Цена слова
Шрифт:
Не верилось, что уеду домой, а… брат и… новый отец останутся здесь, под землёй.
Невозможно! Это невозможно! За что так жестока судьба? Хребет снова разбит на осколки, на металлическую крошку и расплавлен, растёкся каплями.
Бог забирает самых близких? Почему так часто?! Сколько Тебе Всемогущий, ещё нужно от меня?! За что!?
Так кричал бесшумно внутри себя.
Чьи-то безликие руки запихали в машину и почти насильно увезли домой, высадили у подъезда и велели консьержке проводить до порога квартиры. Как открывал дверь, не помню. Не разуваясь, скинув одну лишь зимнюю куртку, добрёл до дивана в прихожей и провалился в бездну без снов.
Следующие дни текли мимо меня. Часы летели, как минуты. Просыпался, глядел в потолок, засыпал снова. Тела словно не существовало, не докучало меня «живыми» потребностями, смирилось с отсутствием верховного разума…
На девятый день после похорон репортёров не было. Высосав из сюжета с убийством всё, что могли, СМИ считали тему закрытой. Из многочисленной братии «партнёров» увидел у могилки лишь несколько пар следов. Вся обещанная поддержка испарилась, как пустой звук. Если нет пиара, то зачем им появляться?…
На сороковой день не было даже следов. Лишь спокойный снег ложился на памятник, скрывая белой шубой оба гранитных монумента. Ветер декабря тихо подвывал в такт душе, гуляя по городу мёртвых.
Я снял перчатку и молча положил сдвоенные лилии на насыпи. Слов за все сорок дней так и не нашёл.
Стоя по колено в снегу, молчал. Чувствовал себя никем. Самым ничтожным и беспомощным существом на Земле. Дал-забрал, дал-забрал. Жестокая игра, в которой нет союзников. Один на один со смертью и пустота после её ухода.
Дверь автомобиля хлопнула, отвлекая сознания. Таксист — молодой армянин, пробрался сквозь завалы снега, подхватил под локоть и поволок к машине, чуть ли не насильно усаживая в салон. Тонированная Тойота резво взяла старт, пробираясь к выходу по безлюдной в пургу дороге.
Хмурый водитель закурил. Скрывая нервы, заговорил с акцентом:
— Парень, я так больше не могу. Третью неделю, изо дня в день я вожу тебя к этой могиле. Какая бы не была погода, ты стоишь перед надгробиями до посинения и молчишь. Они мертвы, парень. Мертвы! Тебе придётся это признать, хочешь ты того или нет. Подумай о себе. Ты ещё живой, э. Я не думаю, что тем, кто лежит под землёй, понравилось бы, что тебя положат в ряд третьим. Переохлаждение, воспаление лёгких, обморожение…
— Заткнись. — Беззлобно обрубил я, тупо смотря на дорогу перед собой.
Армянин замолчал, раздумывая, продолжать разговор или оставить измученного жизнью подростка наедине с собой. Не выдержал, возмутился:
— Ни за какие деньги я больше не повезу тебя сюда. Ты понял?
— Ты не единственный таксист в городе, — без тени эмоций ответили бледные губы.
— Дурак! — Вспыхнул таксист. — Губишь себя, вместо того, чтобы что-то сделать… Кому хорошо сделаешь?
— Всё уже сделано. Меня закопают рядом, как только получу наследство. Не сегодня, так завтра. — Более спокойно ответил я, вдоволь насмотревшись на шахматные партии бизнеса. — Это такая игра в финансы. Глупая, нелепая игра. Как сама жизнь.
Автомобиль покинул кладбище, вырулил на трассу и вклинился в плотный поток трафика. Краем глаза я присматривался к пассажиру, словно за недели разглядел не все детали. Впрочем, сегодня ему и так в первый раз удалось разговорить меня.
— Э, дорогой, ты не прав. Пора головой думать: как выжить, сохранить и приумножить. Зачем сдаёшься? Любую игру можно выиграть! Будь умнее.
— Умнее? — Хмыкнул я. — Мне шестнадцать лет. Я один. Их же много и за плечами не один десяток лет опыта. Соотношение сил не то. Это не фильм, где все помогают главному герою. Похоже, что в этом сюжете я обречён на драматический финал.
Я пытался казаться старше, но ничего не смог противопоставить двум громилам, когда избивали Антона, к чему же обманывать себя сейчас?
Таксист закурил вторую сигарету. Затянулся и обронил, успокаиваясь:
— Значит, заставь их играть по твоим правилам. Разделяй и властвуй. Принцип известный со времён Римской Империи.
Я скривился. Рассказать бы ему, где сейчас эта империя.
Проклятье! Таксист заставлял думать. Думать — значит мыслить, облекать варианты действий во что-то действенное, влиять на ситуацию, пытаться изменить окружающие обстоятельства. Как же не хотелось думать и действовать. Привык к этому мраку, к пустоте. Уже и не вижу себя вне их. И тут снова нужны какие-то действия. Зачем? Всё равно же пуля киллера настигнет в ближайшем будущем. Я не настолько крут, чтобы успеть увернуться от этой пули.
Чёрная депрессия встрепенулась, не желая отпускать вверенного клиента.
Я взбунтовался, злясь на себя за то, что распустился, размазался, как тряпка по полу. Так нельзя!
— Ты прав, мужик. Ты чертовски прав… Пора просыпаться.
Армянин расплылся в одобрительной улыбке:
— Слышу слова не мальчика, но мужа!
Знакомая новостройка выпрыгнула из-за череды домов, скоро знакомый подъезд.
— Погоди. Останови возле магазина. Мне надо прикупить провианта.
— Аппетит проснулся? Хвалю.
Я распрощался с таксистом и исчез за дверьми магазина.
Домой вернулся с полными оттопыренными пакетами. Понятия не имел, как почти месяц жил на одном чае. Голода не было. Ещё бы столько прожил. Человек всё-таки существо живучее и… действительно много может, если не боится и спокоен. Страх и суета — два главных врага. Без них почти любая битва завершается победой. Разве что самая безнадёжная проигрывается, как в моём случае, проигрывает, но я ещё жив, а значит, повоюю!
У входной двери на площадке стоял пожилой человек в стильном пиджаке, длинном пальто и толстой папкой под мышкой. Его присутствие обозначало, что он с лёгкостью прошёл через домофон и консьержку. Дотошная старушка без документов не пропустит.
— Будете убивать? — Вырвалось у меня.
Страха не чувствовал. Ещё полчаса назад в машине принял бы пулю в лоб с радостью, а сейчас стало просто безразлично, даже тень иронии появилась, лёгкий интерес, что там за чертой?
Старичок словно пропустил слова мимо ушей, обвёл долгим взглядом, сравнивая увиденное с фотографией.
— Игорь Данилович Чудинов? — Докатился более чем официальный голос.
— С некоторых пор да, а в прошлом…
— Прошлое меня не интересует, — обрубил старичок. — Я Сергей Геннадьевич Гумилев, личный нотариус вашего… хм… отца. Мы можем поговорить не на площадке?