Цена ошибки. Трилогия
Шрифт:
– Не волнуйся Серый, я все, я уже свое выплакала. Ровным голосом сказала Ира. Смотри, твоя мама идет.
Действительно, по коридору, запахивая халат, шла мама Сергея. Разговор с ней получился тяжелый. Сначала она никак не могла понять, почему его забрали в армию, когда ему еще даже 16 не исполнилось. Потом, когда она выяснила, что они добровольцы, и уже есть такой приказ, который разрешает призыв таких юных добровольцев , она пыталась узнать у Сергея номер его в/ч. Зачем это ей, Сергей сначала не понял, но потом мама ему объяснила, что все что он видит вокруг- это не районная больница, как он думал. С восьми ноль-ноль сегодняшнего утра это стационарный военный госпиталь номер 81/3, приписанный к 22-й дважды Краснознаменной Краснодарско-Харбинской мотострелковой Чапаевской дивизии. А она - заместитель начальника медицинской части этого госпиталя. В звании старшего лейтенанта. И что ему вполне можно служить и тут, в госпитале, перевод она попробует устроить. Тем более, здесь уже служат девочки из его класса. Но тут Сергей уперся. Увиденного в приемном зале ему хватило очень надолго, и он не за какие коврижки не хотел видеть эту картину долго. Они препирались минут пять, наконец, она сдалась. Она как-то, сразу надломившимся голосом сказала:
– Ладно, сын. Ты уже все решил. Может, это и к лучшему. На этой войне еще неизвестно, у кого больше шансов выжить.
Сергей, даже не ожидавший такой быстрой сдачи позиции, только молча кивнул. Затем он, вспомнив о приказе сержанта, посмотрел на часы, висевшие в коридоре.
– Мам, мне надо ехать. Через двадцать минут я должен прибыть к командиру. Да, чуть не забыл. Я тебе рыбы привез, целый рюкзак. Уже подсоленной, так что не стухнет. И там еще мешок с моей гражданской одеждой. Куда это занести?
– В гардероб отдай, скажи, я потом заберу. Ну, иди. И она, привычным жестом взъерошив ему волосы, резко повернулась и пошла назад, чтобы он не видел ее слез. В палатке -гардеробе его встретила Ира. Он как раз ставил в угол рюкзак, когда девушка своей фирменной летящей походкой подошла к нему, опять снимая респиратор.
– Я сейчас Макарова видела, он маму свою нашел. У нее вторая степень поражения, выживет. Сказал, что тебя в машине подождет.
Сергей обрадовался за приятеля. Сашка жил с матерью один, отца у них не было. И к своей маме он относился очень трепетно. Сергей запоздало подумал, что он сам, наверное, не сказал своей маме каких-то важных и добрых слов, потратив время на бестолковые споры. А Ирка, помявшись и прикусив губу, неожиданно спросила:
– Сергей, а это правда, что вы с Сашкой уже одного американца убили!
– Да, пилота, но это случайно вышло, он в парашюте запутался. Стрелять начал из-под парашюта. Попытался объяснить, как было дело, Сергей.
– Пилота?! Внезапно охрипшим голосом произнесла Ирка. Потом подалась вперед, обняла и поцеловала Сергея. В губы, по-взрослому. От внезапности у него зашумело в ушах. Раньше, в мирной жизни, о таком он даже подумать не мог в самых смелых своих мечтах. А Ира, не разжимая своих, неожиданно сильных рук, таким же хриплым шепотом прошептала ему в ухо:
– Серый, какой ты молодец. Пожалуйста, постарайся убить еще. Ну, хоть еще одного. Потом она отстранилась от него, посмотрела ему в глаза и сказала просто:
– Иди. И, резко повернувшись, почти бегом, пошла, в этот чертов приемный зал.
– Вот дает девка! Восхищенно проговорил санитар-гардеробщик. Он что-то хотел добавить еще, но встретившись взглядом с Сергеем, осекся.
