Цена империи. Чистилище
Шрифт:
[3] Моя мама (фр.)
[4] Моя любимая мамочка (нем.)
[5] Дискредитация (фр.)
[6] Первые промышленные плантации чая на территории Грузии появились после Крымской войны (1853–1856) — пленный английский офицер Джекоб Макнамарра, женившийся на грузинке и оставшийся жить в Грузии, создал небольшие плантации в районе Озургети и Чаквы и развернул производство чая. На торгово-промышленной выставке 1864 года был впервые представлен «кавказский чай». Впрочем, качество этого чая было невысоким, и использовался он исключительно для примешивания к китайскому чаю. (Википедия)
[7] Мой дорогой супруг. Я сильно переживаю. Что происходит? (нем.)
[8] Десть дней? (нем.)
Глава двадцать вторая. Отрезанный ломоть
Глава двадцать вторая
Отрезанный ломоть
Шотландия. Эдинбург
Середина девятнадцатого века.
Даже среди аристократов попадаются проходимцы. Но если их правильно направить, они могут принести Короне неожиданную пользу
(фразу приписывают Иеремии Бентаму)
Георг Эркард
Как известно, крылатые фразы, высказанные гениальными учеными, имеют некоторую особенность. При желании их можно с успехом использовать для объяснения процессов, на первый взгляд весьма далёких от тех, кои породили сей афоризм. Не были и исключением и сии слова Чарльза Дарвина: «It is not the strongest of the species that survives, nor the most intelligent, but the one most responsive to change»[1]. Именно об этом
Тогда, хитроумные дети Джона Булля, коим с легкой руки их ангелов — хранителей, относящихся к категории падших, помимо грубости, упрямства, подлости и презрения ко всем иным народам, перепало толика расчётливости и здравого смысла, сменили тактику. В атаку пошли не полки солдат, а мешочки туго набитые соверенами и увесистые пачки бумажных фунтов стерлингов. И то, что не смог сделать булат, свершил золотой телец. Принцип «divide et impera»[2] великолепно сработал и на этот раз. Шотландские аристократы гордые от того, что их поставили практически почти вровень с британской знатью, стали преданными слугами короны, а бывшие мятежные горцы оспаривали между собой право пополнить ряды армии многочисленными добровольцами. Теперь в роли козла отпущения остались ирландцы или же как их уничижительно именовали «Микки» и «Падди». Их можно было безнаказанно грабить, сгонять с земли, разрушать жилища, продавать в рабство и морить голодом. Единственное право, кое у них не отобрали британцы, это право умирать. Не даром похоронное дело в Ирландии процветало, обогащая гробовщиков различного пошиба. Когда болезнь картофеля уничтожила значительную часть урожая, который был для местных крестьян основным продуктом, на Изумрудном острове начался страшный голод. Но продовольствие продолжали вывозить в Британию. Кто только не пытался спасти голодающих. Деньги давал Император Николай 1 и Римский Папа, даже султан Турции Абдула-Меджид I пожелал пожертвовать десять тысяч фунтов, но тут же последовал неофициальный протест из Форин-офиса, облеченный для приличия в пожелание уменьшить эту сумму как минимум в пять раз. Ибо королева Британии Виктория оценила жизнь своих поданных всего лишь в две тысячи золотых чеканных монет. Не желая сорится с влиятельным союзником, султан благоразумно выполнил это пожелание, равнозначное приказу. Но сопроводил пожертвование отправкой трёх кораблей с продовольствием, кои смогли добраться до цели лишь преодолев массу препон, создаваемых британцами. Кстати, когда во время восточной войны, англичанам потребовались солдаты для отправки в Крым, то ирландцев постарались убедить, что они будут биться не за Королеву Викторию, а защищать благородного Султана Абдула-Меджида кровно обиженного русскими варварами. И это удалось, более тридцати тысяч выходцев с Изумрудного острова сражались и умирали, сохраняя жизни чистокровных британцев. И разве можно в чём — то осуждать джентльмена, если тот милостиво позволяет погибать недолюдям (практически унтерменшам) из самых низших пород ирландского Яху[3], занимающим по образному высказыванию сатириков из журнала «Панч» среднее положение между гориллой и негром? Но эти проблемы не касались аристократов, особенно если на протяжении нескольких поколений, в ходе браков их ущербная ирландская кровь щедро разбавлялась более благородной британской или шотландской. Ярким примером был покойный папаша самого Георга — Бошан Колклаф Эркард VII. Будучи единственным сыном у своих родителей, он прославился в основном двумя подвигами. Первый из них Бошан свершил на поле брани, когда в ходе Англо-Американской войны в составе 85 полка принял самое деятельное участие в захвате Вашингтона и в попытке дезинфекции оного путём сжигания Белого Дома, Капитолия, а также зданий Казначейства, Сената и Палаты представителей. К сожалению, внезапно начавшаяся гроза и ливни затушили пожары и тем самым не позволили довести сие благородное начинание до логического конца. Гораздо плодотворнее сей храбрый офицер проявил себя не на поле брани, а в семейной спальни, дав жизнь, естественно не без участия законной супруги шестнадцати детям.
