Цена империи. Чистилище

Тарханов Влад

Беседа Джеймса и преподобного Томаса Эллерби продолжалась не более получаса. Если бы её случайно услышали посторонний, то скорее всего не нашел в ней ничего предосудительного. Пастор знакомится с новым прихожанином и заботливо расспрашивает оного о проблемах и нуждах, а также рассказывает о нюансах жизни в незнакомой ему стране. А тот, как и многие мужчины, чей возраст приближается к сорока предусмотрительно интересуется, есть ли в Санкт-Петербурге опытные эскулапы и насколько их услуги популярны среди местных аристократов. А если учесть, то обстоятельство, что сей джентльмен не только сам увлекается спортом, но и намерен внести свою лепту в создания клуба, коей объединял бы поклонников конных состязаний, соревнований в стрельбе и, пока малоизвестного в России английского бокса, то услуги искусного medicusа, сиречь врача несомненно будут востребованы. Но зная истинную цель миссии мистера Найки, о важности коей говорит сия банкнота, то понятна, истинная причина сего интереса. Ибо так устроен наш мир, что что эскулап, как и священник вхожи во многие дома и, очень часто, что самые высокопоставленные пациенты и прихожане с ними откровенны. Но в отличии от тайны исповеди, нарушение клятвы Гиппократа не слишком уж большой грех, а посему следует всемерно помочь сему верному слуге ее Величества королевы Виктории в его завуалированной просьбе.

В общем, встреча прошла очень плодотворно, а преподобный Томас Эллерби показал себя деловым человеком, а не ханжой и святошей, стремящегося при случае не преминуть напомнить чрезмерно назойливому просителю о том, что: «Quae sunt Caesaris Caesari et quae sunt Dei Deo»[1] и невместно вовлекать истинного служителя Всевышнего в мирские дела.

Уже через несколько дней, Джеймс почувствовал, что британская община его полностью приняла и её поддержка позволила успешно решать почти любые вопросы. Ещё при Императоре Николае Павловиче пустующее поле неподалёку от Павловского кадетского корпуса было передано в бесплатное пользование местным выходцам из далеких островов англичанам, «дабы устроить клуб для игры в крикет и иных спортивных

