Цена ошибки. Трилогия

Грибанов Роман Борисович

3 ноября, местное время 05-07. Камчатка. Дефиле в километре к северу от сопки Бархатная, сто метров к юго-востоку от брода через реку Паратунка. Позиции южнее гати.

Командир первой батареи самоходного дивизиона скрипнул зубами, при виде медленно приближающихся к его позициям американских танков. Сначала все шло хорошо. Пользуясь замешательством американцев, когда прямо в их боевых порядка начали рваться тяжелые РС-ы залпа реактивного дивизиона, его СУ-100 хорошо поубавили количество американских танков, стоявших к ним задом. Но среди уцелевших нашелся кто-то, кто углядел, откуда американцев убивают, расстреливая их, как в тире, один за одним. Враги развернулись, подставляя толстую лобовую броню, довольно быстро вычислили их позиции и начали отвечать. И их все равно оставалось слишком много, больше десятка, на три, нет все-таки четыре его самоходки. Умевший все примечать в горячке боя, командир с радостью заметил, как ожила самоходка лейтенанта Пиксина, снова открыв огонь, и даже подожгла один "Паттон". Но сейчас у противника все равно трехкратное превосходство, а позиции его орудий все вскрыты. Надежды на помощь огнем с того берега не оправдались, открыло огонь всего одно орудие, а потом враги поставили дымовую завесу. Дымовую завесу! Решение спорное, ведь у него не танки, у которых башня вращается, но тупо сидеть здесь тоже не выход. Задавят огнем, потом обойдут с флагов и сожгут. Он начал отдавать команды. В штатном боекомплекте самоходной установки СУ-100 было всего 33

унитарных выстрела, два из которых - УД-412 - унитарный дымовой выстрел массой 30,1 кг с взрывателем РГМ. Три самоходки быстро выпалили, с учетом слабого ветра, шесть дымовых снарядов, медленно закрывших дымом пространство между ними и вражескими танками. После чего, взревев моторами, выскочили из окопов, рванув наискосок, к тыловой группе американской техники. Правда, это удалось не всем. Одну СУ-100 какой-то янки успел высмотреть, когда она еще только выбиралась из окопа, и на склоне зачадил очередной костер. А самоходка лейтенанта Пиксина вообще проигнорировала приказ командира. Или она все-таки имеет какие-то повреждения? Размышлять об этом было некогда, две СУ-100 рвались со склона сопки, прыгая на кочках, заходя в бок противнику. Как нельзя кстати, реактивный дивизион дал второй залп, совершенно скрыв американцев стеной своих разрывов. На долгие двадцать секунд стороны прекратили огонь. Стреляла только уцелевшая противотанковая пушка Д-44, единственная, которая выжила на западном берегу в дуэли с танками роты Пола Ксавье. Ее расчет ловил в прицел смутные силуэты танков и бронетранспортеров противника в редких разрывах дымовой завесы, поставленной отходящими американцами. На правом фланге эта завеса уже частично слилась с завесой от дымовых снарядов, выпущенных самоходками СУ-100 первой батареи, вдобавок дыму добавил второй залп дивизиона реактивной артиллерии, легший в самую кучу отходивших американцев. В эту самую кучу, вернее над ней, упорно вешала осветительные мины батарея 120-миллиметровых минометов 246 мотострелкового полка. И при помощи этих осветительных мин, постоянно заливавших поле боя периодически угасающим светом, можно было хоть как-то различать цели с западной стороны. Двадцать секунд, вроде и немного, но для противотанкового орудия это целая жизнь. За это время всего одному орудию удалось подбить еще один "Паттон" и три бронетранспортера, почти все, что удалась разглядеть в постоянно меняющемся мутном свете. Сами американцы огонь не вели, впрочем, как две самоходки, мчавшиеся на пересекающихся курсах с танками группы Ксавье. Не стреляла и самоходка лейтенанта Пиксина, по причине поломки радиостанции не услышавшая приказ и оставшаяся на месте. Просто не видно было, куда стрелять. Залп реактивных установок добавил не только дыму. Прямых попаданий в технику было немного, американцы потеряли по одному "Паттону" и М103, причем в обоих танках после попадания 140-мм реактивных снарядов детонировали боеприпасы. Еще три бронетранспортера вышли из строя, поврежденные близкими разрывами и крупными осколками. Но пехота, не успевшая погрузиться в бронетранспортеры, вышла из строя практически вся. Все это Пол Ксавье услышал из торопливых и скомканных докладов своих подчиненных, но его сейчас занимало не это. Главное, это то, что его танки, хоть и уменьшившиеся в числе, сейчас, когда дымовая завеса, гонимая слабым ветром с востока, сойдет, окажутся напротив позиций этих долбаных самоходок на дистанции примерно километр, развернутые к ним лобовой броней. Но эти двадцать секунд прошли, дымовая завеса медленной пеленой уплывала вправо, вскрывая предстоящее место боя, как театральный занавес открывает сцену. Только вот из актеров на сцене была только одна горящая русская самоходка, почему-то уже выползшая из своего окопа и все. Ну, еще уже угасающий пожар в еще одном укрытии, в его дыму смутно виднелся силуэт той самой СУ-100, которую его парни подбили перед атакой на гать. А где остальные? Пол, похолодев от нехороших предчувствий, начал судорожно поворачивать перископ командирской башенки, ощущая, как стремительно уходит время. Он едва успел повернуть перископ влево, увидев краем глаза маленький приземистый силуэт врага. Который находился значительно ближе, и совсем не в той стороне, где должен был быть. В его мозгу неслись, обгоняя друг друга мысли, о полной неправильности происходящего. Ведь вместо того, чтобы, по всем законам военной науки, сидеть в окопе, отстреливаясь от превосходящих сил противника, эти чертовы СУ-100 сами пошли в атаку! Так не должно быть! Он еще додумывал эти мысли, открывая рот, чтоб скомандовать развернуть башню влево, как в середине силуэта сверкнула вспышка выстрела, которая через мгновение превратилась в ослепительный белый свет, за которым пришла тьма.

