Цена алчности
Шрифт:
— При нашем текущем положении дел три процента — это девять миллионов долларов в год! — усмехнулся Прокопенко, иронично разглядывая попа. — И вы ещё чем-то недовольны? Зачем вам пять процентов, святой отец? Все равно Патриарх весьма предусмотрительно ввел в РПЦ закон, согласно которому все деньги церковных иерархов после их смерти должны быть возвращены Церкви! Или аппетиты вашего сына настолько велики? — Чиновник изобразил ехидную улыбочку.
Чадо агента «Селезнёва», до сих пор проживавшее в Латвии, оказалось никудышным бизнесменом, но талантливым кутилой. Если бы не финансовые вливания отца, он давно уже жил бы на улице и просил подаяние. Однако отец Евлантий даже глазом не моргнул:
— Помилуйте, Максим Анатольевич,
— Разумеется, мне это известно, — согласился Прокопенко, — как и то, что все эти проблемы улаживаете не вы. Ими занимается генерал Белов. Именно он выпутывает вас из неприятных ситуаций, в часть из которых вы попадаете в результате собственной недальновидности.
Он вновь воззрился на священника с добродушной улыбкой. По лицу Евлантия скользнула едва заметная тень недовольства, тут же исчезнувшая без следа, но от глаз Прокопенко это не укрылось. Про себя он довольно ухмыльнулся. Укол попал в цель. На самом деле агенту «Селезнёву» приходилось не так уж и просто. Белов действительно с легкостью решал проблемы, возникающие на высоких уровнях, но было ещё кое-что, заставлявшее Евлантия нервничать. Дело в том, что из почти ста тридцати монахов монастыря об истинных делишках настоятеля знало всего четверо доверенных лиц. Остальные монахи честно и самоотверженно отдавали себя делу служения Церкви. Десятки людей отказывали себе в еде и отдыхе, неделями, а то и месяцами не вылезая из кабин грузовых фур, развозящих по стране помощь бездомным, искренне помогали малоимущим и рисковали жизнью, проводя службы и принимая причастия на находящихся в Зонах объектах РАО. Почти все монахи принимали самое активное участие в «трудовом подвиге», только в отличие от сотрудников «Ареала» они не получали повышенных зарплат, премиальных, льготных путёвок или увеличенных отпусков.
И среди этих людей иногда находились монахи с довольно пытливым умом. Один такой умудрился связать между собой заявленные затраты монастыря на гуманитарную помощь и реальный размер этой самой помощи. Как ему удалось составить хотя бы приблизительную картину, было непонятно, но у монаха возникли некоторые сомнения и вопросы. Не имея никаких доказательств, кроме собственных умозаключений, он принялся «копать». И вскоре отец Евлантий примчался к Прокопенко белый от ужаса. Пришлось докладывать Белову. В результате делом занялся Ферзь, и чересчур умный монах, в очередной раз отправившийся проповедовать на нефтенакопитель «Ареала», трагически погиб, попав в аномалию. Как сказал сам Прокопенко в своей речи на его символических похоронах: «Это большая потеря для всех нас». И вот теперь, похоже, история грозит повториться.
— Кстати, как обстоят дела с этим вашим одноруким, как там его… Феоктистом? — ненавязчиво осведомился Прокопенко, не давая попу взять разговор в свои руки. — Все разнюхивает?
— Пока мне удается держать ситуацию под контролем, — ответил Евлантий, недовольно поджимая губы, — я предприму все, чтобы не допустить повторения той… неприятной истории.
— Да уж предпримите, — сыронизировал чиновник, — иначе у нашего руководства может сложиться мнение о вашем, так сказать, неполном служебном соответствии!
С недавних пор в хозяйстве агента «Селезнёва» объявился ещё одни чрезмерно любопытный монах. Некто, в монашестве нареченный Феоктистом, ранее был обычным нелегальным сталкером, ползал по Зонам в поисках метов, где и вляпался в аномалию. Отделался, по меркам «Ареала», легким испугом — всего-то потерял руку. Став инвалидом, ушёл в монастырь, год ходил в послушниках, потом принял постриг. Несколько лет ничем не выделялся. В силу своей инвалидности был приобщен к канцелярской работе, и вот тут-то он и засомневался в честности отца Евлантия. Теперь суёт нос куда не надо.