забав, приличествующим лицам, кои относятся к благородному сословию». Но далее намерений дело не пошло и, хотя даже разразившаяся в 1853 году Крымская война, в коей Россия и Британия были противниками, не повиляла на право собственности английской общины на сию землю, работы так и не начались. Теперь всё изменилось, выравнивались и облагораживались поляны, строились помещения для конюшен, выгула лошадей и скачек с препятствиями, тиров, раздевалок и ринга для бокса. А ещё необходимо было разместить павильоны для публики, падкой на зрелища, предусмотреть рестораны где можно было поднять бокал за здравие победившего всадника или залить огорчение проигрышем своего фаворита. В общем, сей прожект, не смотря на немалые первоначальные затраты, обещал стать весьма прибыльным вложением капитала и нашлось достаточно много состоятельных людей готовых войти в состав товарищества обеспечивающее строительство сего клуба. Причём среди них были не только подданные Российской и Британской короны, но и иных монархий Европы на визитках коих были перечислены титулы и изображены семейные гербы. Более того, витали некие слухи, что даже кто-то из имеющих кровное родство с царствующей династией не напрямую, но через доверенных людей поучаствовали в сем прожекте. Причем весомость их вклада состояло не сколько в денежных суммах, но в связях в высшем свете и при дворе. На протяжении года пока шла стройка, Джеймс наблюдал как с ростом стен зданий клуба, увеличивался его личный капитал и положение в обществе. Всё было абсолютно законно, не вызывало ни малейших подозрений со стороны полиции или жандармерии. Единственно, что заставило мистера Найки немного насторожиться, было появление среди зевак и журналистов с завидной регулярностью посещающих сию стройку, Вильгельма Штибера, коей был полицейратом (полицейский советник) в секретной полиции короля Фридриха Вильгельма Прусского. Джеймс был прекрасно осведомлен о талантах сего человека и то, что он после смены монарха на троне королевства был приглашен в Россию для организации иностранного филиала охранки и обеспечения безопасности Императора Александра II во время заграничных поездок. Эта опытная ищейка могла увидеть и понять слишком много, но к счастью Штибер большую часть времени проводил в европейских странах отслеживая уголовных и политических преступников, представляющих угрозу для безопасности Российской Империи и появлялся в Санкт-Петербурге достаточно редко. Торжественное открытие клуба было назначено на весну 1859 года. Заминка была только за погодой поскольку весеннее благоденствие прибавит шарма сей церемонии и привлечет как можно больше зрителей, среди которых несомненно будут присутствовать и высокопоставленные особы. Открытие было назначено на вторник, 19 (31) мая, о чем загодя сообщили многочисленные газеты, включая и те, кои относились к категории деловой. А это было признаком постоянного интереса, проявляемый коммерсантами серьезными людьми к сему прожекту, о чем внимательный читатель мог узнать в одной из статей в весьма серьёзной «Коммерческой газете». Джеймс действовал как опытный делец и искусно дирижировал сим процессом через прикормленных журналистов небольшими порциями обнародуя пикантную информацию. Так, было объявлено, что на церемонии открытия той секции клуба, коя занимается обучением приёмам английского бокса, будет присутствовать сам Том Сэйерс, успешно отстоящий своё право носит пояс чемпиона Британии в трёх тяжелых поединках на протяжении последнего года. Особо было оговорено, что он готов провести показательный учебных поединок с любым из присутствующих, кто изъявит своё согласие. Неофициальный статус сего боя объяснялся тем, что уже существовала договорённость о том, что через год тому предстоит биться за звание чемпиона мира с американским боксером Джоном Кармелом. Разумеется, Джеймс приложил немало усилий, дабы сей праздник почтил своим присутствием кто-нибудь из имеющих отношение к царствующей фамилии, ибо ожидать появление самого Императора было бы верхом самонадеянности. А вот его родной брат, Великий Князь Константин Николаевич, коей вполне заслуженно носил адмиральский мундир, как и многие русские моряки если не с приязнью, то с уважением относился к Владычице морей, вполне мог проявить заинтересованность. Посему, мистер Найки озаботился дабы приглашение попало в канцелярию морского ведомства в руки прикормленного чиновника и простимулировал его активность рекомендательными письмами от князя Хованского, сиречь — взяткой. И когда в адрес товарищества, кое курировало строительство клуба поступило известие о согласии брата Императора Всероссийского и главы морского ведомства присутствовать на празднике, Джеймс с удовлетворением потёр руки и изрёк пословицу, с которой его ознакомил его учитель русского языка в замке Эркарт: «Не подмажешь, не поедешь». В общем, он был в прекрасном настроении от осознания собственной удачливости и умения воздействия на людей для достижения своих целей. Но если бы каким-то чудом, сознание шпиона на службе её Величества королевы Виктории смогло перенестись в Мраморный дворец на первом Адмиралтейском острове, то его самодовольство получило бы изрядную пощёчину. Ибо хозяин сего жилища Великий Князь Константин Николаевич был не менее доволен полученным приглашением и данное им согласие присутствовать на празднике было вызвано необходимостью решения важнейшей и секретнейшей государственной задачи, поставленной лично императором… Речь шла о воссоздании Черноморского флота, для чего была необходимо развивать промышленность на юге России, в первую очередь, строить железные дороги. Нужны были опытные специалисты и деньги. Всё это было в Британии, но недавний, а точнее извечный враг явно не был настроен помогать возрождать военную мощь «варварской Московии». Не известно была ли в жилах Романовых толика крови Византийских императоров, но в умении плести интриги они могли бы поспорить с Комнинами и Палеологами. Дураки и наивные простаки просто не выживали на русском престоле, а посему Государь Александр Николаевич, совместно со своим братом Константином и наиболее верными людьми из ближайшего окружения придумали и начали реализовывать весьма хитромудрую комбинацию, высокая степень коварности коей была вполне оправдана интересами именно Руси-матушки, но отнюдь не личным обогащением, как это могло показаться на первый и последующие взгляды. Для британцев не было секретом, что Великий Князь Константин Николаевич пользуется полным доверием своего царствующего брата и при этом с юных лет изрядно потоптался по корабельной палубе и шканцам, образован, возглавляя географическое общество сам не чужд науке и при этом слывёт либералом. Поистине, он должен был родится в Британии, но увы, ему не повезло быть русским, ибо как верно сказал Гораций: «N'on cuiv'is homin'i cont'ingit ad'ire Cor'inthum»[2]. Но для варвара он весьма мил, слывёт англофилом и может быть полезным.

