Цена жизни – смерть
Шрифт:
ГП-2 весь день проторчал на берегу — ловил рыбу. Я видела, что он никуда не отлучался больше чем на пару минут, готова поклясться, а до места, о котором говорит ГП-1, топать минут пятнадцать в одну сторону.
Ничего не понимаю.
Он что, действительно наступил шальному медведю на любимую мозоль и не извинился?
Папа вколол ГП-1 новокаин, он перестал скрипеть зубами и живо начал придумывать объяснения приключившемуся с ним. Виновниками происшествия по очереди становились снежный человек, инопланетяне-гномы — он наступил на их летающую тарелку, прорыв подземных газов — он открыл новое месторождение с небывалыми запасами, теперь оно будет называться его именем. Или моим: зовут нас одинаково.
Родители связались по рации со спасателями, они сказали, что смогут прилететь не раньше чем через двое суток, к северу от Иркутска горит тайга, у них аврал.
ГП-1 засыпает, Папа с Мамой возвращаются к своим делам, а мы с ГП-2 идем исследовать место происшествия. На том месте, где неведомая сила подняла ГП-1 в воздух, в земле — небольшая воронка.
Чудеса!
Полчаса мы планомерно, сантиметр за сантиметром, изучаем все вокруг. Ничего. Никаких медвежьих следов, фекалий снежного человека или хотя бы космодрома Байконур в миниатюре. Мы возвращаемся.
На обратном пути меня начинают терзать смутные подозрения. Я говорю ГП-2, что потеряла часы, он хочет идти со мной, я отговариваю, он настаивает. Я вынуждена ему нагрубить, после чего он наконец-то оставляет меня в покое.
Я возвращаюсь на место и пытаюсь по совету Шерлока Холмса отбросить все невозможные версии произошедшего, чтобы найти ту единственную, которая все объяснит. Метрах в пяти от воронки молодая береза с поврежденной вершиной, в первый раз я на это не обратила внимания. Если ее согнуть до земли, закрепить рогатиной… А ГП-1, когда видит предмет своего вожделения, концентрируется на нем до такой степени, что ничего уже вокруг не замечает, правда, потом столь же быстро отходит. Бред, конечно, но все тот же старина Шерлок так прямо и говорил: «Оставшаяся гипотеза будет истиной, какой бы невероятной она ни казалась». Я продолжаю свои поиски. Чтобы согнуть березу, нужно ей на вершину набросить петлю и понемногу подтягивать. В метре от воронки сосна. На сучке, примерно на уровне пояса, след от веревки. Ну что ж, картина, можно сказать, ясна.
Я сажусь на землю и соображаю, что мне делать с моим открытием. Прямо заявить о нем ГП-2? Но последствия могут быть совершенно непредсказуемы. Дождаться вертолета и привлечь экипаж к его задержанию как особо опасного преступника. А что потом? Я прокручиваю в голове варианты один чудовищней другого. Нет. Нет и еще раз нет. Предавать дело огласке нельзя. Но и умалчивать о нем нельзя, раз уж до такого дошло. Слава богу, ГП-1 повезло: отделался парой переломов и небольшим сотрясением мозга.
Все-таки я должна сказать ГП-2, что обо всем догадалась. Но только ему, чтобы никто больше не знал. И еще я должна дать ему отставку. Полную и безоговорочную. Надеюсь, это будет для него достаточным наказанием. Я, конечно, тоже хороша, разыгрывала из себя невинную дурочку и подтрунивала над моими ГП. Но кто мог знать, что из-за меня один из них решится на убийство?! Хотя надо еще хорошенько продумать, чт*!*о*!* именно ему сказать. У ГП-2 язык подвешен будь здоров — совершенствуется под влиянием ГП-1. Того и гляди, обернет все дело в шутку.
Я вернулась в лагерь и потихоньку отвела его в сторону.
— С березой — хорошая идея. Но не оригинальная. Примерно тысячу лет назад древляне убили князя Игоря, только они использовали две березы. А потом его жена, княгиня Ольга, предала их мечам и пожарам.
Он молчал. Я развернулась и пошла к палаткам. Он догнал меня и схватил за руку.
— Я все понял. Больше никогда не буду тебя домогаться. Считаем, что проиграл.
На следующий день они улетели…»
5
Турецкий с Денисом честно поделили между собой людей, названных Вовиком. Турецкому достался некий Алексей Владимирович Гетьман, ректор частного вуза, Денису — Гусейн Рахимов с 1-й Останкинской и прочие темные личности.