В таких условиях Георгу трудно было рассчитывать на успешную карьеру в армии, ибо сумма, кою следовало заплатить за офицерский патент росла с каждым годом, а если учесть затраты на преданное его многочисленным сёстрам, то пребывание в лейтенантах неизбежно растягивалось с двух обязательных лет до десяти. Неожиданно, судьбой Георга заинтересовался его родной дядя, коему весьма импонировали сообразительность, ум, хитрость, упрямство и чего греха таить, невероятная изворотливость мальчишки. Сии качества неоднократно позволяли сорванцу сделать то, что англичане именуют: tо come out with clean hands[4]. В итоге виноватым мог оказаться кто угодно, кроме Джорджи. Но при этом малолетняя бестия ухитрялась сохранять дружеские отношения со своими братьями и сёстрами. Вдосталь понаблюдав за проделками племянника, Дэвид Эркарт, а именно так звали дядюшку решил, что такие таланты вряд ли найдут достойное применение в пехоте или кавалерии, а вот в политике или в разведке они будут оценены более адекватно. Сделать подобный вывод ему давал опыт шпионства, полученный им во время Греческой революции и оплаченный в том числе и тяжелым ранением, но дальнейшая блестящая карьера того стоила. В 1831 году его включили в состав миссии Стрэтфорда Каннинга, направленной в Константинополь для установления границы между Грецией и Турцией. Но перед отъездом Дэвид Уркварт успел свозить своего племянника на своеобразные смотрины к философу Иеремии Бентаму, известному в широких кругах как ярый сторонником теории утилитаризма. О принадлежности сего почтенного старца к британской разведке знали только единицы. Мальчишка ему явно понравился и не только с точки зрения его деловых качеств. Дело в том, что Бентам был ярым противником осуждения содомии как с точки зрения нравственности, так и законом. Еще в 1785 году из-под его пера вышла работа «Offences against One's Self: Paederasty»[5], которая хотя и не была опубликована, но получила широкое распространения среди сторонников содомии и скотоложства. А что касается самого мэтра от философии, то в обществе ходили слухи о том, что он, работая над вышеуказанном эссе не ограничился теоретическими рассуждениями, и занимался в некотором роде практической деятельностью в этом направлении в том числе и с детьми. А посему Дэвид Эркарт, имевший более чем традиционные вкусы и наклонности, горячо поблагодарив Бентама, под благовидным предлогом отказался оставить своего племянника у него в гостях, предложив вернуться к этому вопросу несколько позже. К счастью для Джорджи повторная встреча состоялась только через два года, когда сей любвеобильный философ уже пребывал в ином мире, но тем не менее она стала ещё одним суровым экзаменом которым регулярно подвергал его дядюшка. Для организации сего свидания не потребовалось вызвать дух умершего, а всего лишь совершить визит в Лондон на Финсбери-сквер. Именно в этом месте располагались консультационные комнаты где практиковал известный врач Томас Саутвуд Смит, коему Бентам в своём завещании поручил распорядиться своими бренными останками с максимальной пользой для науки. В результате скелет покойного был облачен в костюм, набит сеном, а его голова забальзамирована традиционными методами маори. После сих манипуляций его посадили на стул в специальном деревянном шкафу с большой стеклянной дверцей. Так как искусство бальзамирования было несовершенно, очень скоро пришлось создать восковую копию головы и водрузить ее на скелет ученого. Настоящую же голову Бентама они положили у его ног, что явно не придавало очарование сей композиции. Возле этого шкафа Джорджи пришлось пробыть не менее четверти часа, что несомненно стало серьёзным испытанием для психики ребёнка. К его чести, он сумел преодолеть страх и продержался в комнате всё отведённое время не попытавшись убежать оттуда через незапертую дверь. В результате сих экспериментов Дэвид Эркарт утвердился в правильности своего выбора, и дальнейшая судьба Джорджи была связана с делами тайными, сиречь шпионскими. В своём отеческом доме ему суждено было прожить лишь до 1836 года, и сразу после пятнадцатилетия он переехал в замок Эркарт на побережье озера Лох-Несс где располагалось поместье его дядя. Если быть абсолютно точным, то сам замок был взорван ещё в XVII веке во время осады якобитами и представлял собой весьма живописные, но полные руины. А посему жить пришлось в загородном усадебном доме, который во Франции принято именовать «шато». Но так или иначе, здесь было всё необходимое дабы Джорджи мог получить отличное домашнее образование, соответствующего его общественному статусу. Кроме