Так что в данном случае участие Великого Князя в церемонии открытия клуба была выгодной для обеих сторон, и каждая из них преследовала свои цели и считала себя выигравшей. Однако, давая своё согласие, Константин Николаевич озаботился решением одной проблемы, которая, по его мнению, могла нанести ущерб престижу России. Будучи ознакомленный о программе сего празднества, он знал о предстоящем своеобразном бенефисе британского боксёра на территории Российской Империи и о том, что согласно обычаев, будет предложено кому-то из желающих сойтись с ним в единоборстве. Это конечно, не Божий поединок, когда победа одного бойца решает исход всей битвы, но тем не менее успех чемпиона Англии в Санкт-Петербурге пусть и в неофициальных боях, даст повод лишний раз подчеркнуть отсталость России. А вот этого допустить нельзя не в коем случае. Тем паче, что как минимум дважды русские бойцы бивали английский боксеров. Сии истории были хорошо знакомы Романовым, ибо так или иначе были связаны с тем из них, кто сидел на троне. Первый случай произошел еще во время Великого Посольства, в составе коего под именем урядника Михайлова скрывался молодой царь Пётр Алексеевич. В Лондоне, могучий удар кулака русского солдата поверг наземь прославленного боксёра, привыкшего побеждать, нанося удар собственным лбом. А уже при Императоре Александре Павловиче, тогда еще капитан второго ранга Дмитрий Александрович Лукин доказал, что русский кулак сильнее британского лба не только во время рукопашной схватки навязанной толпой пьяных английских моряков, но и в поединке с четырьмя лучшими боксерами, кои должны были доказать преимущество джентльменов над русским варваром-московитом. А поскольку правила, действующие на тот момент, не ограничивали бойцов в применение ударов, захватов и бросков, то капитан Лукин за несколько минут поверг по очереди всех четверых. И очень кстати, что сейчас в адмиралтействе служил Дмитрий Константинович Лукин, приходящейся легендарному капитану внуком и наследовавший от деда не только имя, но и богатырскую силу, а от отца — хитрые бойцовские приёмы и ухватки. И те, кто его хорошо знал, утверждал, что живи сей молодой человек во времена Матушки — Екатерины, то, пожалуй, смог бы побить и самих братьев Орловых. И очень кстати, что сейчас в адмиралтействе служил Дмитрий Константинович Лукин, приходящейся легендарному капитану внуком, вот и ему не раз приходилось пускать богатырскую силушку в ход, сражаясь с турками и иными супостатами кои пытались покушаться на Русь Святую.

[1] Кесарю кесарево, а Божие Богу (лат.)

[2] Не всякому человеку удается попасть в Коринф

Глава двадцать четвертая. Несколько моментов из жизни профессиональных революционеров

Глава двадцать четвертая

Несколько моментов из жизни профессиональных революционеров

Санкт-Петербург

14 февраля 1880 года

Не сомневайтесь в том, что небольшая группа мыслящих и самоотверженных людей может изменить мир. В действительности только лишь они и привносят эти изменения.

(Маргарет Мид)

Желябов

«Выучил на свою голову» мог бы сказать об Андрее помещик Нелидов, отдавший в обучение смышленого паренька, внука Гаврилы Тимофеевича Фролова. Послал толкового мальчонку в Керченское уездное училище, и что? Молодой человек там познакомился с идеями социализма и стал врагом самодержавия. Неблагодарность — страшная сила! Вот только какую благодарность мог испытывать Андрейка Желябов к помещику, у которого вся его семья была в крепости? Особенно тяжелыми были воспоминания о последних годах перед освобождением крестьянства. Безмерная власть уходила из рук бар, вот оне и измывались над подневольными крепостными, отыгрываясь за годы вперед. Наверное, за эти два-три года перепорото было больше народу чем за предыдущие полтора десятилетия. А уж это «странное» освобождение крестьян без земли и от земли вызвало в его душе еще больший гневный отзыв. Уж он-то хорошо знал, что без земли крестьянину не прожить. А тут последние грошики отдай за выкупные платежи, да еще в кабалу влазь, вот только теперь у помещика никаких обязательств, кабала еще сильнее: хошь как хошь, а подати платить надо, да звонкой монетой, а как прожить крестьянину с его скудных урожаев? Так что книгу господина Чернышевского о том, что надобно делать, прочитал влет. А идеи о социальном равенстве пали на благодатную почву, тем более, что и идеи сии отражали чаяния простого человека, которому надоело чувствовать себя быдлом. И не верь после этого в то, что ученье — это яд?