На дистанции семьсот метров из 100-мм пушки Д-10 образца1944 года, оснащенной телескопическим шарнирным прицелом ТШ-19, хорошо обученный наводчик не промахивается. А бронебойный снаряд БР-412Б с такого расстояния уверенно пробивает не только бортовую, но и лобовую броню танков М103 и М48А2, ну может быть, за исключением маски пушки.

Две самоходки, стреляя с коротких остановок, постоянно сближались со сбившейся в кучу группой американских танков. Оставшись без управления с потерей командира, американцы теряли драгоценные секунды. Неразберихи среди них добавляли костры своих подбитых товарищей. Один, второй, третий.. Но все равно, американцев было слишком много, чтобы надеяться истребить их всех. Самоходки успели поджечь четыре танка, прежде чем уцелевшие американцы взяли себя в руки и разобрались, с какой стороны их убивают. С этого момента время существования советских СУ-100, вышедших в отчаянную атаку, стало измеряться секундами. Они успели подбить еще один танк, прежде чем сами вспыхнули такими же дымными кострами.

А лейтенант Пиксин со своим экипажем остался на месте. Из-за поврежденной радиостанции он не услышал приказы своего командира, а дымовая завеса плотно скрыла от него поле боя. Его позиция находилась западнее всех, и ветер, дувший с востока, закрыл лейтенанту всю панораму скоротечного боя. А когда пелена дыма сошла, лейтенант сначала и не увидел перед собой противника. Только подбитая техника противника, густо разбросанная перед ним. И только когда советские минометчики повесили над полем очередную порцию осветительных мин, лейтенант увидел американцев. Они уже значительно сместились к востоку, а самое главное, все танки стояли уже правыми бортами к нему, добивая две оставшихся самоходки его батареи, стоявшие уже почти у подножья сопки. Мысли пронеслись в голове лейтенанта табуном бешеных коней. Пусть из-за неисправной радиостанции, но он не выполнил приказ. И сейчас, там, внизу его командир и остальные товарищи погибают. Быть может, не в последнюю очередь, из-за того, что его самоходки нет рядом с ними. Мысли бежали в голове, а рефлексы, вбитые преподавателями в училище, оказались сильнее.

– Наводи по концевому! Внезапно пересохшим горлом прохрипел он.

До концевого М103 было чуть меньше, чем полтора километра. Но трассер первого выстрел прошел впритирку с заманом огромной башни врага. "Раззява", мысленно обругал лейтенант наводчика, но вслух сказал только:

– Спокойнее! Целься в корпус, под башню. Он нас пока не видит. И в самом деле, башня танка не стала поворачиваться в их сторону. Американцы, увлеченные боем с двумя самоходками, неожиданно подобравшимися к ним с противоположного фланга, даже не заметили новой угрозы. Следующий бронебойный снаряд вошел точно туда, куда метил наводчик. Под башню, лейтенант четко видел, как снаряд раскаленной спицей трассера уткнулся в это место. Через мгновение вражеский танк начал словно вспухать изнутри, а потом он исчез в громадном клубке огня и дыма. Из которого, величественно вращаясь, взлетела вверх его башня.

