Цемент
Шрифт:
Там, в кабинете, тихо. Дверь плотно, надежно закрыта, и хлебом приклеены бумажки: «Без доклада не входить». Ниже: «Предисполком принимает только по строго деловым вопросам». Еще ниже: «По экстренным делам прием вне очереди только через секретаря исполкома».
Чёртова машина! Чтобы заставить ее работать, надо ее сломать.
Глеб прошел в секретариат. Там — опять очередь. Барышни сидят за старенькими столиками над бумагами и гложут черный пайковый хлеб. К людской ералаши привыкли — наплевать.
Не потому ли секретарь Пепло — в седых
Знает всех Пепло, слушает человечий содом и курит — не торопится: все дела — однолики, они все — бескрылы.
И только обветренный голос то в том, то в другом конце комнаты покрывал этот гомон.
— Крыть вас всех надо, чертей, мухотеров!.. Без хомута запрягли рабочего человека в двадцать две горы… Башку нужно рогатую, чтобы прошибить вашу бюрократию… Я всех разменяю на мелкую монету: не будете распинать рабочий класс…
Секретарь Пепло румяно улыбается. Должно быть, привык к таким скандалам: ведь машина шла полным ходом, а бунт граждан был надежной смазкой для механизма.
Распаренный Жук, с яростью в глазах, метался по канцелярии, и как слепой, натыкался на людей.
Глеб сдвинул ему кепку на затылок.
— Гляди веселее, Жук!
— Эх, душа Глеб, дорогой товарищ!.. До чего же мне прискорбно глядеть, как скрутили рабочий класс!.. Житья им не дам, доколе буду страдать на сем свете… Был в совнархозе — бурда… Был в продкоме — бурда… Везде — бурда… И тут, будь ты проклята, бурда… Вот и хожу, крою, как сукин сын.
— Язык — липовое оружие, Жук. Бей делом и фактами.
— Я? Чтобы — я?.. Да я их всех на чистую воду выведу… всех к стенке поставлю.
— Надо дать тебе какую-нибудь работу, Жук, а то ты бьешь вхолостую…
— Нет, брат Глеб, дорогой товарищ, они меня еще не знают… Я еще им покажу восемнадцатый год…
Он пригрозил кулаком потолку и пошел к выходу. Минуя очередь, Глеб пробрался к секретарю Пепло.
— Прошу доложить предисполкому…
Пепло посмотрел на него с румяной улыбкой.
— Станьте в очередь, будьте любезны…
— Я вам говорю ясно: доложите обо мне предисполкому. Дело экстренное — не терпит отлагательства. Понимаете?
Пепло с насмешливым изумлением вскинул глаза на Глеба.
— Экстренное? По какому же поводу?..
А из толпы обозленно кричали:
— И у меня — экстренное… сверхэкстренное… Что за безобразие!..
Секретарь уже отвернулся от него и слушал других. Глеб выпрямился, и глаза его стали такими, как у Жука. В коридоре он напер на лохматого дядю и вошел в кабинет прсдисполкома. Сквозь солнечные снопы видно было, как алели на стенах широкие полотна и ярко блестела свежая окраска стен.
— В чем дело, товарищ? Я занят. Приема нет.
Из-за солнечного света в окнах Глеб сначала не заметил человека, который говорил гулким голосом. Но сразу решил, что этот человек — властный и сильный. Глеб прошел вперед и увидел за письменным столом смуглого, со сдвинутыми бровями, с бритым черепом, коренастого парня в черной коже. Другой парень, в черкеске, при кинжале и револьвере, стоял у стола и опирался рукой на спинку стула. Он был похож на тех молодцов из «чертовой сотни», которые на войне разделывали чудеса и чьи шашки никогда не высыхали от крови.
Глеб по-военному приложил руку к шлему и сел на стул около стола, напротив предисполкома. Оба — предисполком и он — недружелюбно взглянули друг на друга. Широкий лоб предисполкома надвинут был на глаза. Говорил он глухо, в стол, в свои большие руки с черными волосками на пальцах.
— Так вот… запомни крепко, Борщий: если ты в течение месяца не проведешь кампании по сбору дополнительной нормы продразверстки и провалишь сентябрьский возврат семссуды, я поставлю тебя на мушку. Я зря не бросаю слов. Это ты хорошо знаешь. Как волпредисполком, ты мне ответишь за всех. Это запомни.
Играя белками, Борщий, подтянутый и стройный, нагло улыбался.
— Товарищ Бадьин!.. — Я — такой же коммунист… И меня не запугаешь…
Предисполком с холодной угрозой оборвал его:
— Вот я тебя как коммуниста и посажу на мушку, если задание не будет выполнено. Вы там, в куркульском районе, разводите склоку и поддаетесь кулацкой стихии.
— Товарищ Бадьин!.. — Звонкий голос Борщия дрогнул. — Ты хочешь взять меня на мушку, но я ни черта не боюсь. Ты меня тоже хорошо знаешь. Пойми, что возврат семссуды должен быть отложен до будущего года. Продразверстка производится с осени четвертый раз… Землеробы подохнут с голоду… Такими мерами мы сами же разводим банды бело-зеленых… Нас перережут до последнего… изрубят, как говядину…
— Так. Пусть изрубят вас, как говядину, но задание ты должен выполнить точно и к сроку.
— Товарищ Бадьин, прошу поставить мой доклад… я доложу пленуму исполкома…
Бадьин выпрямился и сверкнул складками кожаной куртки.
— Борщий!..
Он встал и медленно повернул голову к казаку.
— Волпредисподком Борщий!..
И улыбнулся, и в этой улыбке было больше угрозы, чем в его окрике.
Борщий отступил на один шаг и выпрямился. В глазах его сверкнули острые огоньки.
— Товарищ Бадьин!.. Кампании будут проведены… Я сделаю все… Но это будет мясорубка, товарищ Бадьин…
— Не плачь. Получишь в помощь Салтанова, начальника окружной милиции.
И сел, отвернувшись от Борщия. А он, вояка «чертовой сотни», укрощенный, пытался что-то крикнуть Бадьину, но безнадежно махнул рукой и быстро вышел из комнаты. Бадьин опять уткнулся в шерстистые руки.
— В чем дело, товарищ? Говорите короче.
— Рабочему человеку пробраться к вам, товарищ предисполком, так же трудно, как взять Перекоп.
— Говорите конкретно.
Холодная неподвижность предисполкома давила Глеба. Но он упрямо и как будто нарочно медленно продолжал: