Цена предательства
Шрифт:
В процессе еды Михаил вполуха слушал спич капрала Гаркина из второго отделения, который за соседним столом, смакуя пикантные подробности, рассказывал своим, как в подлеске столкнулся с медведем. Тот оказался настоящим, и дрону Гаркина поначалу никак не удавалось отогнать рассерженное животное так, чтоб не причинить зверю вреда. История оказалась занятной. Особенно Михаилу понравилось про дыру на заднице камуфляжного комбеза, проделанную острыми зубами разъярённого не на шутку медведя.
Все его коллеги по отделению, словно сговорившись, тоже слушали Гаркина, а с едой притормозили – похоже, ждали Михаила. Доевший же сержант, откинувшись на спинку стула, буравил подчинённого гестаповским взглядом. Михаил без труда прочёл в этом взгляде ещё и любопытство и ожидание.
Наконец все отложили ложки. Сержант сказал:
– Что, капрал Левицски, директива три-восемь?
– Так точно, сэр.
– Ну и что же такого «срочного и важного» вы нашли нужным сообщить майору? Не поделитесь? Или это – секретная информация?
– Никак нет, сэр. Насколько мне известно, нет. – Михаил сглотнул, подумав, что раз майор не запретил ему рассказывать о произошедшим с ним, будет только полезно, если и все будут знать о том, что он доложил начальству в обход обычной процедуры с подачей рапорта по инстанциям.
– Я доложил господину майору о… – он кратко и чётко рассказал о своей беседе с ФонМюллером. К концу его рассказа рядовые Сабур и Пратчетт, не скрывая скепсиса, переглянулись, а рядовой Мвемба, скривив рот на бок, почесал затылок. Других признаков того, что рассказ заинтересовал сослуживцев, не обнаружилось – остальные пять человек просто молча буравили глазами столешницу, или стены со «снимающими напряжение» мирными пейзажами на стереообоях. Однако Михаилу было наплевать на скепсис зелёных салабонов, и сомнения туповатой груды мышц, в которую за четыре года превратился всё ещё рядовой афроамериканец.
– Понятненько. – подвёл итог МакКратчен. Он-то явно воспринял угрозу всерьёз. – Похоже, хорошо, капрал, что вы пошли сразу к майору. Это и правда – может спасти жизни. И уберечь бойцов от ловушек. Нового типа. Занятненько. – сержант побарабанил кевларовыми ногтями по пластику столешницы, – Сами-то вы что думаете, Левицки?
– Я думаю, господин сержант, сэр, что это новое оружие, управляемое ментально, будет чертовски трудно нейтрализовать. Да и просто – обнаружить его. Как и его Центр Управления. Потому что – раз никаких излучений не обнаружено, ни бортовыми сканнерами, ни с орбиты, мы имеем дело с чем-то принципиально новым. И явно – опасным. Так что хорошо, что оно выявилось теперь, а не тогда, когда Администрация и персонал Колонии вселились на Станцию.
– Согласен. Хм-м… – сержант снова постучал – уже носком сапога – (что говорило о том, что он воспринимает угрозу всерьёз, и действительно теперь озабочен) по полу. Поскольку никто не прерывал затянувшегося молчания, выглядело это весьма зловеще. – Внимание, отделение. Я от лица Командования также выражаю благодарность капралу Михаилу Левицки – за бдительность и инициативу. Сабур и Пратчетт! (Салаги, как-то сразу подобравшись, снова переглянулись – теперь с плохо скрытым удивлением. Похоже, ещё недопоняли, что только безоглядное взаимопонимание и взаимопомощь реально могут спасти жизни и им, и сослуживцам. И «выделыватся и сомневаться» – означает только вызвать к себе неприязнь – как ветеранов, так и таких же зелёных салабонов.) Берите пример с капрала: нельзя умалчивать о каком-либо новом приёмчике врага, если даже вам кажется, что это – просто ваша, личная, и любовно взлелеянная, паранойя!
Всё. Закончить приём пищи. Вольно. Разойтись.
Каюту свою Михаил делил с одним из ветеранов, тоже капралом – Лестером О,Салливаном.
Однако тот решил вначале посетить туалетный блок, и Михаил успел снять и повесить в шкаф форменный комбез и сапоги, и развалиться поверх одеяла койки в одном белье.
Вернувшийся О,Салливан не торопился начинать разговор: спокойно снял и тоже развесил на вешалках в стенном шкафу одежду. Чуть зажужжали и зашелестели, включившись, вентиляторы и щётки авточистильщика. Когда О,Салливан прикрыл створку, не слышно стало и этих звуков. Напарник лёг, потянулся тренированным поджарым телом. Взбил и поправил подушку. И только после этого спросил:
– Это – вся правда? Или было что-то ещё?
Михаил фыркнул. Когда пять лет бок о бок отрабатываешь часами на тренажёрах, и в спарринг-боях, пашешь на Полигонах и на зачищаемых планетах, и можешь в любой момент рассчитывать на то, что тебе прикроют спину хотя бы даже ценой жизни, начинаешь «чуять» напарника-коллегу ещё похлеще, чем чёртовы ловушки и «придумки» врага…
– Нет, конечно. Но проблема-то в том, что сейчас, спустя три часа, я и сам не знаю – что считать всей правдой.
– Пояснишь мне, туповатому и нечувствительному?
– А что – ты и правда, ничего не чуял, когда влез в биотика?
– Нет. Правда, не чуял.
Михаил понял сразу две вещи. Нервная организация мозга Лестера, а, возможно, и большинства других десантников, работавших со вторым, биотическим, дроном на планете, иная, чем у него: она каким-то образом проигнорировала, или действительно – не заметила ментальную угрозу. И его друг теперь и правда озабочен: как же выявить опасность, если подсознание её не чует?!
– Понимаешь, то, что я обнаружил угрозу, как раз не удивило меня: я как бы… Был готов. Чуял. Почти так же, как, скажем, в предпоследний раз – этих… Псевдокитов.
Но самое интересное – где-то ещё глубже я чуял и нечто совсем уж необычное.
Словно имелся некто, кто хотел, чтобы я эту угрозу обнаружил.
Может, это такая хитрая провокация. А может, они просто пытаются так выяснить предел чувствительности нашего мозга. К ментальному управлению в их исполнении.
– Ага. Да, я тоже так подумал. Про определение чувствительности. Похоже, они преуспели. Теперь точно поделят: на сверхинтуитивных и туповатых. И начнут бороться.
– В смысле?
– Ну, помечать как-нибудь таких, кто может почуять. Например, феромонами. Или просто – краской из баллончиков. Или сразу станут «зачищать», или отстреливать.
А нас, балбесов бесчувственных и равнодушных – оставят пожить. Чтоб мы размножились. И свои «тупые» гены передали дальше по наследству. И наши дети – тоже чтоб передали. И ничего не чуяли. А потом – Ба-бах! – всех разом и накроют!..