Цена посвящения: Серый Ангел
Шрифт:
Решетников промычал что-то невнятное, поднял вилку вверх, призывая Салина к вниманию.
— Два дня назад следователь районной прокуратуры, ведущий дело, был отстранен от работы на время служебного расследования. Тем же вечером он пропал. Идет третий день как его не могут найти. Ни дома, ни на работе, ни у знакомых. Стоит вопрос о возбуждении розыскного дела.
— Занятно, — протянул Салин. — И кто сей борец с преступностью?
— Шаповалов Валентин Семенович, двадцать шесть лет, окончил Московский юридический, стаж работы следователем — три года. Холост, проживает с родителями. Данными компрометирующего
Решетников с трудом проглотил плохо прожеванный кусок и вставил:
— Если не считать, что сей вьюнош волоокий вел следствие по делу Виктора Ладыгина в девяносто шестом. И посему контачил с Подседерцевым из Службы безопасности президента. Обоим, земля пухом не показалась, как ты помнишь. [5]
Салин нахмурился.
Виктор Ладыгин был учеником и соратником Мещерякова, вместе с учителем бросил Москву и уехал продолжать исследования в клинике забытого Богом Заволжска. В столицу вернулись уже в девяностых, обремененные новыми знаниями и тайнами, часть из которых относилась к деятельности Организации, взявшей их под крыло. Их удалось пристроить «под крышу» одного из гигантских концернов, перемалывающих нефтяные, партийные и мафиозные деньги. Все шло прекрасно, пока Виктор Ладыгин не выпал из окна. Предварительно ему кто-то свернул шею. Подседерцев, крупный чин из СБП, с которым с позволения Салина контачил Ладыгин, пережил Виктора всего на пару дней. И тоже выпал из окна. Но с этим несчастным случаем вопросов не было, Салин доподлинно знал, что Подседерцева зачистили, выметая предвыборный мусор из президентской избы.
5
Об этих событиях см. в романе Олега Маркеева «Черная Луна».
— Спасибо, Владислав. — Салин вялым движением руки указал охраннику на соседний столик.
Владислав послушно отошел, сел вполоборота, контролируя дверь в магазинчик и воротца ресторанчика.
— Занятно, занятно. — Салин, задумавшись, поболтал вино в стаканчике.
— Только не надо про карму, воздаяние за грехи и о том, что не надо копать яму другому, иначе сам в ней свернешь шею, — предупредил Решетников.
Намек был достаточно прозрачный. Мещеряков и его приборы имели самое непосредственное отношение к некоторым загадочным смертям, происшедшим в самый канун развала Союза. И к выпадениям из окна весьма осведомленных лиц из высшего эшелона партии включительно.
— Даже и не думал об этом, — тихо ответил Салин.
Решетников отложил вилку, откинулся, с довольной миной похлопал себя по животу.
— Первая стадия стресса, друг мой. Дикий жор. Все, как доктора пишут. Не дай Бог дожить до второй, когда кусок в рот не лезет. Такого я не перенесу.
Салин ответил слабой улыбкой. От него не укрылась тревога, гложущая Решетникова изнутри, плохо спрятанная за показным сибаритством.
— Я вот что думаю, Павел Степанович, — глядя в стакан на густо-красную пленку вина, произнес Салин. — Кому это еще жить надоело, если так нагло лезет в наши дела?
Решетников сразу же придвинулся.
— И я говорю — играют. Нутром чувствую!
— Чувствовать мало. Надо знать.
Салин искоса бросил взгляд
— Не пройдет, — проследив его взгляд, произнес Решетников. — Сразу же засветимся.
— И что ты предлагаешь? — Салин внимательно всмотрелся в лицо друга. — Не томи. Со дня смерти Мещерякова прошла неделя, ты не мог не подготовить вариант. Иначе бы сюда не заявился.
— А что толку прибегать с голой проблемой? Только панику сеять, — усмехнулся Решетников. — Как говаривали в эпоху застоя, есть мнение… Короче, предлагаю сыграть вариант «Д’Артаньян».
— М-да? — Салин изогнул бровь.
Решетников всему и вся присваивал кодовые обозначения, исходя из своей обширной эрудиции и густо приправляя ее народным юмором.
Вариант «Д’Артаньян» соответствовал идее известного романа Дюма, откуда, возможно, он и перекочевал в оперативную практику. Подбирался честный, шустрый и сообразительный провинциал, абсолютно не сведущий в столичных интригах. Такой за дружбу с сильными мира сего, благосклонность светских кокоток, за возможность приобщиться к великим тайнам королевства, получить офицерский патент и все к нему прилагающееся готов горы свернуть. Надо только указать, какую именно.
— Я, естественно, буду Ришелье, ты, Павел Степанович, — кардиналом Мазарини. А кто согласен быть неистовым гасконцем?
Решетников издал короткий хохоток, отвалился на спинку скамейки, отчего она тревожно хрустнула.
— Если точно, калининградцем. — Он достал из нагрудного кармана куртки сложенный вчетверо листок. Протянул Салину. — Познакомься. Злобин Андрей Ильич, заместитель по следствию Калининградской городской прокуратуры, в начале месяца с повышением переведен в Москву. Справки я уже навел. Идеальный «Д’Артаньян».
— Когда можно сделать? — быстро спросил Салин. Рефлекс тысяч охот подсказал, сейчас главное — держать темп. Перевести дух можно будет позже, когда жертва замаячит в пределах видимости. А потом — последний рывок. И когти в горло.
— А хоть завтра, — как можно небрежнее ответил Решетников.
Салин кивнул, принял листок. Свободной рукой достал очки, партийная мода на монументальность канула в Лету, теперь это были невесомые и элегантные «Сваровски». Но стекла остались дымчатыми, за ними легко прятать глаза от собеседника.
Он развернул листок и стал читать. Сначала наискосок, потом каждую строчку.
В эту минуту звуки, запахи и цвета дачного рая умерли для него. Остались только рефлексы старого льва, вставшего на тропу охоты.
Лев не может не охотиться. Гнать жертву для него означает жить. И в этой гонке за жизнью и смертью он не дает пощады ни себе, ни жертве.
Глава вторая. Бизнес-ланч с провинциалом
Приказ срочно отбыть в Москву в распоряжение управления кадров Генеральной прокуратуры застал Злобина врасплох. Сам считал, что висит на грани увольнения, столько грехов накопилось. Да и характер был еще тот, крутой, в казацкую родню по отцу, всем икалось: и подследственным, и непосредственным руководителям.