Цена жизни

Нечаев Павел

— Почему у него нет уха? — спросил Грин у Эрика.

— Откололось, — ответил Эрик. Грин поймал его взгляд, и ему стало не по себе, такая ненависть горела в голубых глазах Эрика. — Знаешь, почему они его не оставили снаружи?

— Нет, — Грин честно не понимал, почему. Он вообще не понимал, что надо сделать, чтобы заслужить такую страшную смерть.

— Пример. Назидание, — объяснил Эрик, которого трясло от ненависти. — Суки, ненавижу! Мусора!

Увиденное потрясло всех, даже староста побледнел. Реакция Эрика Грина удивила. Он давно присматривался к Эрику, но никак не мог понять, что же тот за человек. Он ничего о себе не рассказывал, все, что Грин о нем знал, так это то, что родителей Эрика в туннеле не было. Первые

недели мальчики вокруг только и говорили, что о своих родителях: кем те работали, и где они сейчас. Почти у всех родители были совсем рядом, в рабочих бараках. Охранники запрещали им общаться, но это мало помогало — первая часть туннеля была длиной всего в два километра, а людей там обитало — больше тысячи. Мамы и папы поневоле пересекались со своими чадами, и находили способ перекинуться одним-двумя словами, передать что-то из еды или одежды. Лишенный этого Эрик, как и Грин, смотрел на них с завистью. Было неясно, как в таком случае, Эрик оказался в туннеле, ведь в детский барак попадали только члены семей рабочих. Как-то раз Грин напрямую спросил его об этом. Эрик помрачнел, и ответил:

— Сам пришел, — он сплюнул на пол, и добавил: — Если бы знал, что тут такое, еще бы подумал… Сменял, мля, шило на мыло.

— Так передумать никогда не поздно! — слова Эрика услышал Ашер, заводила у «концевых». — Пойди попроси мусоров, они тебя выпустят. — Эрик исподлобья зыркнул на Ашера, и тот сразу отошел. Парадоксально, но мелкого невзрачного Эрика побаивались все, в том числе и староста. Он был этаким «человеком-загадкой», джокером. Он дрался, дрался со всеми, отчаянно нападая даже на старших. Получив по голове, он не успокаивался, а, отлежавшись, продолжал вести себя так же. Эрик был неукротим. Нет ничего удивительного, что со временем весь барак стал воспринимать его как «третью силу». Вокруг Эрика постоянно крутились несколько малышей, которых он не давал в обиду. Тот же черноглазый Стасик, которого невзлюбил староста, и который вечно оставался то без обеда, то без завтрака, как только Эрик взял его под крыло, стал кушать регулярно. В один прекрасный день Эрик стал рядом со Стасиком в очередь за едой. Когда помощник старосты привычно оттолкнул протянувшего тарелку Стасика, Эрик, ни слова не говоря, забрал у того тарелку. Глядя помощнику прямо в глаза, он протянул тарелку, и тот, ни слова не говоря, насыпал туда каши. Эрик отдал тарелку готовому расплакаться малышу, протянул руку, и сам взял из ящика два кусочка хлеба. После этого Стасика стали кормить, как всех. Вовремя — он уже исхудал до такой степени, что стал похож на призрак. Стасик стал верным оруженосцем Эрика. Добрый и застенчивый, он нуждался в ком-то, кто бы вел его по жизни. Отец и мать Стасика были в рабочих бригадах: отец строил, мать прислуживала во втором туннеле.

Шанс войти в команду Эрика был и у Грина. Эрик очень хотел, чтоб так и случилось. Он почти сразу предложил ему:

— Нам надо вместе держаться, иначе они нас по одному сгноят. Иди к нам, будешь подо мной, вторым человеком.

— Я подумаю, — уклончиво ответил Грин. Ему не хотелось опять заводить друзей, один раз его уже предали. Статус «один на льдине» вполне его устраивал.

— Думай. Предложение остается в силе, — не стал настаивать Эрик. Он продолжил обработку своих оруженосцев. Грин слушал, как Эрик настраивает их против старосты, против «концевых», против Фраймана, и понимал, что добром это не кончится.

Обстановка в бараке накалялась. Что-то изменилось в воздухе. Забитые прежде дети поднимали головы. Барак стал смотреть на старосту без былого страха. Староста, почуявший неладное, отрывался на ком попало. Не проходило дня, чтобы он кого-то не избил, придравшись к любой мелочи.

В один из дней за Грином пришли от коменданта. На вечернее построение пришел сержант Аронович, один из личных охранников коменданта.