Гетьман был ровесником Турецкого. Его заочный институт занимался подготовкой специалистов по охранной деятельности, и вырос он, между прочим, из секции восточных единоборств, которой упомянутый Гетьман в свое время руководил. Он был типичный энтузиаст постсоветской эпохи и в течение пятнадцати минут, во время которых они непрерывно перемещались по арендуемому институтом двухэтажному зданию детского сада, успел посвятить Турецкого в историю своего предприятия, его перспективы, учебные программы и план набора на текущий год.
Евгения Промыслова Гетьман не знал, а про Вовика Турецкий спрашивать даже не стал. Гетьмана, похоже, не интересовало, как Турецкий на него вышел, или он сознательно не подавал виду.
Турецкий решил, что Вовик надул Дениса, и собрался уже уходить, но у Гетьмана при слове «наркоман» открылся законсервированный фонтан, который начал изливать на Турецкого разнообразные факты.
— Слушайте историю про ваши родные органы.
— Про Генпрокуратуру?
— Про ОМОН. Нет никакой разницы. Один сержант задерживал хромого деда, который торгует батарейками и электронными часами на конечной остановке троллейбуса. Потому что к нему подходят типичные наркоманы и вроде как отовариваются. А он не может взять в толк, на кой им батарейки. Присмотрелся внимательно: у деда кроме электроники еще средство от тараканов в пакетике. У старика, само собой, глаз-алмаз, когда к нему подваливают соответствующие граждане, он им из сумки такой же на вид пакетик. В общем, сержант позвал еще двух коллег и прихватил деда на горячем. В сумке добра — на пять лет с конфискацией, а ему хоть бы хны. Деда через полчаса отпустили и отвезли на прежнее место: чтоб график продаж не срывать. Благодаря чему через несколько дней взяли курьера с юга, который очередную партию «дури» привез. После чего отправляют со спецзаданием сержанта: передать деду мешок для реализации. Сержант треть мешка отсыпал и на следующий день принес старичку от своего имени. Дедулька потрогал, понюхал и заплатил три тысячи баксов. Сказал: чтоб в следующий раз вечером приносил — менты приносят товар по вечерам. А если каждый будет приносить во сколько ему вздумается, — начнется бардак, все расписание, весь регламент псу под хвост. А еще через день сержанта уволили — за нарушение дисциплины.
— Замечательно, — искренне сказал Турецкий.
— Я еще про майора знаю.
— А про следователя Генпрокуратуры по особо важным делам?
— Про честного?
— Ну типа того.
— Я же вам не сказки рассказываю, а былины. Разницу, вообще, улавливаете? Былина описывает реально имевшие место события с реальными людьми, но высоким штилем и, возможно, с моралью.
— И какая же мораль?
— Мораль забыли в прошлом веке, — пожал плечами Гетьман. — Теперь ею почти не пользуются, правоохранительные органы — уж точно.
— Кстати, на конечной какого именно троллейбуса окопался ваш дед?
— Любого. Считайте, что это конечная обобщенного троллейбуса. Про обобщенные координаты слыхали? Не важно, как обозвать каждую в отдельности. Важно, что совокупно они описывают состояние системы.
Понятно, подумал Турецкий и стал прощаться. Крыть в общем и целом дерьмовую систему — это пожалуйста, а взять конкретного засранца за задницу — миль пардон.
Но хуже всего, что с Промысловым опять полный облом. И ни хрена не ясно, опять же, надул Вовик Дениса или нет? Может, Рахимов такой же обличитель системы, как и наш господин ректор.
— Фотографию-то оставьте на всякий случай, — неожиданно попросил Гетьман, когда Турецкий уже стоял в дверях. — И телефончик.
От Гетьмана Турецкий поехал к Грязнову, попросил, чтобы муровские эксперты еще раз проверили его машину на предмет «жучков». И договорился на вечер про такую же процедуру для своего кабинета.
В машине «жучков» не нашлось.
Лишь отчасти успокоившись, он заглянул к Денису в «Глорию».
Денис Грязнов сидел как на иголках, сказал, что наклевывается крупное дело: Рахимов действительно сбывает наркотики мелким оптом, при этом даже не слишком маскируется. Грязнов-младший при помощи двух своих сотрудников его спровоцировал самым театральным образом. Они заявились к нему при полном параде, нагло объявили, что отныне являются его «крышей», учредили «налог с продаж», поставили прослушку и ушли — дали время до вечера. Теперь ожидают реакции: кому побежит жаловаться.