слишком пахнешь. Слишком… недоступная и манящая.
Так хочется засмеяться в ответ, но я мотаю головой, чтобы прогнать внезапную веселость. Все серьезно. Он — моя старая хроническая болезнь, и я не хочу снова заболеть. Не имею права. Должна его прогнать, желательно так, чтобы никогда больше не вернулся.
— Я замужем, Давид, — надавливаю ладонями на его грудь, пытаясь отодвинуть, но Аверин, как гора. Твердая, горячая, с вулканом на вершине, что вот-вот разродится лавой.
Ступает ближе, наклоняется и снова смеется.
— Муж тебя явно не удовлетворяет, Ласточка, если ты так голодна, — он так быстро стискивает меня в объятиях, что я не успеваю опомниться. — Я сделаю тебе приятно. Ты не пожалеешь. — Ладонь нагло проскальзывает под футболку, под ней ничего нет — лифчик совсем развалился, и, соприкоснувшись с кожей, заставляет меня тихо пискнуть. Аверин ловок и быстр, стискивает сосок и широкой амплитудой растирает его между пальцами, отчего я теряю равновесие и дар речи.
Только и слышу трах… трах… трах в груди и вытянутый над ухом стон. Мой. Или его. Плевать. Теряюсь в острых и нужных мне ощущениях, плыву по бурной реке, что угрожает растереть меня о прибрежные камни. Что я творю?
— Умоляю, — сипло роняю, когда Аверин приподнимает меня за талию и усаживает на стол. — Отпусти.
— Не могу… — губы к губам, но не в поцелуе, а в настоящей борьбе за воздух. Так глубоко и жадно, что я теряюсь в пространстве и времени. Прихожу в себя, когда Давид стаскивает с меня джинсы, приподнимает осторожно, чтобы освободить ягодицы, и холодная столешница касается голой кожи, а одежда падает на пол с тихим шорохом.