Сашка уже ждал его в кабине, и они, молча, не разговаривая о том, что видели в госпитале, поехали к сержанту.
Глава 5. Соль, спички, сахар, табак и прочие ништяки.
1 ноября, местное время 02-35. Камчатка, Гональская тундра, верховья реки Быстрая. 2 мили к северо-западу от горы Бакенинг.
Рырка спал плохо. Вернее, один бы он спал куда лучше, но олени почему-то все время волновались. Рырка часто выходил из чума, подходил к вожаку. Тот не спал, вел себя беспокойно, все время фыркал. Небольшое стадо на ночь они согнали на богатую ягелем полянку в предгорьях, дальше на юго-восток уже поднимались заснеженные горы. Они, это трое охотников-оленеводов, Иван, Василий, и он, Рырка. И собаки немного волнуются, хотя голос не подают. Судя по всему, где-то бродит медведь, но это и странно. Обычно в это время года медведи еще все на реках, ловят последнего лосося, пока еще не встал лед. Они толстые, ленивые, готовятся залечь в спячку. Некоторые уже разбрелись по берлогам и видят свои, медвежьи сны-до самой весны. Рырка негромко рассмеялся, удачная рифма. Надо непременно ее вставить в песни, которые он будет петь на длинных зимних перегонах. Когда вокруг только белое безмолвие, нарушаемое собачьим повизгиванием. Собаки бегут-бегут, а каюр поет-поет, пока не приедет в другое стойбище. Зима, время, когда все ездят друг другу в гости. Потому что дел особо зимой у них нет. Они - это камчадалы, как их называют русские. Сами-то они себя называют ительмены, правда, в переводе на русский, это слово означает просто "люди". Рырка опять рассмеялся, тоже негромко, чтобы не разбудить товарищей. Он сам не заметил, как причислил себя к камчадалам. Как это говорят русские, "обрусел"? Да, "обительменился". Смешно получилось, надо и это запомнить. Сам он чукча, сын гордого народа, яранги которого стоят на тысячу километров к северу. Они, чукчи, в свое время победили всех. И ламутов, и коряков, и якутов. Да что там коряки, они выиграли войну с русскими, разбив войско иркутского губернатора, когда тот послал казаков, воевать непокорный народ, не желающий платить ясак. Мол, все платят налог Белому царю, а вы не платите? Война длилась почти 150 лет, закончившись в 1789 году подписанием договора о ненападении, когда русские поняли, что лучше торговать, а не воевать. По этому договору чукчи присягали российским императорам и отказывались от нападений на юкагиров, коряк и прочих подъясачных народов. Анадырский острог был снесен, гарнизон из солдат и казаков его покинул, а вместо него в Верхнем Аяне была открыта торговая фактория. Сами чукчи, согласно "Уставу об управлении инородцев", подписанному вместе с договором, "жили по собственным законам и судятся собственным судом", а ясак, шкура лисицы с взрослого мужчины, "платился по желанию в обмен на подарки". Но это все в прошлом, это все он услышал от деда, длинными вечерами в яранге, когда тот монотонно рассказывал старинные истории при свете пляшущего огонька в плошке с моржовым жиром. А потом отец, когда Рырке исполнилось восемь лет, повез его к русским. На совете рода выбор пал на него. В стойбище должны быть грамотные, немного, но должны. Чтобы не обманывали при торговле. И отец отвез его в Бухту Провидения, в школу-интернат. Но там мест было мало, русские как раз затеяли ремонт, и в итоге он оказался в Петропавловске, в большом интернате народов севера. И уже там он встретил свою будущую жену, в итоге оказавшись в чуме ительменов. А отцу пришлось отправлять на учебу его брата. Жена сейчас в пятидесяти километрах, вместе со всем стойбищем на берегу Быстрой, ловят лосося, пока лед не встал. Юкола для собак из него сушится уже плохо, слишком холодно стало. Но юколы летом заготовили много, из горбуши и нерки. А сейчас женщины стойбища, поставив навесы, коптят присоленную рыбу, людям тоже что-то надо есть зимой. А потом они пойдут всем кочевьем вниз по течению Быстрой, на оленьи зимние пастбища. И он увидит снова свою красавицу-жену. Внизу живота у него приятно заныло.