того, в традиционную программу обучения юношей-аристократов, Дэвид Эркарт собственноручно внес ряд дополнений. Если дети из простых семей обучались лишь письму, чтению и арифметике, то более богатые изучали современные языки, науку, латынь. Под громким словом «наука» понимались уроки по истории и географии, а также написание сочинений, посвященных какому-либо предмету, коей учитель принес в класс и выставил перед детьми. Физическая культура представляла собой занятие бегом, ходьбой и неким подобием гимнастики. Что касается Джорджи, то от латыни он был избавлен, но увеличены часы по математике, географии, предусмотрено изучение азов физики и химии. Юношу обучали искусству черчения и картографии, а в перечень «современных языков» был включен и русский. Кроме этого, несколько учителей с отменной строевой выправкой преподавали ему основы военных знаний в объёме необходимых для младших офицеров. Если обычный эсквайр как правило неплохо стрелял и фехтовал, что позволяло не посрамить себя на охоте или дуэли, то Джорджи, а точнее уже Георг владел огнестрельным и холодным оружием как опытный бретёр. Навыки в верховой езде были рассчитаны и на участие в конной охоте, и на возможность скрыться от погони пол градом пуль. Умение играть в карты позволяло сойти за своего как в аристократическом салоне, так и в портовом пабе. Что касается химии, то особое внимание было уделено изучению ядов, одурманивающих и возбуждающих веществ, словом всего того, что позволяет взять человека под полный контроль или гарантировано отправить его к праотцам в нужный момент. Были и более приятные уроки, которые начались, когда Джорджи достиг необходимых физических кондиций. Их преподавали несколько дам разного возраста, но очаровательной наружности. После сдачи итоговых экзаменов, теоретические знания и практические навыки позволяли Георгу подобрать нужный ключик и к чопорной англичанке и гораздо более темпераментной француженке, суметь соблазнить девственницу и приятно удивить опытную куртизанку. Кстати, среди наставниц были турчанка и гречанка, коих заботливый дядюшка привёз из Константинополя. И именно от них, юноша познал прелесть восточного массажа, который делает чудеса с мужчиной, тем более если его делают в настоящей турецкой бане, построенной в поместье по приказу Дэвида Эркарта.
Два года подобных занятий пролетели незаметно и потом потянулись годы рутинной работы на незначительных должностях в Форин-офис. Причем ему не давали засиживаться на одном и том же месте. Как только его таинственный куратор убеждался в том, что новичок достиг хороших результатов, следовало расширение поле деятельности. И так повторялось неоднократно, и постепенно начинало раздражать. Дэвид догадывался, что за каждую удачу или ошибку он получал в некую «зачетную ведомость» у высокого начальства плюс или минус, а потому постоянно сдерживал свой темперамент. Впрочем, положительные оценки все-таки превалировали, потому ему предложили самостоятельную миссию. Рубиконом, который полностью изменил его жизнь стал 1852 год, когда Георг — первый сын седьмого шефа клана Эркард удостоился личной встречи с премьер-министром Великобритании. Эдуард Джордж Джефри Смит-Стэнли, 14-й граф Дерби предложил ему очень рискованную работу, но успехи в оной позволяли сделать головокружительную карьеру и войти в ту элиту, которая определяет судьбу не только Британии, но и мира в целом. Единственное обстоятельство, кое несколько смущало Георга было то, что он должен умереть. То есть практически для всех, включая родителей, братьев и сестёр он трагически погибнет в пучине озера Лох-Несс, тело так и не будет найдено и через положенное время власти вынесут необходимый вердикт об его смерти. А на самом деле ему под чужой личиной предстоит отправится в Россию и возглавить охоту на членов царствующей фамилии Романовых. Безусловно милорд был истинным британцем, а посему в беседе использовал приём, коей можно охарактеризовать тремя словами: «carrot and stick»[6], и очень доходчиво обрисовал всё то, что может получить его собеседник в прямой зависимости от результатов своей будущей работы. Георга не пришлось долго уговаривать. Помимо авантюризма и тщеславия, в его характере хватало с избытком трезвого расчёта. Молодой человек прекрасно понимал, к чему его готовят, в сущности, терять было нечего. Наличие многочисленных родственников, коих он успех хорошо изучить, подтверждал афоризм Лафатера[7] о возможных проблемах при дележе наследства. Поэтому, когда граф закончил свой монолог, то в ответ прозвучало короткая фраза:
— Когда мне приступать, милорд?
