Целую тебя, мой Пьер
Шрифт:
– Была счастлива, барин. А сейчас… дочкой вот и живу.
– Надо было мне на тебе жениться, – вдруг вырвалось у него.
– Негоже так говорить, Пётр Петрович. Неровня мы… Неужто из своего круга никого найти не можете?
– Нашёл, но… она замужем.
Марья осуждающе покачала головой.
– Знаю, что плохо это… Эх, – снова вздохнул он, – не везёт мне.
– Не кручиньтесь, барин, доверьтесь Богу. Есть одно средство, чтобы желание ваше сбылось.
– Какое же? – усмехнулся такой наивности Пётр.
– Бог не сможет вам помочь, если вы сами не знаете чего хотите. Крепко представьте, какая женщина вам нужна, а Бог уж вам подыщет.
– Ну хорошо, представлю… Поверю тебе.
– А у меня к вам подарок будет, Пётр Петрович, за дочку мою. Погодите-ка…
С этими словами она быстро вышла из комнаты, а потом вернулась с корзинкой в руках. Открыв плат, она достала из неё маленький пушистый комочек – щенка сеттера, как сразу разглядел Пётр, и сунула ему в руки. Щенок, тёплый, с гладкой шёрсткой, стал нежно тыкаться ему в ладонь. У Петра защемило сердце – он очень любил собак, но из-за постоянной занятости всё не решался завести. Марья как будто угадала его желание…
– Ты знала? – прошептал он.
Она кивнула, ласково улыбнувшись.
– Я просто не забыла твою мечту… Не забудь и ты свою.
Глава вторая
Ланской стоял в тени широкой мраморной колонны и ощущал исходящий от неё холод. Но ещё больший холод царил в его душе от навязчивых вопросов, мучивших его в последний год. Пётр ждал любимую женщину. Жадно оглядывая ряженых участников маскарада в модном доме Энгельгардта, он пытался разглядеть маленькую фигурку, которая стала для него радостью и мукой одновременно. Радостью – потому что дарила безумные часы счастья, восторга и всех чувств, которые сопровождают глубокую, страстную любовь зрелого мужчины. А муку – потому что холодный, трезвый ум требовал реальной картины будущего, которого у этой любви не было и не могло быть.
Его возлюбленная – Идалия Григорьевна Полетика была замужем. Они познакомились полгода назад. Ланской увлёкся Идалией, поначалу думая, что связь с замужней женщиной не продлится долго. Но время шло, а он привязывался всё сильнее и теперь даже не мог помыслить своей жизни без неё. Пётр пытался сопротивляться. Он убеждал себя, что не пристало влюбляться в замужнюю женщину; нельзя терять голову от зелёных, лукавых и насмешливых женских глаз; невозможно взрослому, солидному мужчине так дрожать от нетерпения в предвкушении свидания. Но он и дрожал, и терял голову, и, в конце концов, влюбился так сильно, что утратил и сон, и покой, как неопытный юнец. Один лишь разум задавал горькие вопросы и обрисовывал вовсе безрадостное будущее, холодящее сердце. Какие у них были перспективы? Никаких. Пётр Петрович Ланской, полковник кавалергардского полка, был далёк от светской жизни, и ясно понимал, что богатая молодая женщина не захочет променять блестящую светскую жизнь на скромные будни полковничьей жены в казённой квартире офицерского корпуса. Но любовь потому и считается сродни безумию, что не подчиняется ни светским правилам, ни холодному рассуждению, ни, увы, даже нравственным законам.
Маскарад был в самом разгаре. Господин Энгельгарт, который весьма успешно обновил старый дом, обладал не только деньгами, но и фантазией. А потому теперь мог без стеснения назначать высокую плату за вход на маскарад. В этом особняке не стыдно было принять и царя. Высокие потолки с позолотой, роскошные камины, инкрустированный паркет. А главное – залы. Ланской стоял в китайском и любовался драконами на потолке. Кругом были непонятные надписи иероглифами. Интересно – те, кто выводил эти крючки, сами понимали, что пишут?..
Рядом располагался готический зал, расписанный в духе Средних веков, а за ним военный с рыцарскими доспехами, которые обязательно заинтересовали бы Государя.
