Цементный сад
Шрифт:
Дойдя до ворот, мы снова замолчали. Пока мать рылась в сумочке, отыскивая ключи, я спрашивал себя, рада ли она, что на этот раз у нас будет праздник без папы.
— Бедный папа, — сказал я. — Он не сможет…
И она сказала:
— Бедняжка мой. Он бы так тобой гордился.
За два дня до моего дня рождения мать слегла.
— Когда надо будет, я непременно встану, — убеждала она меня и Сью, когда мы поднялись ее навестить. — Я ведь не больна — просто очень, очень устала. — Я видел, что ей трудно держать глаза открытыми.
Пирог она уже испекла и украсила его кремовыми кругами, красными и голубыми, а в центр пирога воткнула свечу. Эта одинокая свеча очень развеселила Тома.
— Тебе не пятнадцать! — вопил он. — Тебе всего годик!
Рано утром Том прибежал ко мне и запрыгнул на кровать.
— Вставай, новорожденный! Тебе сегодня годик!
За завтраком Джули молча вручила мне кожаный несессер, в котором обнаружились металлическая расческа и ножницы для ногтей. Сью подарила мне научно-фантастический роман. На обложке, на фоне темного неба и ярко сияющих звезд, огромный монстр сжимал в своих щупальцах космический корабль.
Я отнес поднос в спальню к матери. Когда я вошел, она лежала на спине с открытыми глазами. Я присел на край кровати, поставил поднос на колени. Она села, откинувшись на подушки, и сделала несколько глотков чая. Потом сказала:
— С днем рождения, сынок. По утрам в горле пересыхает — не могу говорить, пока чего-нибудь не выпью.
Мы неуклюже обнялись, она все еще держала в руке чашку. Потом протянула мне конверт, и я его открыл. Внутри лежала поздравительная открытка и две фунтовые бумажки. На открытке я увидел фотографический натюрморт: глобус, стопка старинных книг в кожаных обложках, удочка и крикетный мяч. Я снова ее обнял. Мама охнула — чашка в ее руках опасно накренилась и едва не соскользнула с блюдечка. Еще немного мы посидели вместе. Она сжимала мою руку в своей, желтоватой и морщинистой, — как куриная лапа, подумал я.
Все остальное утро я валялся в постели и листал книгу — подарок Сью. В первый раз в жизни я читал роман. На какие-то споры, миллионы лет дрейфующие по Вселенной, случайно упал особый луч одной умирающей звезды и породил колоссального монстра, который питается рентгеновскими лучами и бесчинствует на космической трассе Земля — Марс. Задача командора Ханта не только победить чудовище, но и уничтожить его гигантский труп. «Если мы позволим ему дрейфовать в пространстве вечно, — объяснял Ханту на одном из многочисленных совещаний какой-то ученый, — то не только создадим риск столкновения — нас ждет нечто худшее. Кто знает, что могут сотворить с этой гниющей горой материи другие космические лучи? Кто знает, какие еще чудовищные мутации может претерпеть это тело?»
Когда вошла Джули и сказала, что мама не может встать и поэтому праздновать мы будем у нее в спальне, я был так поглощен приключениями командора, что не сразу понял, о чем она говорит.
— И сделай одолжение, — добавила Джули, выходя, — ради мамы хоть раз в жизни умойся!
Когда настало время обеда, Том и Сью отнесли наверх посуду и пирог. Я заперся в ванной и встал перед зеркалом. М-да… Командор Хант определенно не взял бы меня в экипаж. Чтобы скрыть проблемы с кожей, я пытался отращивать бороду. Но волосков в ней было очень немного, и каждый из них, словно указующий перст, направлял взгляд к пламеневшему прыщу у своего основания. Я наполнил раковину горячей водой и опустил туда руки, опершись о ее дно и придвинувшись к зеркалу. Так я порой проводил по полчаса — погрузив руки в воду и не отрывая глаз от своего отражения. Тщательнее «умываться» мне не случалось. Вместо мытья я грезил наяву — на сей раз о командоре Ханте. Когда вода остыла, я вытер руки и достал из кармана подарок Джули. Ногти постриг быстро, а вот причесывался долго, укладывая прямые русые волосы в разных стилях, и наконец решил отпраздновать свой день рождения пробором наискосок.