Эта решительность явно понравилась графу, и он с благожелательной улыбкой ответил:
— Весьма похвально, весьма. Приступать можете прямо сейчас. Все инструкции получите непосредственно от вашего дяди. Желаю вам удачи, мистер… эээ, — премьер-министр сделал нарочную паузу, причину появления которой Георг прекрасно понял. Ему предстояло выбрать себе новое имя. На раздумья хватило нескольких мгновений:
— Джеймс Найки, милорд.
Граф повторил про себя это имя, а затем одобрительно кивнул, соглашаясь.
— Ну что же, отличный выбор. Вам действительно предстоит идти по следам и побеждать в схватке[8]. Желаю удачи мистер Джеймс Найки. И на прощание хочу дать несколько рекомендаций.
— Во-первых, в своих действиях вы не связаны никакими уставами или регламентами. Вы вольны сами принимать решения, даже если они несколько отличаются от официальной риторики Форин-офис. Ибо, как верно заметил флотоводец Горацио Нельсон: «Победители не должны оправдываться». Правда, эти слова были адресованы тем морякам, кои превратили палубу фрегата в площадку для игры в мяч. Но, юноша, скажу вам по секрету большая часть чинов из адмиралтейства приняли сею эскападу на свой счёт, ибо неприязнь великого Нельсона к инструкциям и параграфам, кои не раз мешали ему в бою, им была хорошо известна. В принятии своих решений вы будите настолько независимы, как это позволял себе сэр Фрэнсис Дрейк, до тех пор, пока не стал рыцарем и адмиралом во флоте её Величества, королевы Елизаветы I. И если он был кошмаром для Испании и её короля, то вам следует стать незримым ужасом для Императора Александра II и всей царствующей фамилии. У вас будет всё: необходимые люди, деньги, полезные связи в высших кругах России. Большая часть русских аристократов, кои регулярно посещают английский клуб искренне считают наш остров образцом для подражания, а посему охотно оказывают всевозможные услуги и причём, некоторые из них делают это совершенно бескорыстно. Ну и, во-вторых. — На этих словах улыбка исчезла с лица премьер-министра и перед Георгом как будто появился совершенно другой человек. В его словах пропали доброжелательные интонации и даже фразы стали короче и отрывистее.
— Вы должны запомнить, что вам простят всё лишь в случае успеха. Если потерпите неудачу, то — «vae victis»[9]. Вы не состоите на официальной службе. В списках Форин-офис никогда не было и не будет сотрудника по имени Джеймс Найки. Вам попытаются помочь, но интересы Британии превыше всего. И если ваш провал даже теоретически может повредить интересам империи, помните: ничто не должно бросить тень на Королеву и корону. А посему, мой друг отправляйтесь и знайте: вы можете вернуться лишь «аut cum scuto, aut in scuto»[10].
Дядя и племянник, поняв, что аудиенция закончена, раскланялись и удалились помятую, что «time and tide wait for no man»[11], тем паче, что им нужно было о многом поговорить. Но и премьер-министр мог позволить себе лишь небольшую передышку, ибо ему предстояло встретится ещё с несколькими людьми, коих планировалось отправить в Россию с похожим заданием. Занимая столь высокий пост и будучи вторым лицом в Британии после королевы он не имел права потерпеть поражение в большой игре, кою империя вела против северных варваров.