Цена империи. Выбор пути
Шрифт:
Об этом разговоре я узнал позже, причём из уст самой маМА, но уже после моего успешного дебюта на подмостках сцены. А пока, ваш покорный слуга испытывал ощущение устойчивого мандража, грозившего перейти в лёгкую панику. Отодвинув уголок занавеса, я убедился, что сегодня настоящий аншлаг. Зрители заполнили практически весь зал и продолжали прибывать. Среди них были не только родственники смолянок и гардемаринов и начальство обоих учебных заведений, но и их хорошие знакомые, а также представители дружественных дворянских семей. И это было вполне объяснимо, ибо можно завести или укрепить полезные знакомства, а также в некотором роде подписать протокол о намерениях связать брачными узами бравых гардемаринов и очаровательных барышней — аристократок. А если учесть, что среди присутствующих молодых морских офицеров далеко не все были окольцованы, то охота обещала быть результативной.
Но что же делать с моим состоянием? Мне на мгновение показалось, что из памяти напрочь пропали слова роли, а горло отказывалось издавать не только песни, но и иные связанные звуки. Выручил опыт капустников из далёкого будущего,
[1] Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя
Глава двадцать восьмая. Поход на «Дмитрии Донском»
Глава двадцать восьмая
Поход на «Дмитрии Донском»
Санкт-Петербрг, Кронштадт
Март-апрель 1886 года
Лишь тот, кто странствует, открывает новые пути
(Норвежская пословица)
В.кн. Александр Михайлович (Сандро)
Насыщенным был для меня прошлый, 1885 год, когда я гардемарином участвовал в походе на клипере «Стрелок». Сей быстроходный парусно-винтовой корабль позже был переименован в крейсер второго ранга и предназначался для крейсерских операций на торговых линиях нашего завзятого друга — британки. По традиции, гардемарины проходили практику на парусниках или парусно-винтовых судах, после чего уже получали звание морского офицера и отправлялись в самостоятельное плаванье на кораблях Российского военно-морского флота.
(клипер "Стрелок")
Я не буду долго рассказывать об этом походе, есть небольшая книга Владимира Константиновича Гирса, который служил на «Стрелке» и описал се поход в подробностях. Но, некоторые моменты всё-таки напомню: командовал кораблем капитан первого ранга Николай Илларионович Скрыдлов, человек отчаянной храбрости, прославившийся во время Русско-Турецкой войны. «Стрелок» числился за гвардейским экипажем, вместе с гардемаринами 1884 года выпуска отправился в Средиземное море, где присоединился к эскадре контр-адмирала Чебышева, там мы осуществляли миссию патрулирования вдоль побережья Греции. После этого похода я возненавидел оливки! Но самое интересное началось в январе 1885, когда наш клипер рванул в Америку, в феврале мы уже были в Мадейре, а в марте стали в док Гаваны, где кораблю почистили днище от ракушек и заменили поврежденную обшивку. В апреле мы прибыли в Нью-Йорк, ускользнув от британского корвета «Гарнет». При этом мы давали даже меньше 12 узлов! Но оказались способны оторваться от лимонников! Считать «Стрелок» крейсером это, конечно же, было большое нахальство, очень скоро крейсер со скоростью менее двадцати узлов будет считаться черепахой. Но до этого времени лет пятнадцать-двадцать. Так что пока еще наша посудина вполне годная боевая единица! В мае 1885 года мы отправились в Россию, прибыв 12 июня в Кронштадт. После этого похода я получил звание мичмана и распределение на крейсер «Дмитрий Донской», к созданию которого имел некоторое отношение.
Отшумели новогодние и рождественские праздники 1886 года. Подготовка к морскому походу шла полным ходом и как это часто случается, откуда не возьмись выплывали неожиданные проблемы и нерешённые вопросы, доводящие чинов Адмиралтейства до белого каления, а должностных лиц из надзирающих органов до острого желания применить децимацию, превратив ее в поголовную декапитацию. Нельзя конечно сказать, что начальство тривиально выпускало пар, сиречь срывало свою злобу на офицерах и моряках Российского Императорского Флота, но малейшее нарушение внутреннего распорядка или дисциплины в целом каралось в повышенном размере. Признаюсь, откровенно, что сия волна не захлестнула с головой вашего покорного слуги мичмана Романова, но брызгами обдала изрядно. Я получил должность артиллерийского офицера, отвечающего за башню восьмидюймовых орудий. Меня назначили
Конечно же, пока никто мне не позволит совершенно самостоятельного командования, все под присмотром артиллерийского офицера, лейтенанта Николая Федоровича Добротворского. Это был весьма толковый офицер, фанат своего дела. Так что учиться мне было чему! Я старался вникнуть во все практические аспекты артиллерийского дела на вверенном мне посту, но этим не ограничивался. Как-то быстро у меня наладились отношения еще с одним весьма интересным человеком: лейтенантом Иваном Николаевичем Лебедевым, который был старшим минным офицером клипера. Я считал, что любой мичман должен уметь заменить своего товарища и выполнить любую работу на корабле, вплоть до командования им. Помня результаты войны с японцами и какие потери несли экипажи от вражеской шимозы и осколков, я вникал во все аспекты минного дела, был вахтенным мичманом, учился работать с аварийными командами — тушение пожаров, установка пластырей и заплат. Надо сказать, что не все офицеры воспринимали меня хорошо: как-никак выскочка, из Романовых, уже на весьма ответственном посту, да еще и нос сует во все дыры, но вот с Добротворским и Лебедевым у меня отношения сразу же сложились весьма дружественными. Интересно то, что в ТОЙ реальности оба они имели отношение к «Дмитрию Донскому», оба были его командирами, а Лебедев командовал крейсером во время несчастного сражения у Цусимы. Там и погиб. Надеюсь, что в ЭТОЙ реальности подобного сражения просто не произойдет.
