Центр
Шрифт:
Эрд произнёс:
— Может, для кого-то это и интересно, но только не для нас. Нас уже тошнит от этой Аркопольской жизни. Собственно, мы и бежали к чему-то действительно новому, и теперь не хочется слушать об этом.
Голос ответил:
— Тем ни менее, примерно через полчаса то здание превратиться в весьма высокую груду обломков, из под которой вам едва ли удастся выбраться.
— Ну и плевать! — с вызовом выкрикнул Эрд. — Как-нибудь выберемся… А сейчас рассказывайте: очень интересно послушать, кому же и зачем понадобилось похищать свет с нашего неба.
Вот,
Ваше Многомирье выглядит как воздушный океан, столь огромный, что простому смертному, без сторонней помощи, едва ли удастся пересечь его. В воздухе висят недвижимые миры, свет благодатно льётся на них; почва впитывает энергию этого света, и произрастает из почвы жизнь.
Всё это было в прошлом, а нынче нависла над этим угроза уничтожения. Многие замёрзнут, а многие превратятся в слизь — споры, которые нынче разлетаются от центра Многомирья, помогут этому…
Возможно ли это остановить? Вероятность этого не велика, но всё же она есть.
Вас интересует, какие события предшествовали затемнению вашего неба, почему произошло вторжение? Итак, рассказываю…
Если Многомирье — это воздушный океан, необъятный для взгляда, то в нашем мирозданье, а лучше сказать — в нашей сфере, (потому как и наш мир, также как и ваше Многомирье, заключён в сферу) — нет таких открытых просторов.
У нас есть туннели. Изгибистые, огромные и тонкие, — переплетаются они в лабиринт, подобного которому вы и представить себе не можете.
Если бы у нас было открытое пространство, то свет пересекал бы его из края в край в течении десяти лет. То есть, размеры нашей сферы, примерно равняются размерам вашего Многомирья, вашей сферы.
Да… так было… а нынче всё, за исключением отдельных уголков, наподобии того, в котором вы сейчас находитесь, погружено во тьму.
Мы, жители нашего мирозданья… Кстати, у нас было название для него, но оно, мне так кажется, слишком труднопроизносимо, да и вовсе не переводимо для вашего языка, так как в нём отражается наша, а не ваша жизнь.
Вы ещё почти ничего здесь не видели, но кое-какое впечатление у вас уже сложилось, и я чувствую это слово: «Слиглазье». Что ж, не буду спорить с таким определением, оно, конечно, очень упрощённое, но всё же отражает сущность происходящего здесь. Именно — слизь и выпученные, тёмные глаза — такими мы стали…
По вашим понятиям, мы, скорее растения. Мы произрастаем из стен туннелей. Нас — превеликое множество, и все мы, в той или иной степени, были связаны между собой корнями. Упрощённо говоря: всё наше мирозданье можно было назвать единым, растущим, живым организмом. Но, к сожалению, этот огромный организм не был совершенен: скорость чувства внутри этого организма проносилась быстрее скорости света, но всё же и эта скорость не мгновенна. Разные части думали, чувствовали не совсем одно и тоже. Разным частям было нужно разное…
Чем больше проходило времени (а по вашим меркам это очень значительный отрезок — миллионы лет), тем больше усиливалось
Наибольшее значение в нашем мирозданье имел центр. Именно оттуда, по видимому, и начался рост туннелей, хотя это происходило в такой древности, что память об этом утеряна. Быть может, именно из-за обособленности центра и началось наше непонимание; быть может, уже и тогда там произошло извращение начальной сущности.
Переплетением мыслей, столь же сложным, как и наши туннели, пришли мы к выводу, что энергию, которая питала нас, которая была частью нас, надо переправлять к центру; тогда, якобы, ярче должен был вспыхнуть свет, дававший всем нам жизнь.
Это мы и начали осуществлять. Энергия перетекала, заглатывалась центром, но обратно мы ничего не получали, кроме, разве что, обманчивого чувства того, что скоро-скоро наступит наше счастье.
Центр забирал, ничего не давая взамен, а это вело к жадности, жадность — к подозрению, обиде, и злобе. Злоба, разрастаясь за тысячелетия в лютую ненависть, приводила к уродству.
В каждой клетке, в каждом атоме центра накопилась великая сила; но сам центр стал уродливым до невероятности. Мы, остальные, уже недоверчивые, уже разобщённые части, чувствовали только границы центра, что же происходило внутри — было скрыто от нас.
Тысячелетия неведения. Тысячелетия постоянной, вынужденной отдачи энергии, привело и нас к озлобленности. И мы были уже отнюдь не такими прекрасными, как прежде.
Да, да — были такие времена, когда вы испытали бы восторг, увидев наше мирозданье, и не «Слиглазьем», а каким-нибудь светлым, поэтичным словом назвали бы его.
Итак, на нас ослабленных, уже разобщённых, был направлен удар центра. Против силы, которую мы сами тысячелетиями отдавали, мы не могли ничего выставить. Чёрные корни, изгибаясь, пронизывали нас насквозь, связывали с центром, из центра в нас перетекали лютая ненависть.
Представьте себе — в растение вливают яд, этот яд искажает его, делает уродливым, но не уничтожает, а оставляет в страшном, мучительном существовании.
Тьме, уродству, злобе отвратительна красота, и чем сильнее эта ненависть, тем она и коварнее и, в тоже время — бессмысленней, точнее понятней на самом примитивном уровне. Просто изменить всё, подмять под себя, сделать таким же уродливым, злобным.
Примитивность, это всё же не значит тупость. Примитивность — это стремление у одной, глупой, ничтожной и страшной цели, но ради этого затрачивается огромное количество энергии. Иногда ненависть бывает сильнее любви.
Завладев нашей сферой, превратив его в «Слиглазье», тьма не успокоилась. Ведь тьма знала, что за пределами сферы есть ещё что-то, и она стала разъедать оболочку (или, по вашему, "скорлупу"), но наткнулась на вакуум — вымораживающий всё живое, он заставил тьму отступить.