Цена возвращения

Гришин Алексей

Куда ж теперь? О, знакомая улица, а вон там знакомый переулок.

— Туда! — Шелдон догнал спутницу, схватил за плечи, впихнул в переулок.

Погоня послышалась с обоих концов переулка, их брали в клещи, но дверь комнаты, снятой полтора месяца назад таинственным Фицджеральдом, была уже открыта. Успели.

Вошли, сели на узкую кровать. Подняться, чтобы зажечь свет, не было ни сил, ни малейшего желания.

С улицы доносились разочарованные возгласы:

— Где они? Куда подевались?

— Я же своими глазами видел — они сюда свернули!

Сэм, они должны были на вас выскочить!

— Глазами он видел! Не было никого! Может, ты задницей смотрел?

— Чем смотрел? Да я тем смотрел, чем твою сестру потчевал!

— Кого?! Ты кому это сказал?

— Тебе! Уши прочистить?

— Н-на!

Раздался звук смачного удара. Кто-то охнул.

Еще, еще…

— Ах, ты меня! Получи!

Драка за маленьким мутным окошком разрасталась. Вначале кто-то призывал уняться, вернуться к поискам. Прозвучала даже здравая мысль пройтись по ближайшим домам, отчего усталые и потные молодые люди еще раз вспотели и сами не заметили, как прижались друг к другу.

Но скоро мелкая драка переросла в разудалое побоище, в котором не осталось места разуму — все били всех как попало и куда попало. Немного погодя горе-драчуны, уставшие и потрепанные, отправились по домам, потирая отбитые бока и легонько трогая шатающиеся зубы. И на ходу придумывая рассказы о своих подвигах при поимке страшных, вооруженных до зубов негодяев, которых, рискуя жизнью, порвали на клочки в лютой схватке.

И верно, когда утром хозяева окрестных домов, как обычно, вышли, чтобы навести на улице должный порядок, в кривом и тесном переулке нашли и пятна засохшей крови, и обрывки одежды. Аккуратно сметенных и выброшенных на помойку зубов с лихвой хватило бы на мелкую разбойничью шайку.

Тем временем юноша и девушка все еще сидели, тесно прижавшись друг к другу.

Девушка задрожала, то ли отходя от страха, то ли представила, что было бы, не сумей они убежать. Юноша обнял ее за плечи. Она только теснее прижалась к его груди.

Он легонько развернул ее, положил себе на колени и поцеловал. Она ответила.

Он взялся рукой за шнуровку рубашки. В шею уперлось что-то острое.

— Назад.

Голос строг о холоден.

— Но…

— Я сказала — назад.

Она резко поднялась и отодвинулась.

— Ты что себе думаешь? Это может в твоем Эдинбурге любая готова ноги раздвигать. А здесь у нас выбор. Большинство действительно на панель идут, они в моем возрасте уже все перепробовали, им очередного мужика ублажить, как тебе высморкаться. А я — домушница. Рискую жизнью не для того, чтобы всякие там лазили куда не надо.

Сквозь шум в кружащейся от близкого женского тела голове с трудом, но пробилась-таки мысль, что здесь что-то не так. Что сегодня ничего не обломится. Обидно.

— Это такая благодарность за спасение?

— Все равно! Нечего тут. Спасибо, но… а что это было? — не слишком логично ответила воровка.

— Ничего особенного, обычный сторожевой призрак. Страшный, но дешевый, а потому — безобидный. Эх ты, королева отмычки.

—

Странно, Спидди о таком не рассказывал.

— Спидди, это кто?

— Наш старший. Он старый уже, ему лет сорок, наверное. Он определяет каждому дом, рассказывает, какие там запоры, какая охрана. А про этого призрака не рассказал. Может, обиделся?

— Ты ему, небось, также нож к горлу приставила? Тогда понятно…

— А что, ему и так четверть от всего полагается. Четверть ему, четверть в общий котел, остальное мое. За эту четверть он себе любую взять может из тех, кто работает. А у меня своя дорога! Вот. Еще год поработаю, скоплю денег и уеду. Вот. Далеко. Куда-нибудь в Галлию. В Париж, в конце концов. И мужа там найду. Вот.

Шелдон разочарованно выругался. Облом, однако. Встречал уже таких — ни за что не согласятся. Мужа им подавай. Ага, где-то далеко-далеко, словно там жизнь другая.

Но тему лучше сменить.

— А отстегнуть в общий котел четверть, это кому?

Девушка отодвинулась на другой край кровати, наклонила голову, словно смотрела с недоверием.

— Что, в Эдинбурге наши по-другому живут?

Отлично! Знать бы еще, как этот Эдинбург выглядит.

— Так я и не ваш, я сам по себе. Приехал, нашел тему, получил деньги, да и свалил по-тихому. За что я кому-то долю отстегивать буду? Хотя… — ему вдруг пришла в голову мысль, что на крайний случай в нижнем городе можно и спрятаться надолго. — Хотя, Эдинбург по сравнению с Лондоном так, деревенька. Да и другие городки, где я работал, не крупнее. А здесь можно действительно развернуться! Но нужно найти убежище.

— Тогда тебе надо представиться квартальному. Лучше — нашему, Рваный — мужик правильный, с ним договориться можно.

— Не понял. Кому? И зачем?

— Чего непонятного? Желающих жить в столице много, а местов на всех не хватает. Если не хочешь однажды проснуться с перерезанной глоткой, надо заплатить квартальному. У нас — Рваный. Заплатил — живи. Нет — не живи. Просто все.

— Много платить?

— Обычно — четверть с навара. Воры, нищие, проститутки, все платят. Ты, правда, другое дело. Артисты на дело ходят редко, но и навар у вас не чета нашему. Ну да ничего, договоритесь. Я думаю.

Интересно… но голова уже шумит, глаза слипаются…

— Ладно, двигайся к стенке. Да не бойся, не трону. Выспаться надо.

Это сказать легко. А как спать, если рядом лежит девица и пахнет от нее так, что скулы сводит. Лишь перед рассветом удалось ненадолго забыться.

Утром проснулся невыспавшийся, злой. Посмотрел на подругу. Рыжая, конопатая, в общем, не в его вкусе, но фигурка ладная во всех местах, что есть, то есть.

Одна беда — в ее одежде хорошо ночью по крышам лазить. А днем далеко не уйдет. За черную рубаху с черными штанами скрутят, отведут к судье, а там под плетью палача сама расскажет где воровала да сколько. И где ночевала, тоже расскажет. Чтобы горе-спасителя потом рядом, на одну перекладину повесили — в славной империи приговоры разнообразием не отличаются.