Андрей Иванович Желябов, молодой еще человек, которому и тридцати лет не исполнилось, осторожно выглянул в окно — двор поутру казался таким же пустынным, дворник Савва, высокий, сухой, аки щепка, угрюмый мужик из отставных солдат (по инвалидности) заканчивал чистить очередной закуток двора от снега и наледи. В этот доходный дом он перебрался неделю назад, чувствуя, что дело с Халтуриным подходит к концу — уж больно всё становилось сложным и неопределенным. Степушка стал нервничать, и даже помощь товарищей по партии женского полу, как и приглашенных для утешения яго Халтуринской души девиц легкого поведения уже должного эффекту не давали. Надо было бы заложить еще парочку пудов динамиту под столовую, да только Степан все больше нервничал и мог «завалить» всё дело от нервного состояния, а сего допустить было невозможно. Так что решили, что сам товарищ Халтурин в ближайшее время произведет подрыв, только убедившись, что в означенное время в означенном месте окажется царская семья, ибо желательно было, чтобы погиб не только «государь-батюшка», которого в их среде иначе как «вешатель» не именовали, но и его наследник, как минимум. А еще важный момент — чем больше Романовых сгинет во время акции, тем лучше! Суровая складка собралась на лбу Андрея. Надо сказать, что выглядел он намного солиднее своих неполных тридцати — окладистая черная, как смоль борода, густая шапка волос, острые черты лица с крючковатым носом, высокий лоб — на вид ему можно было дать далеко за сорок лет, впрочем, такого эффекта солидности он и добивался, далеко ведь не вьюнош со взором горящим. Вот взор горящий у него остался, тут уж никак! Это в студенческие годы он был таким — еще молодой, еще в чем-то наивный, мечтающий изменить все по мановению волшебной палочки, показать своим примером, что возможно наступление царства справедливости на земле. Достаточно только возвысить свой голос на борьбу с несправедливостью. Ну и возвысил! И тут же получил по полной программе, ибо то, что он считал несправедливостью многие иные полагали единственно возможным. Тут же Андрей с усмешкою вспомнил, как будучи воспитателем Сёмушки Мусина-Пушкина[1], получил от его дядюшки Алекса прозвище «висельник», которое в благодушном настроении старого крепостника менялось на Сен-Жюст. А потом был университет, где создал свой кружок, в котором они спорили о России и ее пути. Вот тогда реальность впервые оскалила свои зубки. Ну и что с того, что они добились прекращений лекций преподавателя Богушича, оскорблявшего студентов? За организацию беспорядков Желябова из студентов исключили, да не его одного, а преподаватель на следующий год вернулся читать лекции в том же университете. А студенту Желябову в восстановлении в университете было отказано. Система оказалась сильнее. Вот тогда он и стал искать тот путь, который сможет привести к наступлению нового мира. Увлекся идеями народничества. А как тут не увлечься? Россия — крестьянская страна и никакие революционные изменения без участия крестьянства в ней невозможны. Вот и пошел в народ. Только народ послал его обратно. Это был замкнутый круг. Великую революцию во Франции делали буржуа, а рабочие были ее движущей силой. Парижская коммуна стала результатом творчества пролетариата. Но где его взять в нужном для России количестве? Надежда на просвещение крестьянства лопнула, аки мыльный пузырь. Вот тогда в среде народников вызрела идея террористической деятельности. Вызрела сама или ее кто подбросил? Андрей знал точно, что с момента того, как на Липецком съезде было окончательно взят курс на террор, в организации многое изменилось. В первую очередь, появились деньги. И не с рабочих кружков или крестьянских общин оне были собраны. Впрочем, не все члены исполнительного комитета даже догадывались об источнике средств на акции и агитацию. Создание подпольных типографий чего только стоило! А динамитные мастерские? А обучить и содержать профессиональных революционеров? Или вы думаете, что оне работали на заводах или присутственных местах, а потом, в свободное от работы время, учились убивать и боньбы (как говаривал тот же Халтурин) метать? Организация имела свою иерархию, пусть и не совсем четкую, но все-таки… Были организаторы, идеологи и члены исполнительного комитета, на них лежала вся тяжесть работы. Они получали из кассы организации необходимые средства. Не жировали, но на приличную жизнь хватало. Намыкавшийся в студенческие годы и позже, перебиваясь случайными уроками, не будучи в нищете, но в постоянной, беспросветной бедности, Желябов только в последние годы почувствовал себя более обеспеченно. Даже не когда вел агитацию среди крестьян, а именно после Липецка, когда стал на путь террора.

