Цена вздоха
Шрифт:
Колдунья медлит, ничего не говорит, долго всматривается в лицо старика и вдруг рассмеивается.
— Ха-ха! — Не может она успокоиться. — Нет! Ха-ха! Так не пойдет!
Она продолжает смеяться, едва находя силы вставить несколько слов, но старик терпеливо дожидается, пока колдунья успокоится и не торопится ее разубеждать.
— Ха-ха! Ух! Фуф! — Вздыхает женщина. — Потрясающе! Просто восхитительно! Все-таки, умеешь ты меня позабавить, старик!
Но и теперь, когда колдунья почти успокоилась, старик терпеливо ждет и не спешит ее убеждать.
— Но…
— Хо-хо. — Кряхтя, посмеивается старик. — И как же тогда выиграть мне? Или это в твою задумку не входит?
Колдунья глядит с улыбкой и задором, а ее приподнятое настроение легко отражается на лице в лучистой и радостной улыбке.
— Ты выиграешь в том случае, если сумеешь избавить его от проклятия раньше меня! И только так. — Говорит она. — Но это еще не все. Слушай внимательно, старик! Обещай мне, что когда ты проиграешь, ты будешь исполнять все мои прихоти, пока мы не доберемся до северных царств! Обещай, что будешь служить мне, как самый верный раб, и не посмеешь даже на лице выражать свое недовольство! Вот тогда, черт с тобой, я буду готова остаться!
Старик, вновь смотря на маленький домик, медленно опускает тяжелые веки, но не прячет за ними взгляд. А его лицо, неизменно безмятежное, теперь обретает совершенно необычное спокойствие. И даже колдунья, смотря на него, теряет довольную улыбку и быстро успокаивается.
— Ну что? — Подступает она ближе к старику. — Согласен?
Но старик вдруг печально вздыхает, хотя его выражение ни капли не изменяется.
— Так мы можем сделать только хуже. — Говорит он.
Но колдунья не отступает, подходит еще ближе, кладет локти на плечи старика, обняв его шею, и горячим дыханием начинает щекотать прямо у самого уха.
— Так, и никак иначе. — Шепчет она и сразу же отстраняется.
В мгновение выражение на ее лице изменяется. В строгих, тонких и прямых чертах ее лица, серьезность обретает пугающие черты, способные внушить ужас каждому, кто не способен угадать мысли колдуньи.
— Или прими судьбу и навсегда забудь про этого мальчика.
Но старика даже взгляд ее горящих золотом глаз напугать неспособен, и он, обернувшись, спокойно улыбается.
— Будь по-твоему. — Говорит он. — Я обещаю, что исполню наш уговор.
И колдунья снова расплывается в улыбке, обнажая ряды белых, особенно ярких на фоне ее золотых глаз, ровных и больших зубов. А стены маленького домика в это мгновение сотрясаются душераздирающим, хриплым криком мальчишки. Смерть опустошила дом под стихший шум ушедшего дождя.
Глава 4 — Пораженный
Покосившаяся дверь возвещает тяжелым скрипом о пробуждении хозяина. Старик, дремлющий под деревом, тут же открывает глаза, будто старость не успела прикосновением истереть его чуткий слух, и его взгляд тут же начинает ловить движение.
Яркие, рассветные лучи слепят отвыкший за ночь от дневной белизны взгляд. Но на лице мальчика, ступившего на сырую от росы землю, даже и в свете утра царит неутолимый мрак. Тяжело, устало и медленно Алеша выходит из дома, волоча на спине молодую девушку, почерневшую в первую ночь смертельного покоя.
Старик, разглядев это, хмурится. Подняв голову, он находит взглядом колдунью. Женщина лежит, распластавшись на широкой ветви. Ее ноги свисают с ветвей, руки лежат на животе, а в ее позе сохраняется изящество, которого не лишает колдунью даже такая неудобная поза. На ее лице продолжает сиять узор безмятежной, ветреной красоты. Легкая улыбка пробивается сквозь радостные, теплые объятия крепкого сна, и даже старик, глядя на нее, слегка изменяется.
Колдунью он не будит. Продолжая сидеть на земле, старик почти не двигается и только смотрит. Укутавшись в серый плащ, издали он едва ли напоминает человека. И взгляд, нашедший его случайно, вероятнее примет старика за обычный камень, распластавшийся лениво у корня могучего дерева. Алеша тем более не может его заметить. Слишком тяжелый груз лежит и на его плечах, и в его мыслях. И мальчик, хмурый и безрадостный, уткнувшись взглядом в землю, тащит сестру на спине почти до самого леса, умудряясь нести еще и лопату.
Там, вдали, куда едва достает взор, на окраине свежего, еще не успевшего обрасти могильными камнями участка земли, он долго и упорно роет глубокую яму. Старик щурится и присматривается, но глаза с такого расстояния могут различить только смутные черты, и остается лишь угадывать. А впрочем, сейчас это несложно сделать.
Сверху начинают доноситься приятные, ласковые стоны голоса, пробивающегося через сонную пелену. Старик поднимает взгляд и замечает, как ворочается лежа на ветвях колдунья. С сонной улыбкой она прижимается к дереву, хочет перевернуться на бок, крутится и внезапно срывается вниз.
Старик не шевелится, и лишь его глаза следят за тем, как падает молодая колдунья. Она летит, спиной вниз, готовая рухнуть вблизи, а старик глазами следует за ней, но даже не моргает. И только у самой земли колдунья неожиданно перестает падать, и даже ее юбка парит, не касаясь мокрой, приникшей к земле травы.
Всего миг ничего не происходит, а затем, колдунья открывает глаза. Золотое пламя ее очей мгновенно разгорается в полную силу, и женщина, сохраняя на лице слабую улыбку, сразу же взглядывает на старика.
Лишь теперь он отворачивается, продолжая следить за тем, что происходит вдали. А в это время, колдунью на своих крыльях поднимает ветер, ставит на ноги, и она, подойдя ближе, садится рядом со стариком на корточки, прищуривается и не отводит глаз.
— Значит, — говорит она полным жизни голосом, уже растерявшим сонную медлительность, — какого-то уродца ты бежишь спасать, едва увидел. А когда я у тебя перед носом разбиваюсь насмерть, так ты даже пальцем не шевелишь?
Но старик в ответ, как обычно, не выражает никаких эмоций.