— Кто здесь Шимон Грин? — выкликнул он. — Шаг вперед. — Грин помедлил, и шагнул из строя. — Иди за мной, — приказал Аронович, и пошел вверх по туннелю. Грин обреченно потопал за ним. Он понимал, куда и зачем его ведет Аронович, но выбора у него не было. Точнее, выбор был — можно было отказаться, и очутиться за воротами. Грин даже обдумывал такую возможность. Обдумывал, но отбросил: ему вдруг очень захотелось жить. Жить, несмотря ни на что. Он решил подчиниться, и сделать все, что от него потребует комендант.

Аронович сначала отвел Грина в «душевую», подождал, пока тот помоется, а потом повел во вторую часть туннеля. Они перешли по эстакаде на другую сторону туннеля. Грин с любопытством оглядывался, на этой стороне он еще ни разу не был. Здесь не было решеток, и не было бараков. Были вполне комфортные общежития, здания со множеством дверей и окон, разделенные на квартиры. Ходили сытые, хорошо одетые люди, прогуливались розовощекие дети. Грин слышал, что во втором туннеле живут лучше, чем в первом, но такого он не ожидал. Разница бросалась в глаза. В этом туннеле убирали девочки из соседнего барака, Грину даже показалось, что он узнал одну из маленьких уборщиц. Лицо было знакомое… из прошлой жизни, которая казалась забытым сном.

Комендант жил роскошно. У него был отдельный «дом», длинный, и узкий, как и все здания в туннеле. В прихожей Ароновича и Грина встретил мальчик на вид чуть младше, чем Грин. По виду мальчика нельзя было сказать, чтобы он в чем-то нуждался. Мальчик был ухоженный, сытый, одежда хорошая, теплая, на ногах мягкие войлочные туфли. От него едва уловимо пахло каким-то одеколоном, запах, который Грин уже позабыл. Он смерил Грина недобрым взглядом, и сказал:

— Иди прямо, там тебя уже ждут. И разуйся, там ковер.

Грин разулся, и прошел в указанную мальчиком дверь. Сам мальчик остался в прихожей с Ароновичем. За дверью обнаружился коридор. Грин пошел вперед, ковровая дорожка слегка покалывала босые ноги.

— Заходи, — комендант услышал шаги за дверью. Грин зашел. — Дверь закрой, — приказал комендант, и Грин осторожно прикрыл за собой дверь. В комнате было тепло. Вся комната, кроме угла, где стояла пышущая жаром печка, была устлана коврами. На стенах тоже висели ковры. Свисающая с потолка хрустальная люстра была погашена, комнату освещали несколько бра. В дальнем конце комнаты стояла большая двуспальная кровать. Сам комендант сидел в кресле у низкого круглого столика, заставленного бутылками и разнообразной снедью. При виде такого богатства Грин непроизвольно сглотнул слюну.

— Ну, вот мы и встретились, — комендант встал из кресла. Он приблизился к Гину, и посмотрел тому в лицо. Изо рта у него пахло спиртным, комендант был навеселе. — Красавчик. Ну, что стоишь? Раздевайся, посмотрим на тебя.

Грин медленно, точно во сне, стал раздеваться. Комендант его не торопил, смотрел, сверкая линзами очков. Грин скинул с себя всю одежду, аккуратно сложил ее на стул, и стал посреди комнаты, опустив руки.

— Хорош, хорош, — дыша перегаром, комендант обошел вокруг Грина, провел рукой по спине. Он подтолкнул Грина к кровати. Грин подошел к кровати, и остановился. Комендант развязал пояс халата, и плюхнулся на кровать. Халат распахнулся, открывая обрюзгшее, покрытое волосами брюхо, кривые ноги. Грин с трудом сдержал гримасу отвращения.

— Давай сюда, — комендант дернул Грина за руку, и плюхнулся на кровать рядом с ним. Комендант повернулся к нему, и задышал в ухо: — Хороший мальчик. — Рука его погладила Грина по бедру, скользнула выше. Грин сжался, отвернувшись от коменданта. Все мускулы его напряглись.

— Э, так дело не пойдет, — комендант встал, и покачнулся. — Чего ты, как деревянный? Первый раз, что ли? — Грин судорожно кивнул. — Ладно, — подобрел комендант. — Вставай. — Он усадил Грина в кресло. Грин вцепился в подлокотники замер, ожидая, что будет дальше. Комендант взял бутылку, стакан, и налил водки.