– Давай, работай второго замыкающего, чего задумался! Поторопил Пиксин впавшего в восторженное оцепенение от наблюдения своего результата наводчика. Тот, очнувшись, стал подкручивать маховик горизонтальной наводки. Американцы на дороге занервничали, два танка продолжили бить по уже горящим самоходкам, а остальные стали ворочать башнями по сторонам. Пока не видя точно, откуда еще в их группу прилетают снаряды.

– Не могу стрелять, угла поворота пушки не хватает! Прохрипел наводчик. Самоходка, стоявшая в окопе, из-за отсутствия вращающейся башни, уже не могла вести огонь по вражеским танкам, которые уже сильно сместились вправо.

– Саша, давай потихонечку сдавай назад из окопа и поворачивай вправо на сорок пять! Скомандовал Пиксин водителю. А сам вновь приник лицом к триплексу перископа. Где там американцы? Кстати, а ведь исправных танков у янки осталось всего ничего. Один, три, четыре! Все, остальные не шевелятся, даже те, кто не горит, все равно не подают признаков жизни. Слева от него опять бахнула пушка, из казенника затвора выскочила стрелянная гильза, обдав всех в рубке густым острым запахом сгоревшего пороха, заряжающий, не дожидаясь команды, сноровисто дослал в открытый затвор очередной бронебойный снаряд, взвыли вентиляторы, удаляя сгоревшие газы наружу. Вся эта привычная суета проходила совсем рядом, но, как бы мимо лейтенанта, все его внимание было приковано к трассеру летящего снаряда. Трассер уперся в последний, шестой каток ходовой части "Паттона". Когда осело облако разрыва, М48 уже стоял, частично развернувшись передом к ним, с вырванным напрочь катком и лентой сорванной гусеницы, лежащей позади.

– На полметра бы выше, точно бы в моторный отсек ему зарядил! Выговорил скороговоркой лейтенант наводчику, но тот не ответил, влипнув лицом в прицел. Пиксин тоже посмотрел в свой перископ, и почувствовал, как в желудке у него образуется ледяной ком. Башня танка, которому они сбили гусеницу, уже разворачивалась в их сторону. Черный зрачок девяностомиллиметрового дула мазнул, казалось, прямо по лицу лейтенанта, быстро уходя влево, но тут же остановился и пошел назад. А они, выехав из укрытия, уже стоят на склоне в полный рост!

– Чего ты не стреляешь! Громким шепотом прошипел Пиксин, как будто американец мог его услышать.

– Сейчас, сейчас.. Бормотал наводчик, подкручивая маховички прицела. А черное дуло, которое сейчас заслонило, как казалось лейтенанту, всю картину мира в наблюдательном перископе, уже не поворачивалось. Оно, стоя на месте и глядя лейтенанту прямо в душу, слегка качалось вверх-вниз.

– Нна, сволочь! Выкрикнул наводчик, на секунду откинувшись от прицела, а потом снова прильнув к нему. Пиксин, завороженно, как в замедленном кино, смотрел, как черный зрачок вражеского орудия в последний раз опускается вниз, и как в этот момент трассер их бронебойного снаряда утыкается в низ башни танка, прямо под черным зрачком его дула. На какие-то доли секунды картинка в перископе замерла, затем на танке противника сверкнула большая вспышка, там где они попали. И почти в то же мгновение черной зрачок вражеской пушки сверкнул второй вспышкой, поменьше. Еще пару мгновений лейтенант не мог оторваться от зрелища уже третьего горящего танка, подбитого сегодня его экипажем, а потом машину сотряс мощный удар. Не такой, как в прошлый раз, когда он вообще потерял сознание, но тоже ощутимо сильный. На этот раз попадание, последний привет от американца, которого они только что убили, пришлось по ходовой части. Американский наводчик, теперь уже наверняка мертвый, не успел точно взять прицел. Бронебойный девяностомиллиметровый снаряд, ударив спереди в трак правой гусеницы, пробил ее, и разорвавшись, разнес им на куски ленивец. Но это они узнали уже потом, а сейчас, когда машина встала, на виду, на склоне горы, надо было что-то срочно делать. Экипаж выпустил оба дымовых снаряда, целясь прямо в склон сопки, в ста метрах между самоходкой и оставшимися американцами. Потом лейтенант с мехводом выскочили наружу, чтобы осмотреть повреждения. Увидев бесформенные куски металла, оставшиеся вместо ленивца, мехвод разразился длинной матерной тирадой, даже не смущаясь присутствия командира. Да и Пиксину оставалось только выругаться. Они остались изображать из себя неподвижную огневую точку. Жить которой осталось ровно до того времени, как кому-то из американцев не придет в голову идея обойти их с фланга, вне зоны обстрела их орудия. "Оптимизма" им добавил заряжающий, заявив, что бронебойный снаряд, который он только что зарядил в орудие, последний. Остались только осколочно-фугасные, но с ними против танков не особо навоюешь. Но когда дымовая завеса расселась, вместе с ней рассеялись и страхи лейтенанта Пиксина и его экипажа. Американцев на поле боя не обнаружилось. Потеряв своего командира и оставшись всего с тремя танками, они отступили на два километра восточнее.