Однако сейчас костюмы участников маскарада затмевали все красоты этого модного дома. Мимо не спеша прошла пилигримка с посохом в руке. На ней была только полумаска, не скрывавшая полные губы и двойной подбородок, и поэтому Пётр без труда узнал в ней статс-даму Волконскую. За ней, в шутовском наряде, без маски следовал обер-церемониймейстер Кологривов. Спасаясь от назойливого ухажёра, пробежала девушка в русском костюме, которая, конечно же, не была чьей-то крепостной, а любимой фрейлиной императрицы Александры Фёдоровны. Будучи флигель-адъютантом, Ланской иногда удостаивался чести обедать вместе с императорской семьёй, а потому хорошо знал и многих фрейлин Её величества, и весь двор.
Но где же Идалия? Сможет ли он её узнать?
За колонной зашуршали накрахмаленные ткани пышных женских платьев. Пётр выглянул из своего убежища и увидел, что по соседству с ним остановились две дамы. Негромкая речь сначала не привлекла его внимание, как только он понял, что ни одна по фигуре не походила на Идалию. Однако волей-неволей, вслушиваясь в разговор, он всё больше увлекался их беседой. Вернее, грустным монологом одной из фигур, спрятанной под роскошным парчовым платьем в духе французской королевы, с обязательной маской на лице.
– Чему ты завидуешь, Катенька? Зачем мне все эти комплименты, которые отваживают подруг и настоящих друзей? Не успеешь войти в зал, как тебя тут же обсмотрят со всех сторон, обсудят, да ещё и придумают что-нибудь, чтобы позлословить. Бедный Саша уже весь извёлся. Видишь эту надпись на потолке?
– Ты понимаешь по-китайски?
– Нет, но ты же знаешь, я увлекалась Китаем. Так вот, тут написано, что красивых счастье любит. Однако я в этом не уверена… Нет, конечно, грех жаловаться – такому мужу любая позавидует, но почти нет друзей, нет искренности. Даже самые умные смотрят на меня глупым взглядом, не замечая ни моей души, ни моего настроения. А если кто и посочувствует моему одиночеству, то… обычно не решается подойти. Мы здесь все в масках, и разговор течёт непринуждённо, а стоит мне только снять её – по тебе начинают шарить взглядом и ничего умного уже не говорят. Даже Пётр Вяземский ведёт себя странно… Катя, я устала…
Ланской от души посочувствовал красавице и подумывал снова выглянуть из-за колонны, чтобы постараться разглядеть её под маской. Впрочем, зачем она ему? Он уже нашёл свою любовь.
Как долго он не решался впустить в свою жизнь одну единственную женщину! Служба забирала все силы, всё внимание и почти всю душу. Даже в редкие дни отдыха невозможно было не думать о смотрах и парадах, о вверенных ему неопытных подчинённых, о предстоящих учениях. Какая женщина это вытерпит?
После его назначения Государём флигель-адъютантом в свою свиту, Ланской стал чаще бывать в обществе и волей-неволей обращал внимание на хорошеньких женщин, которыми любил себя окружать император. Иногда и сам Николай ему мягко намекал, что в возрасте, приближающемся к сорока годам, неплохо бы и жениться. Но Ланской не хотел жениться по расчёту. Он никому не признавался, да никто бы и не поверил, что уже не очень молодой полковник остался романтиком в душе, мечтая о большой любви, которая единственно могла бы оправдать все недостатки брачных уз. А то, что многие его полковые приятели были несчастливы в браке, этого нельзя было не заметить. Вот и дама, в которую он влюбился, сам того не ожидая, оказалась замужней, что опять указывало на очередной неудачный союз. Полетика был его подчинённым, и отношения с его женой были бы невозможны, если бы Идалия не убедила Ланского, что с мужем они просто живут под одной крышей, не вмешиваясь в личную жизнь друг друга. Лишь бы приличия были соблюдены. Свет закрывал глаза на измены, но не прощал нарушения внешних правил.
– Вот вы где, господин офицер! – к нему подбежали три грациозные молодые женщины почти одного роста, в венецианских масках, полностью закрывающих лицо. Две из них были в итальянских костюмах, а третья в сером костюме монахини, в котором он сразу узнал Идалию.
Может быть, определить среди смеющихся и весело щебечущих по-французски красавиц ту, которая была ему дороже всего, стало бы для него нелёгкой задачей, если бы не рыжеватая прядь волос, предательски показавшаяся из-под капюшона.