Цена посвящения: Время Зверя
Шрифт:
Гордый профиль с острой кляксой бородки под нижней губой, зачесанные назад тугие вихры волос, толстые и сильные, как смелые мазки масляной краски. Свободные, незажатые движения. Подкупающая смесь уверенности в себе и полной раскрепощенности. На бизнесмена совкового разлива он абсолютно не походил, скорее — из богемных кругов, но в деньгах нужды не испытывал.
«Он бабам — нравился за то, за что не должен знать никто», — пришла на память строчка из лагерного шансона.
— Кто такой? — спросил Максимов, оглянувшись.
— Ай, крендель из «новых». — Иванов
— В самом деле?
— Матоянц так считал.
— Тогда — другое дело.
Максимов повернулся к экрану, чтобы получше разглядеть молодого человека, но он уже исчез. В кадре осталась только вдова, она разговаривала с какой-то молоденькой барышней, примерно Карининого возраста и чем-то неуловимо на нее похожей.
— Да не косись ты на них! Я тебе другое кино покажу.
Иванов вытер пальцы салфеткой, взял со стола пульт видеомагнитофона.
— Ты у нас не из слабонервных, как мне доложили. — Он демонстративно козырнул осведомленностью.
«Нет, как все-таки людей служба портит! — Максимов упер взгляд ему в переносицу. — Аж лицом просветлел. Щелкнуть, что ли, по носу?»
Решил, что не помешает.
— Полгода назад вы знали, что будете сидеть бесхозным псом? Уверен, нет. И это при всей вашей сверхинформированности. Вывод прост: осведомленность тешит самолюбие и портит характер. И ничего более. Что толку от моего досье, если я сейчас дожую бутерброды, встану и уйду? — Максимов сбавил тон. — А то, что вы держите для меня в кармане, так там и останется.
У Иванова хватило выдержки, на лице удержалось тупое и бесстрастное выражение старого служаки.
— Нет, я не ясновидящий, — продолжил атаку Максимов. — Просто привык думать о людях сначала хорошо, а потом уж — как заслужат. Пока держу вас за профессионала, Василий Васильевич. Вы же меня не водку зазвали пить. Значит, если пригласили на беседу, то подготовились. И сценарий в уме набросали, и каждое движение рассчитали. Кто же при постороннем в сейф полезет? Какой профи, выйдя из кабинета, оставит в ящике стола то, чему положено лежать в сейфе? Вывод прост. Когда вышли меня звать, сунули это, — думаю, конверт, — в карман. — Максимов примирительно улыбнулся и добавил: — Я тоже Конан Дойла читал.
Вот тут, вопреки ожиданиям, Василий Васильевич не выдержал. Лицо дрогнуло, и на нем проступила горечь.
Иванов медленно, заторможенным движением растер щеки, словно размазывая что-то липкое, неприятно тянущее кожу.
— Ладно, парень, хватит бодаться, — глухо произнес он. — Пинать раненого много ума не надо. А я который день живу, будто сердце вырвали.
— Мои извинения…
— Ладно, проехали. — Иванов вытянул руку с пультом. — Смотри кино. Все разговоры потом.
Внутри видеомагнитофона тихо щелкнуло, на экране телевизора пошла запись.
Снимала камера видеонаблюдения. Лужайка за домом светилась неестественным серебристым светом. Задний план кадра залепили темные, непрозрачные контуры деревьев.
Максимов посмотрел на хронометраж. Час тридцать две после полуночи.
В круг максимальной резкости
Матоянц свернул с дорожки. Побрел по лужайке, оставляя за собой на влажной траве яркую фосфорную дорожку. Остановился. Закинул голову.
Максимов про себя отметил, что двигался Матоянц как-то странно, заторможенно и вяло. Он помнил, что в жизни походка у Матоянца была наполеоновской, — сочетание величавости и напора. А на экране шел не глава крупного холдинга, а какой-то лунатик.
«Возможно, камера так искажает?», — подумал Максимов.
И через секунду понял, что ошибся.
Из темноты в центр кадра метнулись острые клинообразные фигуры.
Собаки беззвучно летели над самой травой, волоча за собой серебристый шлейф. Шкуры от набившейся в шерсть влаги в призрачном свете оптики ночного видения казались густо измазанными фосфором.
Самый крупный пес вырвался вперед, распластал в прыжке длинное тело. Блик света ударил по оскаленной пасти, высветив оскал мощных клыков.
Удар мощного тела сбил Матоянца в траву. Пес, летевший вторым, вцепился ему в правую руку, поволок за собой. Еще одна собака с прыжка вгрызлась в колено. Матоянц оказался распятым на земле, с горлом, сдавленным мертвой хваткой Вожака. Стая облепила его со всех сторон, плотный клубящийся шерстяной ком закрыл от обзора тело.
Десять секунд — Максимов засек по таймеру — псы рвали и терзали жертву. Когда стая отхлынула, на траве в жирной блестевшей луже осталась лежать распотрошенная кукла. В фосфорном свете ярко горели обнаженные ребра и шар обглоданного черепа.
«Вот и ответ, почему гроб не открывали», — подумал Максимов.
Иванов остановил запись.
— Дальше наша суета. Смотреть тошно. Или хочешь?
— Лучше отмотайте назад, на начало атаки, — попросил Максимов.
На экране зарябили серые полосы. Потом пошла запись.
Псы, характерно поджав хвосты, неслись по серебряной траве.
— Стоп! — Максимов вскинул руку.
В стоп-кадре застыл в прыжке Вожак.
— Увеличить можно?
Иванов одобрительно хмыкнул. Подавил на клавиши пульта. Изображение скачками стало увеличиваться до тех пор, пока весь экран не залепило тело пса. В серебристом свечении, исходящем от шкуры, оскал и блестки в глазах смотрелись по-настоящему страшно.
— Впечатляет? — спросил Иванов. — Я этот ужастик по сто раз на дню смотрю.
Максимов повернулся к нему и тихо спросил:
— Откуда здесь волки?
Иванов поднял бесцветные брови, изобразив максимум недоумения.
— А хрен их знает! Из леса, надо думать.
«Трагическая случайность при невыясненных обстоятельствах», — пришла на память строчка из информационного сообщения.
— И Матоянц даже не закричал?
— Нет. — Иванов насупился. — Что странно. И еще одна странность. Наши шавки даже не забрехали. А «Педигрипала» за год схомячили, аж жопы трескаются. Дармоеды, блин!