Когда-то, до войны, еще до поступление в военное училище, Пиксин мечтал совершить что-то героическое. Подвиг. И чтоб потом его наградили. Он в своих юношеских мысля представлял себе, как он выходит из дома. А на груди у него - орден. Орден Ленина, или Боевого Красного Знамени, он тоже красиво выглядит. И вот идет он по улице, а все, даже самые красивые девчонки смотрят только на него. Нормальные юношеские мечты. И вот теперь лейтенант Пиксин и его экипаж оказались в числе немногих выживших, и вообще, единственных не раненых из состава 460 отдельного самоходно-артиллерийского дивизиона. И весь экипаж был награжден одинаково, орденами Красного Знамени. Но теперь это казалось таким мелким, бессмысленным, что ли. Во первых у него уже не было дома. Да и красивых девчонок в ярких летних платьях поблизости что-то тоже не наблюдалось. Но главное было не это. Каждую ночь, в течение нескольких месяцев, лейтенант просыпался в холодном поту. Ему снился один и тот же кошмарный сон. Как вражеский танк нашаривает его своим черным зрачком дула, и они не успевают выстрелить, а американец, чьи обугленные кости на самом деле уже давно припорошило снегом, успевает!

Советские войска, понесшие большие потери в этом бою, американцев не преследовали. Командир батальона мотострелкового полка был ранен, и командование над всей пехотой принял на себя Ильин, как старший по званию. Пехота чуть продвинулась вперед, но даже гать очистить от поврежденной техники было пока нечем. Вся техника самоходного дивизиона была повреждена или уничтожена. Последний подвижный резерв, танковая рота 246 мотострелкового полка, к моменту боя не успела и сейчас еще только подходила к поселку Паратунка. Пока "тридцатьчетверки" растолкали на гати сгоревшую технику, и свою, и чужую, пока переправились, пока развернулись в боевые порядки, пока наладили взаимодействие, пока старший лейтенант Ильин привел всю, теперь уже свою, сборную солянку из различных подразделений пехоты, в порядок.. Короче, момент, когда можно было ворваться на плечах дезорганизованных американцев на Вилюченский аэродром, был безнадежно упущен. Советская пехота при поддержке танковой роты смогла лишь только приблизиться к аэродрому на два километра, как натолкнулась на спешно окопавшихся морских пехотинцев, поддерживаемых остатками танкового батальона. С наскока спихнуть с позиций не удалось, морпехи имели слишком много пулеметов, к тому же их поддерживали минометы и безоткатные орудия, не говоря о трех танках М48. Понеся потери, и потеряв две подбитые "тридцатьчетверки", советские войска стали окапываться в двух с половиной километрах от аэродрома. В этот момент над полуостровом, наконец, и появилась шестерка "Скайрейдеров", летевшая больше часа с ближайшего аэродрома на Алеутских островах. Сначала ее направили на поиск ракетных установок, так навредивших флоту в эту ночь. Но 21 ракетный полк, после выполнения последнего залпа, уже сорок минут, как снялся с позиций, и пройдя вдоль берега, уже сворачивал к своим капонирам возле Англичанки. Колонну машин полка, шедшую с затемненными фарами, "толстые собаки" попросту не нашли. Кстати, из шести ракет в последнем залпе, выпущенных в сидевший на камнях у входа в бухту Безымянная тяжелый крейсер "Де Мойн", попали пять. И теперь крейсер представлял из себя большую горящую груду обломков, от которой спешно отходили катера и шлюпки с немногими выжившими членами его экипажа.Тогда подполковник Стейтон затребовал штурмовики на поддержку своих подразделений, только что отступивших от Паратунки, и уже отразивших одну атаку русских. Одновременно отдавая приказ своим морпехам провести контратаку после авиационного удара по противнику.