Цена тревоги
Шрифт:
— Ты уверен, что все нормально?
— Да, я, может, немного замерз на кладбище. Я позвоню на фабрику и скажу, что не приеду сегодня. Все равно никаких срочных дел нет.
Николь кивнула, соглашаясь:
— Пойду посмотрю, что можно приготовить на обед. Если понадоблюсь, я буду на кухне.
Когда она выходила из гостиной, он наливал себе второй бокал виски. Внезапно она нашла, что муж постарел. Жесты его были замедленны, и ей показалось, что у него дрожат руки. Смерть Жозефа потрясла его больше, чем он старался показать. Она еще раз подумала об этой дурацкой мужской привычке скрывать свои
Она вышла из комнаты и не увидела, как ее муж, слегка пошатываясь, с трудом добрался до кресла. Он провел ладонью по лбу — рука была мокрая, он вытер ее о брюки.
— Да что это со мной? — прошептал он.
Он надеялся, что это не грипп, который уже проник в Восточную Францию. Но если это микробы, есть хороший способ с ними бороться!
Он сделал большой глоток виски, наслаждаясь напитком, приятно жегшим горло.
53
Мартин наступает на нее и хватает своими огромными руками. Она отбивается, но он сильнее ее, ведь ей еще нет и десяти лет. Он берет ее под мышку, словно сверток с бельем, и уносит. Свободной рукой он надевает мягкую маску, и вот он уже ее отец, и все, кто попадается им на пути, говорят: «Здравствуйте, господин Берже!» Она хочет закричать, но не может, потому что он закрывает ей рот своей ладонью. Люди спрашивают: «Куда вы несете Хлою?», а он отвечает: «Она плохо вела себя, я хочу ее наказать!» И люди говорят: «Вы правы, вы же ее отец, в конце концов!» Она хочет сказать, что это неправда, что он вовсе не ее отец, но не издает ни звука, да никто и не слушает, что говорят маленькие дети. И он несет ее к конюшням, но вместо того, чтобы подняться к себе в квартиру, спускается по потайной черной лестнице вниз. Паутина покрывает стены, под ногами шмыгают крысы. Они останавливаются, Мартин сбрасывает маску отца и превращается в черный матовый силуэт, который поглощает весь свет, как бездонный колодец, ведущий в ад, и тут она наконец кричит, и кричит, и кричит, но он смеется, потому что никто не может их услышать.
Николь села в кровати, не понимая, что ее разбудило. Крик снова разнесся по дому, она вскочила и бросилась к двери, не успев даже зажечь свет.
— Что происходит? — спросил Даниель.
Но Николь уже бежала по коридору, освещаемому лишь светом луны, к комнате Хлои, откуда доносились крики. Она открыла комнату и зажгла свет, ожидая увидеть дочь в крови, с перерезанным горлом, или еще хуже…
Она облегченно вздохнула, увидев, что Хлоя одна, цела и невредима, бьется в сетях кошмара.
От испытанного ужаса у Николь подкосились ноги и она упала на кровать рядом с девочкой, которая билась в конвульсиях.
— Что случилось? — спросил Даниель, прибежавший следом.
— Хлоя! Хлоя! Проснись. Это только сон.
Николь тихонько встряхнула ее, и девочка проснулась, бросая вокруг испуганные взгляды. Она увидела отца в проеме двери и испугалась еще больше. Потом она узнала свою комнату, маму…
— Ну все, все… — приговаривала Николь, гладя ребенка по голове. — Все прошло.
Хлоя прижималась к ней, словно боясь, что она исчезнет, рыдания сотрясали все ее тело. Даниель неловко опустился на колени около кровати.
— Перестань, — старалась успокоить ее Николь. — Это просто плохой сон. Понимаешь? Ты спала, ничего не было.
— Я так испугалась. Он меня унес…
— Кто он?
Девочка отстранилась от матери, посмотрела на отца, открыла рот…
— Не знаю. Черный мужчина. Весь черный.
— Африканец? — спросила Николь.
— Нет, просто черный мужчина, как тень, как… пустота.
В растерянности Николь вытерла Хлое слезы.
— Ничего, — ободрила она ее. — Все закончилось.
Но девочка не была в этом уверена.
— Хочешь пойти спать с нами?
Хлоя так быстро спрыгнула с кровати, что Николь тут же поняла, что она только и ждала этого предложения.
По дороге в спальню Николь размышляла о том, что могло спровоцировать такой кошмар. В первый раз Хлоя просыпается среди ночи. Николь оглянулась назад, на дверь детской, оставшейся открытой и погруженной сейчас во тьму. Ей казалось, что кто-то недобрый следит за ними из темноты.
54
Норбер Деллюк вошел в «Страшный Суд», как зашел бы в любое другое кафе. Хотя здесь было полно полицейских, он не боялся, что его узнают: он не так долго находится в городе, чтобы его узнавали местные полицейские.
Раньше он работал в Парижском округе, но жена очень волновалась, зная, что он посещает неблагополучные кварталы. Однажды он расследовал дело о хищении товара, и ему пришлось много ночей подряд следить за складом в предместье Мюро, и все это время жена по ночам не смыкала глаз. Это продолжалось две недели. К концу расследования у нее появились мешки под глазами, что состарило ее лет на десять.
Норбер знал, что занимается опасным ремеслом. Он принимал меры предосторожности, но иногда просто рассчитывал на удачу, заходя в такие районы, куда и полиция боялась заглядывать без содействия двух групп перехвата на углу улицы, готовых вмешаться при первом же чихе. Жена много раз просила его сменить профессию, но он не мог отказаться от своего дела. Такая жизнь была ему по душе. Лишь с рождением Людовика он понял, что не может больше рисковать, как раньше. Уступая настояниям жены, он решил уехать из Парижа и обосноваться в провинции, в тихом пригороде, где мог бы спокойно растить своего ребенка.
Но профессия сыщика — все равно что профессия врача. Прежде чем обзавестись постоянной клиентурой, нужно успешно провести несколько дел, надеясь, что слухи о хорошей работе разойдутся довольно быстро и доходы начнут покрывать содержание офиса. По приезде он разослал несколько рекламных факсов. Два-три расследования на окрестных предприятиях позволили как-то устроиться на новом месте. Но за это время у Норбера еще не было возможности встретиться с местной полицией. Когда он пошел представляться в комиссариат, то сознательно выбрал момент, когда там было немного народу. И сейчас со спокойной душой зашел в кафе, указанное ему Женевьевой Лансуа: маловероятно, что его кто-нибудь узнает.