Цельняпушистая оболочка 4
Шрифт:
Правда без проблем не обошлось. Едва я объяснил им, как и где выставить дозоры возле казармы, на пальцах объяснил график смен и отправил их по местам, как в окно на противоположной стороне палаты постучали. Не успел я схватится за кобуру с Кольтом, к которому мне уже принесли патроны из оружейки, как Лисин успел запустить в палату свою блядскую мурзилку. На парадном входе, видите ли, медсестра дежурит, а она, мать её, соскучилась.
В итоге весь вечер я провел с подушкой на голове, пытаясь не слышать бесконечные «уси-пуси» и чмоканья.
Вконец заебавшись слушать все эти «сиси-писи», я пообещал ефрейтору, что если он немедленно не выпроводит свою ненаглядную на мороз, то их любования превратятся в групповое изнасилования. Причем «группой» будут они. После чего сполна насладился недовольным взглядом малявки, которая очень хотела куда-нибудь меня послать, но явно не решалась. То ли боялась, то ли была благодарна за то, что я этого дебила до лазарета донес. Интересно, как бы она отреагировала, если бы выяснилось, что именно я его и подранил? Хотя не важно. Пули эти кошечки определять не умеют, а сам я рассказывать ничего не собираюсь. Еще не настолько чокнулся.
Хорошо еще, что догадался навалить ефрейтору снега под китель, а то кровью истек бы нахрен. А так — только простудился.
Но даже при условии, что Лисин с кошатиной больше не пытались перепихнуться на моих глазах, мне все равно было как-то не по себе и заснуть никак не выходило. Хрен знает почему. Может из-за того, что меня в очередной раз пытались убить. Может из-за того, что местные травки-муравки были хреновыми обезболивающими и раны не давали покоя, а промедолом злоупотреблять нельзя. Или из-за этой, чертовой, Солярки, которой завтра придется писать очередной отчет. Хотя, ей наверное уже все доложили. А может просто настроение такое — хрен знает.
Справа раздалось какое-то шуршание и спустя пару секунд донесся голос Лисина:
— Не спите, товарищ лейтенант?
Бойцу явно хотелось о чем-то поболтать на ночь глядя. Только не тянет меня сейчас на задушевные беседы. Блин, может спящим прикинутся? Глядишь и отъебется. Хотя… А вдруг он подрочить хочет!? Вот и уточняет, сплю я или нет. Сейчас как начнет рукоблудить… Ну нет, так не пойдет!
— Нет, не сплю. — намеренно вялым голосом отозвался и потянулся к пачке сигарет на тумбочке рядом.
Закуривая, я заметил в тусклом свете уличного фонаря, светившего через окно, как ефрейтор неуверенно почесывает свой компресс на плече, словно не решаясь заговорить снова. Застеснялся, что ли?
Блин, какие же они, все-таки, дети. Казалось бы разница у нас лет в семь-восемь, а будто пропасть целая. Прямо стариком себя ощущаю, блин.
— Разрешите вопрос… Личного характера, так сказать. — наконец тихо сказал он.
— А до завтра твой вопрос подождать не может? Ладно, хуй с тобой, дерзай. — махнул я зажженной сигаретой.
Не то чтобы мне было так сильно «влом» поболтать — заснуть-то все равно не получалось. Но я еще не забыл, как этот мелкий высерок собирался покромсать меня ножницами в местном бутике. Ну, не то чтобы покромсать, но выебывался точно.
— Даже не знаю как бы это сказать… — с нервным смешком, начал он. — Я, в общем-то, просто не понимаю, за что вы так не любите, мурзи… То есть — местных. Ну, феленидов, кошкодевочек там, и прочих тоже, наверное.
— А за что я их любить-то должен? — пожал я плечами, стараясь не засмеяться над неуверенностью бойца.
Походу он тоже думает, что теперь обязан мне жизнью и решил круто изменить отношение ко мне. Может даже за ножницы хвататься перестанет, придурок.
— Они ведь не злые вовсе. Напротив, очень милые и добрые! И очень хорошо к нам относятся! Ну, к людям то есть. Я вообще не понимаю, с чего у вас это все… А вы вечно с ними на ножах. Про вас в городе уже столько страшилок сочиняют… Детей пугают, представляете? А вам будто бы все равно. — наконец выговорил он, более-менее, твердым голосом.
— А я должен беспокоится что ли? Пусть сочиняют. Они вообще те еще сказочники, мурзилки твои. То я у них герой, жопа горой, то редкостный мудак. Не определились еще, блин.
Я затянулся и, стряхнув пепел в утку под койкой, немного поерзал — лежать весь день на животе, то еще удовольствие:
— Это они, «милые и добрые» пока у тебя автомат есть. Ты же у нас дохуя образованный, знаешь же цитату, про доброе слово и пистолет.
— Но ведь тут совсем другое! Они совсем не как люди… — запротестовал он.
— Ага, очень другое. На руку мою левую посмотри, умник. — уже начиная заводится, взмахнул я левой культей.
Лисин как-то сразу стушевался и полез за своими сигаретами, дабы сгладить неловкость.
— Ты пойми простую вещь, ефрейтор… — начал я, после серии крепких затяжек, дабы успокоится. — Сейчас мы, как гребанные ежики. Мяса мало, а иголок хренова тонна. Вот к нам и не лезут особо. А окажись ты тут один…
— Простите, товарищ лейтенант, но вы несете… Кхм, то есть, вы ошибаетесь. — поправился солдат, следуя моему примеру и затягиваясь.
Серия короткого кашля, подсказала мне, что боец курит какое-то говно. «Сталь», по-любому. Эту дрянь только я тягать могу, да и то с трудом. Сжалившись над подранком, я кинул ему на койку почти пустую пачку американских сигарет.
— Спасибо… И все таки, если фелениды такие, как вы себе представляете, то почему ко мне они относятся куда лучше, чем к вам? Блин, товарищ лейтенант, да даже они от обкуренного Скокова так не шарахаются, как от вас!
Судя по расслабленному голосу, солдат наконец перестал стеснятся. Впрочем, его дружеский тон меня мало радовал. Только панибратства мне тут не хватало. Тогда точно — пиздец, а не дисциплина. Надо бы его на место поставить, пока не поздно.