Цена памяти
Шрифт:
Все вопросы, которые образуют длинную вереницу в мозге Гермионы, мгновенно разлетаются в стороны, когда она слышит последнее его заявление. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами и глупо моргает раз, другой, пока сказанное доходит до неё в полной мере.
— Ты пустишь меня в свою голову? — бестолково повторяет она, и Малфой лишь кивает.
В первый раз Гермиона задаётся вопросом, который за всей чередой потрясений она попросту упустила. Почему Драко Малфой вообще хочет помочь ей вспомнить? Он сказал, что рад, что она начала
Возможно, думает Гермиона, она на самом деле знает что-то такое, что может освободить Малфоя.
Эта версия устраивает её, и она вдруг осознаёт, что снова, как и в ситуации с Орденом, обладает большей властью над Драко Малфоем, чем могла себе представить. От её воспоминаний может зависеть его жизнь, его свобода, он сам. Эта мысль вызывает трепетное волнение.
Гермиона глубоко вздыхает. Спрашивать самого Малфоя бессмысленно, он уже явно дал понять, что не раскроет больше, чем считает нужным. Но, по крайней мере пока что, Гермиона готова согласиться на его правила игры.
— Так о каких подсказках речь? — спрашивает она.
Малфой, до этого момента напряжённо наблюдавший за ней, расслабленно откидывается на стуле.
— Что ты помнишь про Нидвудский лес?
***
— Грейнджер, хватит испепелять меня взглядом, это утомляет.
Гермиона продолжает смотреть на него, чуть сузив глаза, и ничего не отвечает.
Она ждёт.
И он знает, чего она ждёт.
Малфой сам сказал, что делает это для себя — так пусть же начнёт хоть немного стараться.
Она торчит в Паучьем тупике вот уже чёртовых полчаса, хотя на Гриммо для неё найдётся сотня дел, и Гермиона ненавидит вот так попусту тратить время, ненавидит слышать, как беспощадные стрелки часов отсчитывают минуты одну за другой. Она испепеляла взглядом зачарованный галлеон, ходила по гостиной, не единожды порывалась уйти, два раза отправила Малфою короткие сообщения и даже поймала себя на том, что переживает, что с ним произошло что-то серьёзное.
И вот он просто так заявляется всё с тем же самодовольным видом и ещё смеет ей указывать. Гермиона еле сдерживается от повторения прошлого раза.
Он окидывает её долгим негодующим взглядом, задерживая внимание на палочке, и раздосадованно говорит:
— Мерлин, Дантисимус, Грейнджер. Подойдёт?
Она медленно кивает и опускает палочку.
В ту встречу он сдаёт ей расположения Пожирателей в Нидвудском лесу, и это действительно полезная информация. Гермиона ещё не осознаёт этого, когда принимает пергамент, исписанный его острым почерком, но позже Ордену удаётся зачистить все точки, и хоть площадь территории не такая большая, это победа, которая придает всем сил и уверенности.
В следующую их встречу Гермиона не благодарит его, но держится более благосклонно,
После этого они видятся ещё несколько раз.
Малфой рассказывает о налёте на деревню вблизи Бристоля.
Сообщает о засаде в Андорре, куда Хагрид и несколько других членов Ордена планируют отправиться для встречи с Олимпией Максим.
Приносит контакты нескольких волшебников из Германии, с которыми пытаются установить контакт Пожиратели.
Но ни Малфой, ни Снейп не предупреждают Орден об ужасной западне буквально в двадцати милях от Лондона.
***
Грудь и голову сдавливает словно железным обручем, сильнее, болезненнее, чем обычно, и Гермиона стискивает зубы, уверенная, что её вот-вот расщепит.
Миг — и она оказывается на Гриммо.
Яркий свет ослепляет, и множество громких звуков одномоментно воздействуют на сознание. Вокруг раздаются громкий плач и стоны, кто-то в стороне громко ругается, прямо возле возникшей Гермионы некто успокаивает других, и в глубине дома Вальпурга заходится истошным криком, проклиная грязнокровок и предателей крови.
Гермиона жмурится, стараясь привести в порядок все органы чувств.
Её тело каменеет от напряжения и боли, но Гермиона продолжает удерживать Невилла, пропустив руки у него подмышками и обхватив поперёк груди. Хватка неудачная, но он в отключке, а ей нужно было как можно скорее унести его с поля боя. Иначе он бы не выжил.
Кто-то тянется к ней, разжимает пальцы, подхватывает Невилла сначала руками, а потом сквозь ругательства применяет Вингардиум Левиоса. Гермиона по инерции тянется следом, но не может разобрать, куда его уносят. Кроме того, кто-то другой уже хватает её за подбородок, заглядывая в глаза.
— Гермиона! Гермиона, ты как? Ты ранена?
— Я в порядке, — хрипит она, — в порядке, — и заходится приступом тяжёлого, сухого кашля. Горло дерёт от пыли и пепла, лёгкие горят, и Гермиона никак не может совладать с дыханием. У неё в руке оказывается стакан воды, а говорящий, кто бы он ни был, покидает её. Вокруг так много тяжелораненных, и всем нужна помощь.
Гермиона отступает в сторону, крепко вцепившись в стакан. Сердце стучит где-то в горле, и злые слёзы застилают глаза.
Она правда не ранена, но вся в грязи и чужой крови, поэтому со стороны наверняка производит ужасающее впечатление. Но она цела. И она жива. И это главное.
Гермиона залпом выпивает воду и прямо грязными руками трёт глаза, стараясь прийти в себя и отбросить все ужасные видения, которые преследуют её с поля боя.
Там, в Сент-Олбансе, она видела труп Лайзы Турпин, лежавший с раскинутыми в стороны руками и распахнутыми глазами. Это была Авада.
Она видела, как Бомбарда попала в стену прямо рядом с Алисией Спиннет и осколки посыпались прямо на неё, хоть она и попробовала создать щит. Никто не успел ей помочь, а жалкие попытки разобрать завал провалились.