Цена жизни
Шрифт:
Для верности я отвесил ему ещё парочку весьма увесистых пощечин, скорее от злости и бессилия, нежели из желания привести его в сознание. Они практически никаких результатов не принесли, разве что на меня вылилась очередная порция болезненных стонов.
Шестое чувство подсказывало мне, что сваливать нужно немедленно.
Собравшись с силами, я, недолго думая, взгромоздил бесчувственного пацана себе на спину и медленно побрёл прочь от этого места.
Последние лучи зеленоватого солнца, сумевшие пробиться сквозь тяжёлую свинцовую завесу, освещали чёрные верхушки деревьев. День догорал, и медленно, но верно скрывался за
Тишину, нависшую над дорогой, нарушало лишь похрустывание гравия под подошвами наших ботинок. Шлось легко. Тяжёлая ноша, ещё полчаса назад беспощадно давившая на плечи, наконец-то пришла в себя и изъявила желание передвигаться самостоятельно...
Внезапно щенок остановился. И грустным голосом сказал: «Дед, а дед, может привал устроим».
– Нет уж, - ответил я - Ты потерпи чуть-чуть. Тут уже до границы зоны рукой подать.
– А поточнее можно?
– с непонятной надеждой в голосе спросил пацан.
– Метров пятьсот-шестьсот, не больше, - сказал я, мысленно прикинув расстояние между моей полянкой и дорогой, - Там и передохнём.
После этих слов лицо Щенка приобрело жалостливо-просящее выражение. Скорее всего, он пытался давить на мою совесть, которую я благополучно где-то давно позабыл. Помучавшись так несколько минут, парень понял, что таким образом он не добьется ничего. Ну, нету у меня совести, что ж тут поделаешь?
Осознав это, он, видимо, решил переключиться на мысли, заслуживающие большего внимания. Постепенно его лицо преображалось, всё больше и больше приобретая оттенок задумчивости. Вскоре на нём стали угадываться следы нешуточной внутренней борьбы. Было видно, что пацан очень хочет что-то спросить, но в то же время почему-то боится. В конце концов, любопытство всё же взяло в нём верх, и Щенок слабым прерывающимся голосом буквально выдавил из себя вопрос, мучивший его на протяжении целых пяти минут.
– Дед, зачем ты меня тащил тогда из аномалии?
– спросил он.
– Сам ведь погибнуть мог?
– Нуу... Понимаешь...- только и смог выдавить я в ответ. И умолк. Потому что нечего было сказать...
Действительно, зачем я всё это делал: спасал его от собак, тащил из аномалии, а затем ещё и на собственном горбу. Тогда это всё делалось машинально, как само собой разумеющееся. Раздумывать над вопросами, зачем и почему просто не было времени. Однако сейчас они всей своей тяжестью упали на мою, и без того больную, голову.
Ведь я раз десять мог погибнуть, пока вытаскивал Щенка из передряг, в которые он по собственной глупости умудрился угодить.
Можно ведь было разбежаться с ним ещё у домика лесника. Вот только совесть, почему-то не позволила этого сделать.
Мои размышления прервал громкий утробный вой нескольких десятков звериных глоток, прилетевший откуда-то с юга. Он медленно, но верно заполнял собой всё вокруг, и негде было укрыться. Казалось там, впереди, бушует, пока ещё не видимый нами, океан чудовищной силы, готовый в любое мгновение обрушиться на вставшую у него на пути преграду. Однако наваждение длилось недолго. Спустя несколько мгновений вой смолк, прерванный глухой трескотнёй пулемётных очередей. Началось…
Не успев ещё
Одним гигантским прыжком перемахнув через придорожную канаву, мы поспешили углубиться в лес. Бежали, практически, не разбирая дороги. Колючие зелёные ветки немилосердно хлестали по лицу, покрывая его сетью тонких царапин. Жёсткие еловые корни, казалось, сами выползали из земли, пытаясь уцепиться за наши ноги. Даже воздух , будто бы сгустился в судорожной попытке не пропустить нас дальше.
Мои дыхательные резервы уже подходили к концу, когда вдруг плотная еловая стена перед нами расступилась, и мы вывалились на маленькую круглую полянку, покрытою густой зелёной травой.
Посреди неё лежала, лоснящаяся от росы, старая железная труба.
Да, да, это была та самая полянка, с которой и началась моя сегодняшняя вылазка в одно из самых опасных мест на земле...
Скинув рюкзак на траву, я присел около трубы и закурил. Сказывалась вредная, давным-давно забытая привычка - укутывать разгулявшиеся нервы в мягкую пелену горьковатого дыма. Брр, гадость, какая. От этих мыслей меня всего аж передёрнуло. Не медля ни секунды, я раздавил начавшую, было, тлеть сигарету о мокрую поверхность трубы, и лёгким щелчком пальцев отправил её слегка дымящиеся остатки куда-то в траву...
Пока я занимался всей этой ерундой, Щенок уже успел растянуться на траве, удобно устроив свою голову на МОЙ рюкзак, и теперь до моих ушей доносилось тихое похрапывание смертельно уставшего человека. Шустрый какой выискался.
Последнюю радость, в моей, неимоверно «унылой» жизни, и ту под себя загрёб. Ну ничего, я тебе ещё покажу, как на чужих подушках разлёживаться...
Однако, несмотря на столь серьёзные намерения, к акции возмездия с попутным возвращением рюкзака его законному владельцу я так и не приступил. Виновата во всём оказалась моя бедная больная голова, которая просто не смогла придумать план хоть сколько-нибудь «достойной» мести...
Ну и ладно. Будем считать, что пацану повезло. С другой стороны, пусть отдыхает, салага. В этом походе ему пришлось чуть ли не труднее чем мне. А ведь нам ещё через колючую проволоку обратно ползти.
Солнце догорало, бросая последние свои отблески на верхушки деревьев. Ночь, полноправною хозяйкой, вступала в свои владения. Накрывая своим черным саваном всё вокруг, она медленно, но верно теснила умирающий день. Где-то, среди густых иголок, глухо ухал проснувшийся филин. Кузнечики трещали в траве свои первые трели. В кустах тихо шуршала старая полевая мышь...
Я смотрел, как умирают последние отблески заката, но это, до боли в глазах красивое зрелище на самом деле нисколько не занимало меня. В моей голове крутился один единственный вопрос: «Зачем?»
Зачем я помогаю ему? С какой целью тащу его на своём горбу чуть ли не через всю зону? Пользы то мне от этого всё равно не будет никакой. Хорошо если поблагодарит... Бросить его что ли. Уж через кордон сам как-нибудь переползёт...
Однако что-то внутри меня категорически протестовало против такого решения. Это «что-то», обычно зовущееся совестью, сейчас тихо попискивало на задворках сознания, напоминая своему неблагодарному хозяину, что так поступать нельзя. А в довесок ещё и приводило весьма весомый аргумент, напоминая мне о сталкере, по кличке Слизняк.