— Это что, угроза? — осторожно произнес агент «Селезнёв». — Или вы таким способом намекаете на то, что Валентин Иванович мною недоволен?
— Это всего лишь совет не допустить повторения ошибок, — отмахнулся Прокопенко. — Вам стоит более тщательно заниматься кадровыми вопросами. Пока что вами недоволен только я. — Он многозначительно посмотрел на священника. — Но я не ставил в известность руководство. Если бы вами был недоволен Валентин Иванович, боюсь, вас без всяких прелюдий уже постигла бы трагическая участь господина Медведкова. На данном этапе я не вижу в том необходимости, но советовал бы вам забыть о пяти процентах, так сказать, до лучших времен! Не в вашем теперешнем положении затевать вопрос об увеличении…
Внезапная трель мобильного телефона оборвала чиновника на полуслове. Звуковой сигнал был экстренным, и Прокопенко снял трубку.
— Максим Анатольевич! — зазвучал голос дежурного управляющего. — Две минуты назад начался Выброс! Имеются пропавшие без вести. Вам стоит приехать в офис как можно скорее, Совет директоров уже оповещён, мы сейчас организовываем для них вылет из Москвы.
Прокопенко пообещал скоро быть и повесил трубку.
— Выброс? — спросил отец Евлантий. — Есть жертвы?
— «Да» на оба вопроса, — ответил чиновник. — Мне надо срочно вернуться в свой кабинет. Наш разговор на этом предлагаю закончить. Мы ведь поняли друг друга, святой отец?
— Вполне, — склонил голову агент «Селезнёв», — ступай, сын мой, с Божьей помощью! — Он осенил его крестным знамением.
— Спасибо, он только что мне очень помог! — скривился Прокопенко, выходя из кабинета Евлантия.
На обратном пути, сидя в машине, Прокопенко был мрачен. Чёртов Выброс! Как не вовремя! Завтрашняя поездка в Москву на уикенд безнадёжно пропала. И это сейчас, когда он заработал столько денег на бюджете «трудового подвига»! Можно поставить на уши хоть все нелегальные казино Москвы! А теперь придётся безвылазно просидеть в этой дыре ещё несколько недель. Думать о том, что какие-то очередные недоумки из этого тупого стада умудрились пропасть без вести, и вовсе не хотелось. Сейчас в прессе начнётся нытьё по этому поводу. Лишняя головная боль… Он с тоской посмотрел в окно на быстро приближающуюся Ухту.
8
Земля вибрировала, словно дрожа от страха, на барабанные перепонки давил тяжёлый низкочастотный гул, балансировавший на грани слышимости, почка пылала, будто наполненная расплавленным свинцом. Лёгкие с трудом сокращались, выплёвывая из себя сгустки крови, и разбитая голова раскалывалась от боли, то швыряя сознание в багрово-красное мутное ничто, то вновь вытаскивая его в обжигающую невыносимой болью действительность. Звенящее потоками бушующей энергии потемневшее пространство трещало грохотом цепных реакций и сверкало дугами мощных разрядов. Воздух вокруг раскалился, словно в пустыне, и повреждённые лёгкие, сдавленные Оковами, почти перестали сокращаться. Ощущение времени пропало, и сказать, сколько длится его мучительная смерть, не смог бы никто. Сил почти не осталось, и даже надрывный хрип боли, вырывавшийся из обожжённой глотки, давно уже сменился на едва уловимое сипение. От недостатка кислорода кровавая пелена перед глазами уплотнилась, и Берёзов почти не увидел разряда, ударившего в него откуда-то из ревущей беснующимися потоками физических полей пустоты. Острая боль заполонила собой всё вокруг, и истерзанное сознание вновь отключилось, но рвущая нервы на куски боль пробивалась даже сквозь небытиё.