Аресты… до сих пор Андрею удивительно везло. Не знал он сам, что это было — элементарная удача или невидимая рука благодетеля, благодаря которой очень часто господа террористы уходили от рук подслеповатой российской Немезиды. По поводу тех же доброжелателей… Да, оне были, хотя бы потому, что и финансирование появлялось, когда надо было, и не собранные по студентам целковые, а полноценные золотые монеты, а о том, что многие мероприятия жандармов и полиции становились известны заранее, благодаря чему удавалось спасать от ареста типографию, без которой невозможна пропаганда и динамитную мастерскую без которой невозможны акции… А еще этот взрыв… У Желябова была уверенность в том, что со взрывом было не все так чисто. Он хорошо помнил разговор в динамитной мастерской. Чтобы гарантировано взорвать столовую надо было заложить по расчетам не менее пятнадцати пудов динамита. Всего было заложено не более пяти, хотя нет, последняя цифра была восемь пудов. Но даже восемь пудов не должны были произвести столь разрушительное действие! Нет, это хорошо, что столь много Романовых сгинули, тем быстрее поднимется народ, чтобы сбросить ярмо оставшихся… И все-таки! Там должно было рвануть пудов тридцать, если не более того! Неужели кто-то еще закладку делал динамита? Не могло быть по-другому, не могло. Конкурирующая организация? Да наплевать! Главное — дело сделано! По самодержавию нанесен такой удар, что оно уже не оправится. Теперь народ должен подняться на борьбу! Обязан, потому что момент такой настал — власть в растерянности, власть парализована. Желябов нахмурился. Поднимется ли село? Городские окраины? Рабочие? Эти должны подняться! Но решится все крестьянским восстанием. Надо еще немного подождать — пока в села придут революционные известия, пока народ раскачается. Жаль, вот теперь жаль, что агитаторов по деревням мало осталось, но ничего… Надо срочно выпустить листовку и бросить ее в массы. Пусть поднимаются!

Андрей сел за стол и стал быстро писать. Слова складывались в лозунги легко и привычно. Тон листовки был восторженный и призывающий к топору! Теперь это стало насущной необходимостью — искру высекли, пора было раздуть из нее пламя. И напечатать как можно большим тиражом! И отправить по провинциям и селам — вот главнейшая и первоочереднейшая задача! Время не ждет! Молодца Халтурин — победим, памятник ему отольем из бронзы. Из золота нельзя — мы власть скромная и народная. Нас не поймут. Хотя, он мог и не погибнуть. Все дело в том, смог или нет выбраться из дворца ДО взрыва, правильно ли рассчитал дину шнура… Ну ин что поделать. Ежели погиб — мы его не забудем! Ежели вырвался и з цепких лап охранки — место в исполкоме ему гарантировано! Такие люди нам нужны! Хватит ли денег на массовый тираж? — мелькнула мысль и пропала. В партийной кассе вроде бы как шаром покати было, но на листовку деньги найдутся. Что злато — инструмент! Главное — дело сделано!

Какая-то сила подтолкнула Андрея к окну. Во дворе дворник разговаривал с каким-то представительным господином в штатском платье. На шпика или жандарма господин не был похож. Но что-то заставило Желябова внимательнее присмотреться к происходящему. Дворник указал на его окно! Подчиняясь какому-то странному наитию наш террорист от окна отпрянул, а рука полезла в карман, где находился револьвер Галана, он был удобен тем, что был достаточно компактным, да и поступал с флотских складов, где их приобретали у вороватых интендантов. Аккуратно выглянув, Андрей Иванович заметил, как во двор вбежали солдатики с ружьями, а в подъезд, в который, скорее всего, уже пошли дворник и жандарм (теперь сомнений не оставалось — это был служитель тайной канцелярии) вошли еще трое в партикулярном платье, вот только по их поводу революционер иллюзии не питал — это по его душу. Попробовать уйти черным ходом? Да нет, ежели обложили, так и черный перекрыт. Но попробовать можно! А если там засада? Да! Мелькнула мысль застрелиться! Не дамся в руки палачей! Мелькнула и погасла. Он давно решил для себя, что превратит суд над собой в суд над самодержавием. Ему дадут голос, он бросит судьям в лицо все обвинения. Все! Но попытаться уйти было необходимо! Какая жалость, что народное восстание застигнет его в казематах охранки!

Бросился одеваться, оставив револьвер на столике, чтобы схватить, если что… Но не судьба. Он продевал руки в рукава пальто, когда на него набросились сзади — шпик, видимо вскрыл именно черный ход и два тела навалились на молодого крепкого парня, чтобы не дать ему добраться до оружия. Как глупо все получилось! — мелькнула еще одна мысль… Но уже ему вязали руки, на голову накинули мешок, а в его квартирке стало тесно от топота множества ног, совершивших поимку важного государственного преступника.