Цена отсечения
Шрифт:
Вечером зашел Степан. Предупредил, что рано утром улетает на денек: проблемы в Питере. Быстро взглядывая, пробивая напролет, привычно выдул бадейку вечернего чаю. Красного до черноты, горячего, как доменная печь. Жанна и Тёма всегда подливали холодной, а Стёпа крупно глотал кипяток: как можно остужать божественный напиток?! Жанна суетливо бормотала; о чем ни попадя, без пауз, лишь бы треклятый Забельский больше не вставал перед глазами, не напоминал о сегодняшнем утре, о предстоящей слежке и доносе… Ты знаешь, Степа, прикупила милый шарфик, совершенно вроде бы ненужный, но такой летучий, в модную расплывчатую зелень, а в парфюмерном
Бормотала – и самой становилось отвратно; все это говорила не она, не Жанна, живая, настоящая, а какая-то придуманная женщина. Говорила на доступном для мужчины женском языке, про понятные ему женские темы. Лишь бы он не напрягся, не насторожился; и какая же чашка большая, никак не допьет… А потом шаталась по квартире. Все мерещилась та деваха: два соседних номера в «Балчуге» на Мойке; она валяется, он к ней заходит; объятия; недолгий дневной сон на общей постели, опять объятия – и так, между прочим, между главным, насмешки над ней, над Жанной: над старой обманутой дурой… Ночь снова превратилась в марево; утро было вязкое; к полудню терпение лопнуло; она наконец-то решилась. Степа нарушает все общие правила, а ей – нельзя?
Дверь в кабинет была заперта, ключ убран; Жанна знала код. Компьютер потребовал шифра; Жанна знала и шифр. Степа сообщил не так давно, на крайний случай: если он будет в отъезде, а что-нибудь потребуется срочно. С чего начать? С этих самых оффшоров? С клиентуры? А может, лучше с брокеров? Но где, в каких компьютерных закоулках она должна их искать? А главное, ее решимость – гасла. Еще быстрей, чем нарастала только что. Наблюдать, подсматривать – противно. Но заползти в его дела и вскрыть потаенные файлы – физически страшно. Как проткнуть себе вену. Не коротко, резко надрезать, а именно с усилием проткнуть. Навела компьютерную стрелочку на цель, гладишь указательным пальцем клавишу «Enter», а кожа на сгибе локтя будто ощущает тяжесть кислого железа, пульсирует; надавишь – и брызнет горячим… Так и сидела, смотрела в экран, водила мышкой по рабочему столу. Пока глаза не углядели сами – «Ежедневник». Вот он, в уголке. И тут уж удержаться было невозможно; это не дела, а личное; на личное она имеет право.
Покряхтывая, загрузился долгий файл. Даты. Цифры. Снова цифры. Копии чьих-то писем, явно неженских. По-русски, по-английски. Записи… не любовные. Слишком давно он этот дневник ведет, много понаписал. Первые пометы девяностого – как только был куплен первый компьютер. Вначале короткие, почти шифрованные. Звтрк Шумей.: Метроп., звтрк Скок.: Мскв, ланчев. Заостровц., Махиндр Модахар, обед Студъездайк, уж. Три пескаря, Смоленский – хаммер. цнтр. Просит денег Квл, иначе выдв. по округу Хкм, а Сухин. против. С девяносто девятого – подробнее. Но давай, колесико, крутись; нам нужен сегодняшний день.
Когда там у них все началось? Полгода назад? Год? Месяца три?
«10 октября. День рождения Веника. Ген. – май. Юра К. в настоящей грузинской бурке, при нем девица с откляченным задом; рядом расфуфыренная мать. Кто? Новая моя Супруга и любимая Теща, прошу жаловать. (Громогласно.) Когда же Ты успел, Юрочка? Долго ли умеючи. Умеючи – долго. Дамочки шепчутся, мужики завидуют. В конце вечера выясняется: розыгрыш. Жена и Дочка сибирского Друга; Друг попросил развлечь в Москве. Развлек.
Запись как запись. Дальше, дальше… вот что-то очень длинное, сумбурное и яркое, про военных и чекистов; первые правили миром, потом пошли сплошные заговоры, мир попал в ловушку… Жанна начала читать и вспомнила Степины томские лекции: он уходил в свои знаменитые отступления: сам он их называл – боковики; она неслась за его мыслями, как на санках с горы: ровно, ровно, ухаб, трамплин, мамочка, как хорошо! Только очень давно это было.
Октябрь 17. Историей когда-то правили Военные. По балансу верх оставался за Армией, политика происходила на поле боя. Экономика – примыкала. С обеих враждебных сторон. Выиграет твой вассал – поделится плодами победы. Одолеет враг – перейдешь на его сторону, что-нибудь да отщипнешь от пирога. Миром правила конкуренция силы, в противостоянии – навскидку – определялась цена преимущества.
Красиво Степа говорит. Внушительно – и быстро, без малейших пауз. Ему мешают лишние детали; он счищает их, как счищают кожуру. Взлет, спад, захватывает дух, на сердце легко, и ты на все готова, только позови. Он тебя приобнял, тебе не страшно нестись поверх истории, а там, под тобой, расстилается Время. Движутся войска Наполеона; жадный Ротшильд несется в разлетке (обязательно в разлетке, хотя на чем он ездил? да неважно), подкупает писак-журналистов; на бивуаках бодро бьют барабаны, солдаты готовятся к смерти, а в Лондоне мальчишки уже выкрикивают новость: Наполеон победил! Битвы еще не было, но она уже завершилась. Потому что газетное слово сильнее реальных событий; оно управляет людьми.
Военные напугались: Торгаши обнаглели, Аристократы обособились, Интеллигенты задрали нос. В ответ Военные усилили Полицию. Тайную. Наступление по всем фронтам, ответная реакция противника: Третий Интернационал, террор как метод политического сопротивления. Неизбежное следствие: Спецслужбы стали еще нужнее. Тут же все заговорили про еврейский заговор: дело Дрейфуса, протоколы сионских мудрецов. И так далее, по нарастающей, без остановки.
У Жанны было яркое воображение. Она представляла красивых и сильных военных, которые были галантны, благородство в каждом жесте; теперь они в иракской дряни, терпят заранее запланированное поражение. Где, спрашивал Степа, теперь боевой генерал де Голль, с полей войны шагнувший в политику? Нет генерала де Голля, есть выходцы из ЦРУ и КГБ. Что дальше? И как должен вести себя бизнес?
Мы поддержали НТР, оплатили выход в космос, запустили мобильную связь, Интернет, создали глобальный мир открытых рынков, разорвали границы национальных государств, породили космополитизм; Они усилили слежку. На тех, кто наблюдает за тобой, нацелены камеры служб безопасности от безопасности. Нет границы между объектом защиты и объектом наблюдения. Ловушка.
Вывод. Надо закладываться на долгую жизнь под Ними. Мы должны научиться мыслить в Их категориях, чтобы переигрывать конкретно. Прибавочная стоимость и Они. Надо подумать.
Как же движутся мысли в этой дурной мужицкой башке? По каким просветам скользят, как цепляются друг за друга? Возникают одна за другой, топорщатся все сразу, как торчат игольные уши из швейного набора? Что он переживает, когда пишет? Или не переживает ничего? Ощущает ли он задницей подушечку, подложенную на стул? Вспоминает хотя бы иногда, кто ему заботливо ее подарил? Где она, Жанна, в его мире? есть она там вообще? Или только – пока перед глазами, а выпала из поля зрения – и все равно что умерла?