Сладкие полудремы-полусны Рырки были прерваны самым бесцеремонном образом. Горящая огромная стальная птица перечеркнула небосвод, разваливаясь на лету. Умирая, она летела уже на боку, и Рырка увидел, как из объятого пламенем фюзеляжа от кабины вбок сначала отлетел фонарь, а потом вылетели, почти одновременно, два темных комка, сразу расцветшими куполами парашютов. Они казались кроваво-красными на фоне падающей полыхающей металлической машины. Тяжелый штурмовик А-5А "Виджилент", подбитый капитаном Харисовым пять минут назад, наконец, упал на землю. Рырка резко, как собака, встряхнулся и быстрым шагом пошел к чуму. Оттуда как раз выскочили полусонные, но уже одетые Иван и Василий.
– Что за шум? Спросил Иван.
– Самолет упал. Горел сильно. Кто-то сбил его, однако. Но летчики выпрыгнули. Лаконично объяснил ситуацию Рырка, заходя в чум и беря винтовку. Оружие было у всех троих, но разношерстное. У Ивана была винтовка Мосина, у Василия вообще старая берданка, еще однозарядная, но самодельная пуля калибром 10,67 миллиметра наповал валила и медведя, и лося. Надо было только точно попасть, но с этим ни у ительменов, ни тем более у чукчей проблем не было. Стрелять оба народа учились с самого малолетства, а еще учились беречь патроны. Патронов было мало, и почти все самодельные, переснаряженные по многу раз. Пулелейка у каждого охотника была своя, а снаряжать патроны дети в стойбище учились еще раньше, чем стрелять. У самого Рырки был редкий экземпляр, рычажный винчестер 1873 года 44 калибра с подствольным трубчатым магазином на 12 патронов. Ее подарил Рырке на свадьбу отец, а отцу она досталась от деда. Дед же в свое время выменял ее у американцев-контрабандистов, которые на шхунах частенько приплывали на Чукотку, еще до революции. Приплывали торговать, не грабить. Грабить, на первый взгляд простоватых, чукчей опасались, поскольку репутация у аборигенов была еще та. Ведь когда, наконец, произошло замирение с русскими, чукчи переключились на эскимосов, совершая набеги на север Аляски по зимнему льду. Поэтому американцы при встречах предпочитали нужное себе выменивать, пусть и обманывая при этом, безбожно завышая цены на свои товары. Как рассказывал дед, за весьма тяжелый М1873 и сто патронов он отдал четыре веса в выделанных песцовых шкурках. С тех пор много воды утекло, патроны переснаряжались неоднократно, латунные гильзы, даже такие толстые, как у патрона патрон 0.44-40 Winchester не выдерживали, и сейчас у Рырки всего два десятка толстых тупоголовых цилиндриков в патронташе и 12 в магазине винтовки.
– Интересно, чей самолет? Спросил Иван.
– Я не понял. Военный, это точно. Большой, сильно большой. Которые раньше все время летали, поменьше будут, однако. Наверно, не наш. Честно ответил Рырка, имея ввиду истребители 865 авиаполка, частенько пролетавшие над долинами и горами Камчатки в мирное время.