Как я и обещал своим «предкам» наши отношения с Ольгой перешли в жанр эпистолярного романа, в котором я старался сдерживать юношеские эмоции, поддерживая весьма ровный тон «чуть-чуть тоньше нежели дружба». Мои друзья, Крылов и Менделеев, получили свои места на кораблях нашего флота, так что встречались мы весьма эпизодически: я жил ожиданием первого похода офицером, тем паче, что его предстояло совершить на борту новейшего крейсера «Дмитрий Донской», который впервые для кораблей этого класса в отечественном флоте был полностью лишен парусного вооружения. Взамен этого, от киля до клотика он был напичкан всевозможными новинками, к которым, в частности приложили свои руки Тесла и Попов. В основном, это касалось электричества для освещения, а также как вращения орудийных башен, лебёдок, брашпиля и шпиля. Кроме этого, судовой лазарет имел Х-аппарат (или лучевую трубку Хвольсона), а камбуз электрические плиты.
Но вернёмся к изрядно измучившей всех подготовке плавания. Слава Богу, что никто в не догадывался, что к этому столпотворению активно приложил свои голову и руки мичман Романов, в противном случае это добавило бы мне проблем. Если использовать лексикон из будущего, то предстояло перешерстить не только закрома Родины, но и покопаться в ближнем и дальнем зарубежье. В итоге масштабы сего мероприятия стали приобретать в некотором роде транснациональные масштабы.
И это не было преувеличением, ибо приглашение принять участие в плавании получил известный как в научных, так и в аристократических кругах Европы, сын князя Монако Карла III и его супруги, бельгийской графини Антуанетты де Мерод-Вестерлоо. Достигнув возраста почти сорока лет, Альберт Онор Шарль Гримальди всё ещё продолжал находиться в статусе наследника престола, однако сие обстоятельство его нисколько не расстраивало. Единственной страстью его с юных лет было море. Причём это увлечение не было аристократической блажью, а постоянным трудом и учебой. На бескрайние водные просторы он смотрел не через иллюминатор роскошной каюты, а с палубы боевого корабля. Его руки чаще сжимали не бокал с вином, а секстант или циркуль, ибо до совершеннолетия Альберт служил штурманом испанском военно-морском флоте, а потом, в чине лейтенанта успел поучаствовать во Франко-Прусской войне и даже удостоится награждения орденом Почетного легиона. Но ему хотелось не воевать на море, а изучать его тайны, искать и открывать. Одна экспедиция сменялась другой и все они оставляли следы на картах, уточнялись глубины и наносились новые течения. Но были и иные следы, ибо, невозможно сохранить присущие аристократам ухоженные руки, опуская в морскую пучину тысячи футов лески с грузом и подымая её обратно. И вот теперь ему предстояло совершить почти кругосветное путешествие имея в своём распоряжении новейшее исследовательское оборудование и даже несколько подводных аппаратов. Естественно, что он тотчас дал согласие и заблаговременно приехал в Кронштадт, дабы внимательно изучить всё то, с чем ему предстоит работать на протяжении многих месяцев.
Но приглашения рассылались и внутри Российской Империи и иногда это было неожиданностью даже для самого адресата. Именно так и произошло в Кронштадте, где в двухэтажном деревянном доме по улице Песочной, 31, который принадлежал Александру Степановичу Попову, собралась дружная и весёлая компания. На первый взгляд картина была вполне обычная: в самой большой комнате, вокруг громадного стола расселись богато, но со вкусом одетые мужчины и дамы. Можно было предположить, что сейчас начнется игра в лото или в вист, а возможно и сеанс по вызову духа Императора Наполеона I. Однако надев белоснежные, накрахмаленные салфетки они дружно принялись лепить пельмени. Дело было в том, что почти все из присутствующих были родом из Сибири и культ пельменей был центром внимания семейного праздника. Звучали шутки и анекдоты, раздавался весёлый смех, а заполненные пельменями большие блюда одно за другим поступали на кухню. Единственный человек, не принимал участие в общей лепке был известный врач Павел Иванович Ижевский, а по совместительству и муж сестры хозяина дома. Но чувствовалось, что именно он, душа этой компании, а забавные и остроумные истории и сценки в его исполнении заставляли всех хохотать. Внезапно, в комнату вбежала горничная и несколько растерянно обратилась к хозяину дома: