Целуй меня
Шрифт:
— Маршмэллоу на завтрак? — удивляюсь я, и Уна пожимает плечами. — А я-то думал, что по утрам ты предпочитаешь кровь, — обхватив пальцами ее запястье, я останавливаю чашку на полпути, не давая Уне сделать глоток. Подтянув ее руку ближе к себе, я обхватываю губами ее пальцы, воруя зажатый в них маленький сладкий шарик. Прищурив вдруг потемневшие глаза, она внимательно смотрит на меня.
— Неужели была реальная необходимость ломать нос Луису? — спрашиваю я.
— Если хочешь, чтобы я осталась здесь, то тебе, наверное, следует предупредить
Мне нравится, что Уна не выносит ничьих прикосновений, кроме моих.
— Значит так… вчера у тебя получилось отделаться от меня, но сегодня я хочу знать, где, черт возьми, моя сестра! — выражение лица Уны трансформируется в нечто агрессивно-жестокое.
— Я же сказал, что она в безопасности.
— Где? Потому что я не могу наблюдать за ней. И как она может быть в безопасности, если все твои лучшие люди здесь?
— Николай узнал о ней.
Уна впивается в меня взглядом.
— Кто ему рассказал?
Я молчу, не торопясь с ответом, и наблюдаю, как сжимается ее челюсть от нарастающего раздражения.
— Это не имеет значения.
— Но раз ты знаешь что-то о Николае, значит, у тебя кто-то есть в его окружении. Кто? — она смотрит на меня долгим взглядом. — Кто??? — это уже крик.
— Саша, — говорю я.
Она толкает меня в грудь и спрыгивает со стола. Мои глаза неотрывно следят за тем, как она мерит шагами кухню, расхаживая взад-вперед.
— Ты вел свою игру за моей спиной.
Я прячу желание продемонстрировать ей свой взрывной характер за маской холодного безразличия.
— Тебя не было рядом, и он пришел ко мне.
Уна останавливается и присаживается на корточки, как делает всегда, когда надо что-то обдумать.
— И где Анна? — тихо спрашивает она.
— В Мексике.
Она медленно поднимает голову и впивается в меня взглядом.
— Ты оставил ее в этом гребаном картеле?
— Она с Рафаэлем. Ей ничто не угрожает.
С горькой усмешкой Уна запрокидывает голову, закрывает глаза и делает глубокий вдох.
— Чертов картель. Люди там не такие, как твои благородные итальянцы. У них нет ни чести, ни совести. За кусок власти или влияния они мать родную продадут. Если Николай знает о ней, то она в опасности.
— Даже Николай не пойдет войной против картеля.
— Люди продаются, Неро. И Николай не постоит за ценой, потому что знает: получит ее — получит и меня.
— Нет, — я делаю шаг вперед и поднимаю ее на ноги. — Нет, он не получит тебя. Даже если он доберется до Анны, тебя он не получит.
— Я хочу поговорить с ней, — Уна выглядит изможденной, почти отчаявшейся, и это выводит меня из себя, потому что она не должна сдаваться. Она должна быть такой, какой я ее знаю: несокрушимой, сильной.
— Пойдем, — я вывожу ее из кухни и закрываю дверь. Несколько моих бойцов стоят в коридоре. Когда мы проходим мимо них, Уна опускает лицо. Возможно, это многолетняя привычка скрывать свою внешность, чтобы не быть узнанной. Но от этих людей ей не спрятаться. Это мои люди.
Собаки провожают нас до кабинета, и я, закрыв за нами дверь, сажусь за стол. Уна присаживается на край столешницы, мои спортивные штаны ей невозможно велики и висят мешком. Она выглядит такой хрупкой в моей одежде, лишь округлившийся живот слегка выдается вперед. Однако язык ее тела говорит совсем о другом. Ее плечи напряжены, а глаза настороженные, подмечают малейшие детали. На первый взгляд кажется, что она сидит в абсолютно расслабленной позе, но каждая ее мышцы напряжена и готова к бою.
Я включаю на телефоне громкую связь и набираю номер Рафаэля. После третьего гудка он отвечает:
— Неро! Ты, сумасшедший ублюдок! Как дела? — вместо приветствия произносит голос с сильным испанским акцентом.
Уголки моих губ приподнимаются. Я люблю Рафаэля, но он — полный псих. Его преданность безоговорочна, поэтому я и отправил Анну к нему. Благодаря его неуравновешенному нраву, у него сложилась репутация, позволяющая держать остальных на расстоянии, а, значит, и подальше от Анны.
— Все в порядке. Мне нужно поговорить с Анной.
Пауза.
— Неро, друг мой, я люблю тебя за то, что ты способен уничтожать людей целыми поселениями, включая домашних животных, — бормочет он в своей полубезумной манере, — но вряд ли малютка Анна готова сейчас говорить с тобой.
— Это была не просьба, Рафаэль.
Рафаэль долго и громко смеется, пока Уна с рычанием не наклоняется к трубке:
— Слушай сюда, сукин сын, — и голос ее звучит, как всегда, нежно, — только попробуй поставить на карту жизнь моей сестры, и я приеду в твой поганый городишко, чтобы лично затолкать пистолет тебе в глотку.
Рафаэль снова смеется.
— Это ты так заигрываешь со мной, `Angel de la muerte?
Уна вздыхает и переводит свирепый взгляд на меня.
— Рафаэль, в качестве прелюдии она обычно использует ножи. А теперь позови Анну.
Он усмехается, и на несколько секунд воцаряется тишина. Я встаю, чтобы выйти, но рука Уны быстрым движением удерживает меня за запястье. Мы оба смотрим на то место, где ее пальцы сжимаются вокруг моей руки, и я не знаю, кто из нас двоих больше волнуется: я или она.
— А что если … что если она меня не вспомнит? — шепчет она беспомощно.
— Она вспомнит, Morte. Ведь ты ее семья.
Зажмурив глаза, Уна тяжело сглатывает, кивает, и ее рука соскальзывает с моей. Обхватив за подбородок, я поворачиваю ее лицо к себе и, крепко поцеловав в губы, выхожу из кабинета. Зевс следует за мной, а Джордж остается с Уной.
Как только я оказываюсь за дверью, рядом возникает Джио.
— Ты же понимаешь, что рано или поздно она уйдет, верно? — говорит он.