Когда я вошел в спальню матери, Сью запела «С днем рождения!» — и все подхватили. На прикроватном столике покоился пирог с уже зажженной свечой. Мать лежала, окруженная подушками, губы ее шевелились в такт песне, но голоса я не слышал. Песня закончилась, я задул свечу, а Том принялся скакать вокруг кровати и вопить: «Тебе годик, тебе годик!» — пока Джули на него не шикнула.
— Очень хорошо выглядишь, — сказала мать. — Ванну принял?
— Ага, — ответил я и начал резать пирог.
Сью разлила по чашкам апельсиновый сок, который, как она гордо сообщила, сама выжала из четырех фунтов настоящих апельсинов.
— Мам, а разве бывают ненастоящие апельсины? — спросил Том.
Мы все засмеялись. Том, гордый своим успехом, повторил эту фразу еще несколько раз, но такого эффекта уже не было. Праздник вышел какой-то ненастоящий, и мне не терпелось вернуться к книге. Джули расставила стулья полукругом с одной стороны кровати, и мы сидели, откусывая от пирога и прихлебывая сок. Мама ничего не ела и не пила. Джули старалась нас расшевелить.
— Расскажи тот анекдот, который ты мне вчера рассказывала, — попросила она Сью.
Сью рассказала анекдот, и мама засмеялась. Тогда Джули сказала Тому:
— Том, покажи, как ты делаешь «колесо».
Нам пришлось сдвинуть в сторону стулья и тарелки, и Том принялся кувыркаться и дурачиться на полу. Через несколько минут Джули его остановила и повернулась ко мне:
— А ты, может быть, нам споешь?
— Я никаких песен не знаю, — ответил я.
— Как это никаких? — не отставала она. — А «Зеленые рукава»?
Тут я разозлился:
— Да что ты здесь командуешь? Что ты, Господь Бог, что ли?
Вмешалась Сью.
— Джули, давай ты сама что-нибудь сделаешь, — предложила она.
Пока я спорил с Джули, Том скинул ботинки и забрался к маме в постель. Она обняла его за плечи и смотрела на всех нас, как будто из дальнего далека.
— В самом деле, — сказал я Джули, — почему бы для разнообразия тебе что-нибудь не сделать?
Джули молча вышла на свободное место, где только что кувыркался Том, отступила к стене, сделала два шага и вдруг перевернулась и встала на руки, сильная, гибкая и прямая, как стрела. Юбка ее при этом упала на голову. Белоснежные панталоны казались особенно белыми на загорелых ногах; я видел, как плотно эластичная ткань обтягивает плоский мускулистый живот, видел в паху, совсем рядом с белой тканью, несколько черных волосков. Ноги ее, поначалу сжатые, теперь медленно расходились в стороны, словно гигантские руки. Вот Джули снова свела ноги, опустила их на пол и вскочила. А в следующий миг я, совершенно неожиданно для себя, обнаружил, что распеваю страстным дрожащим тенором «Зеленые рукава».
Когда я допел, все захлопали, а Джули пожала мне руку. Мама сонно улыбалась. Потом Джули вытащила Тома из маминой постели, Сью убрала тарелки и остатки пирога, а я унес вниз стулья. Праздник окончился.
4
Однажды жарким днем я нашел на земле кувалду, оплетенную длинными сорняками. Это случилось в саду заброшенного блочного дома, где я бродил, не зная, куда себя деть. Само строение сгорело еще с полгода назад. Я стоял в почернелой гостиной с разрушенным потолком и выгоревшим полом. Одна перегородка осталась цела: в центре ее виднелось сервировочное окошко, соединяющее гостиную с кухней. Одна деревянная дверца его еще висела на петлях. На кухне у стены чернели остатки водопроводных труб и розеток, на полу лежала разбитая раковина. И во всех комнатах пробивались сквозь щели, борясь друг с другом за свет, сорные травы. В большинстве брошенных домов все, кроме мебели, осталось в порядке на своих местах, и каждый предмет словно говорил тебе: вот здесь люди ели, здесь спали, здесь сидели. Но на этом пепелище порядка не было — все исчезло. Бродя по зияющей, выжженной пустоте, я пытался представить себе паркет, шкафы, картины, стулья, швейную машинку. Мне нравилось, какими мелкими и незначительными кажутся сейчас эти предметы. В одной комнате между почернелыми, обугленными балками застрял матрас, и над ним нависал полуобвалившийся потолок. Люди, спавшие на этом матрасе, думал я, воображали, что они в спальне. И верили, что всегда так будет. Мне представилась моя собственная спальня, спальня Джули, матери — что, если с ними случится то же самое?