Ценник для генерала
Шрифт:
— Да!.. — Богомазов закрутил головой. — Представляешь, Лева, сидим мы на дежурстве, и вдруг приходит по связи приказ вскрыть пакет номер три. У командира в сейфе есть такие пакеты, в которых… в общем, он догадывается, что там. Да и мы представление имеем. Только никто не знает, в каком пакете какие приказы, потому что их из штаба дивизии запечатанными привозят и с грифом секретности, естественно. Ну, думаем, учения начинаются. Спят сейчас наши парни и в ус не дуют, а через несколько минут подъем, учебная тревога, и пошло-поехало. А времени, между прочим, часа два ночи. Вскрывают на командном пункте этот самый пакет номер три, а там сказано, что по сигналу такому-то, полученному
Гурову показалось, что мужики специально рассказывают ему эти истории, чтобы не идти в бункер. Сами себя отвлекают от неприятного воспоминания о том, как там, в темноте, на грязном бетоне, в луже крови лежал их сослуживец с раной в груди. Они, конечно, подзабыли друг друга за тридцать лет, отвыкли. Но все равно неприятно и грустно.
Надо брать инициативу в свои руки, решил Гуров.
Стараясь не показывать поспешности или нетерпеливости, он пошел к входу в бункер. За его спиной кто-то из мужиков отчетливо вздохнул. Полковник достал фонарик, стал светить под ноги и на стены. Пыль, старая паутина, следы протечек воды с поверхности, на полу глубокие желоба, в которых когда-то были проложены кабели. Проемы, которые запирались массивными дверями. Тут стояли столы, гудела аппаратура, сидели люди в военной форме с наушниками.
В нескольких километрах по команде, поступившей из этого бункера, солдаты могли начать поднимать ракеты на стартовые столы. Парни в костюмах химзащиты заправляли их, а они, здоровенные, темные и зловещие, высились среди деревьев, готовые ударить громом и пламенем, с ревом уйти в ночное небо, испаряя по пути облака.
— Здесь, да? — спросил Гуров, не оборачиваясь и водя лучом фонарика по полу бункера.
— Здесь, — гулко ответил кто-то за его спиной. — Полтора года просидеть под этими потолками, вернуться домой, дослужиться до генерала и приехать сюда, чтобы…
— Чтобы закончить свою жизнь там, где прошли лучшие годы, — добавил Гуров.
— Если разобраться, то так оно и было, — проговорил Мухин, подошел и встал рядом. — Чего нам не хватало? Все было, в войнушку играли по-серьезному. С реальным оружием, с настоящими ракетами. У нас сержант был на узле связи, фельдъегерь. Он три раза в неделю с автоматом и боевыми патронами ездил в город на узел спецсвязи и по дивизионам развозил секретную почту. Представляешь, Лева? Полтора года с заряженным автоматом три раза в неделю. Вот это ощущается, а то, что там ракеты со смертью в нескольких километрах, это мы и в голову не брали. В дивизионах, наверное, все было иначе. А тут!.. Сопляки мы были, хотя и стояли на боевом дежурстве. Нам бы в город вырваться, сфоткаться. Или на танцы. Нас в Березовичи раз возили.
— Поехали, — проворчал где-то сзади Богомазов. — Мне от всего этого напиться хочется. Мы же с ним в одной казарме, из одного котла в столовке!..
Гуров слушал, даже издавал звуки, приличествующие теме, и отпускал нужные междометия. Но он сейчас был не писателем, а сыщиком, занятым своей работой, к совести и профессионализму которого взывали трое его коллег, убитых в Беларуси. Так каков же был тот человек, который лежал тут недавно? Почему с ним так обошлись? Что за всем этим стоит?
Пытаясь представить картину преступления, Гуров подошел вплотную к потемневшему пятну крови. Судя по следам, которое оставило тело, оно лежало на боку, вот сюда головой. Если его ударили точно в сердце, причем неожиданно, а так, скорее всего, и было, то он должен был рухнуть как подкошенный. Значит, отставной генерал стоял лицом вот к этой стене. Почему?
— Мужики! — позвал Гуров и услышал, что шаги за его спиной враз затихли. — Скажите-ка, что в ваше время стояло возле вот этой стены?
Мухин вернулся, постоял немного рядом, глядя на стену, по которой Лев Иванович водил лучом фонарика.
— Ничего не стояло, — ответил он. — Вдоль этой стены был проход. Как раз за спинами дежурной смены. А что?
— Да так, пытаюсь представить, как выглядел действующий командный пункт тех времен. Я-то служил во внутренних войсках. У нас такого не водилось. А у вас все было круто.
«Значит, он стоял лицом к стене, — размышлял Гуров. — Это немного меняет дело. Не стопроцентный факт, но если бы Рыбников здесь с бывшим однополчанином ходил, то они стояли бы во время разговора лицом к тому месту, где, скажем, сидели во время боевого дежурства. Воспоминания ведь об этом, а не о стене, которая была за спиной.
Значит, убил не сослуживец? Не факт, но похоже. Например, был с Рыбниковым человек, которому он так же, как и эти двое мне, рассказывал и показывал, как тут все было. Вот тут, мол, сидели мы. Вот проход, а по стене шли кабели освещения, электрооборудования.
Возможен и второй вариант. Все уже вышли на улицу, а Рыбников остался. Он смотрел уже не на то место, где сидел за аппаратурой с товарищами, а просто водил взглядом по стенам, потолку. Пытался вспомнить ту атмосферу, которая тут была в его годы. Это очень естественное состояние и поведение.
Тут кто-то вошел, нанес неожиданный точный удар и сразу унес ноги из бункера. Кстати, вон и второй выход. Скорее всего, как-то так и было. Искать преступника нужно не среди тех людей, которые тут служили. Зачем вообще убили Рыбникова? Мотив дайте, без него никак!»
Через час они, уже умытые, сидели за столом, заставленным бутылками, тарелками с соленьями. Под потолком красовался очень уютный старомодный абажур.
Мужики познакомили Гурова с Ольгой Синицкой. Это оказалась миловидная женщина, лет на пять постарше Мухина и Богомазова. Была она какая-то плотненькая, опрятненькая, а вот глаза выдавали бесконечную грусть. Они были большими, круглыми. Сыщику все время казалось, что из них вот-вот хлынут слезы. Да и волосы женщина все время поправляла под домашней косынкой как-то нервно. Хорошие они у нее были, красивые, только вот седины в них оказалось много.
«Это хорошо, что Ольга ушла к себе, оставив мужиков пировать в своем кругу, — подумал Гуров. — С ней нужно будет поговорить обязательно. Но не сегодня. Нынче мне предстоит услышать версию этих мужиков. Причем без допроса, а по их желанию, по потребности выговориться».
Гуров услышал эту историю.
В те годы Оля Синицкая была молодой привлекательной женщиной. Поглядывая на нее, слюну пускали многие, не исключая и офицеров, и прапорщиков. Бывали случаи, когда она в полночь спускала с порога своего дома особо ретивых ухажеров. Солдаты тоже кружились вокруг нее в магазинчике второго дивизиона, где она работала.