– Так сделаем. Я и Иван пойдем искать летчиков. Они недалеко упали. Василий, ты остаешься с оленями. Собирай стоянку. У тебя винтовка на зверя, совсем не для злых людей. Объяснил Рырка собравшемуся было возразить Василию, имея ввиду однозарядность его берданки. Василий молча кивнул. Вообще, Рырка был самым молодым охотником в группе, и обычно все решения принимал Иван, как самый старый и опытный. Но не сейчас. Сейчас оба камчадала безоговорочно признали старшинство Рырки. Охотники проверили оружие и амуницию, Рырка еще посмотрел, не слишком ли туго выходит новый нож, подарок тестя, из ножен на поясе. Потом посмотрел на Ивана:
– Готов? Тогда пошли.
И они молчаливыми тенями скользнули в ночную темноту. Можно сколько угодно смеяться над северными народами, рассказывая анекдоты, сидя дома, на теплом диване. Чукча и вправду выглядит временам глупо, когда попадает из привычной лесотундры на городской асфальт. Но в его родных местах опаснее его нет никого. Он реальный властелин и тундры, и северной тайги.
Пара американцев приземлилась по разному. Они до последнего пытались спасти самолет и катапультировались, когда "Виджилент" уже совсем неуправляемо завалился на бок. Еще в воздухе служба спасения узнала их координаты и заверила их, что к ним летит вертолет. Катапультирование при сильном крене, да еще на небольшой высоте всегда опасно. Тем более оно опасно ночью, и вдвойне опасно в горах. Пилоту повезло, он сел на относительно безлесный пологий склон, сильно ушибся, но и только. А штурману-бомбардиру совсем не повезло, его протащило дальше, и он упал на заросший небольшим кедровым стлаником и рододендронами склон распадка. Сломав при приземлении ногу, штурман от боли на время потерял сознание. Кода он очнулся, то увидел рядом Рырку, который с большим интересом перебирал вещи из его аварийного запаса. Штурман потянул из кобуры пистолет, но чукча среагировал на движение гораздо быстрее. К этому времени Рырка уже понял, что лежащий перед ним человек в летном комбинезоне - американец. У советских пилотов не может быть надписей на одежде на английском языке. Кстати, одежда очень хорошая, и тестю как раз впору придется, подумал Рырка, выбивая из руки врага пистолет. Молниеносным движением он выхватил нож, одновременно хватая за голову американца и поворачивая ее набок. Следующим привычным движением он перерезал летчику горло, стараясь не запачкать кровью такой хороший комбинезон. Резать человеку горло оказалось гораздо проще, чем оленю. Эту картину увидел пилот. Он как раз к тому времени успел зажечь сигнальный фальшфейер и включить рацию. Связь с вертолетом установилась быстро, пилот вертолета его заверил, что будет в месте крушения через пятнадцать минут. Выполнив все процедуры по связи и идентификации их местонахождения, пилот начал искать своего товарища, включив довольно мощный фонарь. Увиденное его потрясло. Его товарищ лежал неподвижно. Наверняка мертвый, живые не лежат в такой неестественной позе. А какой-то грязный туземец в звериных шкурах уже сноровисто стягивал с него одежду. Поскольку погода была холодная, Рырка и вправду был одет в парку. Парка, ее камчадалы называют еще кухлянкой, представляет из себя балахон из оленьей шкуры, мехом внутрь, который одевается через голову. А стягивать комбинезон с убитого им штурмана он начал из-за опасения, что тот все-таки запачкается кровью. Жена, конечно, потом попытается отстирать, но кто его знает, что это за ткань. На ощупь вроде очень хорошая, но неизвестно, как она стирается. Лучше не рисковать. Когда луч фонаря осветил его, Рырка бросился в сторону, снимая со спины ружье. "Черт, у этого дикаря настоящий винчестер со скобой Генри, легендарное ружье, покорившее Дикий Запад", изумленно подумал пилот, пытаясь переложить в левую руку фонарь, а правой достать из кобуры пистолет. Это была его последняя мысль, а потом в голове, словно бомба взорвалась. Неслышно подошедший сзади Иван от всей души приложил пилота по голове прикладом. Потом он деловито склонился над телом пилота, обшаривая его. Достав пистолет и фонарик, он крикнул Рырке: