Целуй меня
Шрифт:
Чезаре подходит ближе ко мне, и я выхожу из-за стола, чтобы поприветствовать его. Он обнимает меня и целует в щеку — дань традициям. Чезаре до сих пор говорит с сильным акцентом и чтит обычаи.
— Чем могу помочь? — довольно резко спрашиваю я. Честно говоря, сейчас у меня нет времени любезничать, и я не хочу, чтобы он появлялся здесь, пока рядом Уна. Он, может быть, и стар, но весьма могущественен, а Уна положила очень многих его соотечественников, включая убитого Арнальдо. Естественно, ей наплевать на какие-либо убеждения, и, если Чезаре закажет ее, она, не задумываясь, его прирежет. И это все, что мне нужно.
— Неро,
— Я не стал бы придавать значения слухам.
Он улыбается и смотрит на меня из-под темных бровей.
— Поцелуй Смерти … — начинает он, и я напрягаюсь. — Я слышал, она твоя шлюха.
Прищурив глаза, я встречаю его пристальный взгляд. Можно было соврать. Но я не хочу. Мафии не понравится, что я с Уной, но она для мафии — идеальный вариант, даже если пока этого никто не понимает. Организация сильна ровно настолько, насколько сильны ее лидеры. Зачем связываться с домохозяйкой, когда можно заполучить королеву?
— Она — моя женщина, — говорю я.
Лицо Чезаре непроницаемо, но я вижу, как сжимаются его челюсти.
— И тебе известно, что она сделала?
— Я в курсе, что она действовала в соответствии с планом, — планом, о котором он прекрасно знал.
— Что-то я не припомню такого плана, в который входило бы убийство двадцати итальянцев, — говорит он. — Хороших итальянцев.
— На войне не без потерь, отец. Скажи спасибо Арнальдо. Чего он ожидал, подсылая к ней наемных убийц? — я усмехаюсь. — Она — «Поцелуй Смерти». Ему ни за что не удалось бы выйти победителем из той битвы.
— Арнальдо был хорошим человеком. Верным.
Горькая ирония.
— Арнальдо привел всю организацию в упадок. Ты этого хочешь? Стать пережитком прошлого?
Чезаре наклоняется вперед — его движение должно расцениваться как угроза. Я решительно встречаю его взгляд.
— Я рискнул, поставив на тебя, — говорит он.
— Вот и я рискнул, поставив на нее. Она предана мне, — временами я сомневаюсь в Уне, но когда доходит до дела и на карту поставлено все, я доверяю ей. Уна может позиционировать себя охотником-одиночкой, но я знаю: она предана мне так же, как я предан ей.
Чезаре вздыхает.
— Она русская. Одна из элитных русских убийц. Ее преданность всегда будет принадлежать Николаю Иванову. Всегда. Связь с ней, в лучшем случае, очень большой риск. Но даже если она и будет тебе верна, ты не сможешь жениться на ней.
— Я знаю обычаи.
— Ты уже взрослый. Если хочешь стоять во главе, найди себе хорошую итальянку.
Запрокинув голову, я смеюсь.
— При всем моем уважении, я не знаю, что делать с хорошей женщиной.
— Можешь играть со своей шлюхой, Неро, но не забывай о своем долге.
Да уж. Как раз свой долг Чезаре выполнил на отлично: трахнул замужнюю женщину и бросил своего ребенка на воспитание ее мужа-мудака.
Я снова бросаю на него взгляд, но уже без намека на юмор.
— Я — не племенной жеребец-производитель. Вопрос обсуждению не подлежит, — мой голос звучит холодно. Из-за этого я могу лишиться всего, но не собираюсь просто сидеть и вести себя так, будто Уна — не более чем простая подстилка. Нет уж. Мне пришлось изрядно потрудиться ради этого дерьма. — Пришла пора мафии шагнуть
Лицо Чезаре начинает наливаться кровью, и в воцарившейся тишине даже люди, пришедшие с ним, неловко переминаются с ноги на ногу.
— Это необходимая жертва, — говорит он. — И мне известно это лучше, чем кому-либо.
Я смотрю на него в упор.
— Нет.
— Нет? — его брови взлетают вверх. — Ты рискнешь своим положением, своей репутацией и уважением, своей культурой — и все ради этой женщины?
Я резко поднимаюсь на ноги и обхожу стол.
— Если мужчины уважают меня только за то, какую бабу я трахаю, то я не нуждаюсь ни их в преданности, ни в уважении. Власти добиваются поступками и холодным расчетом. Они считают Уну врагом, но мы-то с тобой лучше знаем, — я смотрю на него, приподняв бровь. Он лично помог организовать весь этот план с привлечением Уны, а теперь я должен отказаться от нее именно из-за того, что она совершила с его же собственного одобрения? Ну, что ж …это очень в духе его идеологии семьи.
— Если тебе нужна марионетка, то стоило оставить Арнальдо, — говорю я, понизив голос. Моя власть построена на страхе, и мало есть на свете людей, которых боятся больше, чем Уну.
Она словно миф, легенда, шепот ветра, сказка, которой пугают детей. Вот только Уна пугает взрослых. С ней наши позиции укрепятся, но, кажется, Чезаре настолько ослеплен своими родовыми традициями, что не может этого разглядеть. Это новый мир. Принцип неприкосновенности женщин и детей больше не должен иметь к нам отношения, потому что появилось слишком много ублюдков вроде меня, у которых нет ни чести, ни совести. Чего я жду от матери своих детей? Чтобы она, беспомощно съежившись, сидела перед лицом врага и ожидала, когда я спасу ее? Или чтобы, как Уна, сама расправилась с врагами на месте? Выбор очевиден. Пусть она станет примером. Пусть заставит мафию иначе взглянуть на вещи.
— Она не итальянка, — шипит Чезаре.
— Нет, не итальянка. Найди мне итальянку с ее мастерством, беспощадностью и преданностью, и я рассмотрю ее кандидатуру, — я ставлю это условие, потому что знаю: он не сможет его выполнить. Мафия не позволяет женщинам вступать в противостояние. Так что… насколько эти традиции мешают мне, настолько же они мешают и ему.
Чезаре поднимается с кресла, одергивает пиджак и застегивает пуговицу.
— Я буду на связи.
Я провожаю его — не хочу, чтобы на выходе он столкнулся с Уной. А она появляется из кухни ровно в ту же секунду, как за Чезаре закрывается дверь. В руке у нее большая банка «Нутеллы», а во рту — ложка. Прислонившись плечом к дверному косяку, Уна вынимает ложку изо рта и медленным движением языка облизывает ее.
— Не захотел знакомить меня с папочкой, дорогой? — с сарказмом спрашивает она.
Я с трудом отрываю взгляд от ее рта. Маленькая капелька шоколада на верхней губе сводит меня с ума.
— Считаю этот шаг небезопасным.
— Боишься, что он попытается убить будущую мать, носящую в себе ублюдка? — уголки ее губ приподнимаются, и я подхожу к ней вплотную.
Уна поднимает на меня глаза, и я, схватив ее за основание шеи, притягиваю ближе к себе. Склонив голову, я целую ее и, проведя языком по верхней губе, слизываю прилипший шоколад.