Центр
Шрифт:
— Что, вообще мы теперь съезжаем с двухсот до пятидесяти? — спросила Ольшанская.
— Нет. Насчет «вообще» речи не шло, — ответил явно расстроенный Ростовцев. — Только насчет этого сборника.
— Директор предложил или, так сказать, распорядился? — спросил Карданов.
— Распорядился. Можно считать это приказом дирекции. — Клим Данилович замолчал, усугубив всеобщую растерянность. Слишком уж резок был переход от всеобщего подъема, вызванного удачным обсуждением удачной работы, и реакцией руководства, которое провело, стало быть, свое параллельное
— А как же?.. Кому теперь отправлять? — робко осведомилась традиционно робкая Регина. Вопрос был понятен — Регина отвечала за рассылку тиража по списку ста семидесяти абонентам. Тридцать экземпляров оставались по заведенному порядку в резерве сектора и раздавались впоследствии практически всем желающим: рядовым сотрудникам института (от завсектором и выше получали по списку), командированным, московским ученым-экономистам, случайно на стороне прослышавшим о том или ином выпуске и звонившим лично Ростовцеву.
— Отправлять ничего не придется, Региночка, — жестко ответил Клим Данилович. — Весь тираж — пятьдесят экземпляров — директор распорядился передать в экономический кабинет Госплана, который и проведет распределение по специальному списку.
Карданов начал:
— Как же… Вы ему объяснили?.. — Но сбился, тут же поняв, что все, что надо, Ростовцев объяснил, ну и ему, стало быть, кое-что объяснили. — Так нельзя, — помолчав, сказал Карданов. — Я пойду к Сухорученкову. Надо еще раз…
— К директору ходить больше незачем, — сказал Ростовцев. — Это не от него исходит. Рукопись сборника попала в Комитет, видимо, кто-то из ученого совета переправил. Вот там и решили.
— Значит, надо пойти в Комитет, — сказал Карданов.
— Не время. Очень уж неудобный для нас момент, — немного приоткрылся Ростовцев.
— Я могу при разговоре ссылаться на положительное обсуждение в секторе? — спросил Карданов.
— Не время, Виктор, — еще неувереннее ответил завсектором, и девочки почувствовали себя лишними. Первой сообразила и, не говоря никому ни слова, спокойно покинула комнату Яковлева. За ней вышли Ольшанская и Регина.
Почти двадцать лет назад это было. Карданов пошел тогда в Комитет. И именно Катя выручила его на финише этой истории, когда ему грозило… Что ему грозило? Увольнение с записью: «За утрату доверия администрации» — это как минимум. А в иных озлобленно-оживленных речах проскакивало: «Подсудное деяние».
Катя выручила его тогда, но потом выяснилось, что выручить его было нельзя.
Карданов тогда, не удовлетворившись разъяснениями Ростовцева, пошел-таки в Комитет и имел там для начала беседу в одном кабинете. А потом и другую беседу в другом кабинете.
В первом кабинете с ним попробовали обойтись небрежно. Виктор все спрашивал по существу, как же, мол, так, первоклассный материал, суперактуальный, и почему же тираж с двухсот до пятидесяти снижают, то есть вчетверо? Почему вообще снижают? А ему отвечали не по существу, а все спрашивали встречно: кто он и откуда?
Естественно он представился: такой-то, мол, мэнээс из сектора информации сухорученковского Института. Сам я, дескать, и материал этот в прессе отыскал, сам его, после обсуждения с шефом, выборочно и перевел. Так что выходит, как специалист и, в некотором роде, автор выпуска, как раз и интересуюсь дальнейшей его судьбой.
Но простые его ответы вовсе не доходили до того, кто сидел в первом кабинете. Тот все продолжал, как бы не понимая, что ему отвечают, по-прежнему интересоваться: кто такой и откуда? Наконец Карданов вроде бы уловил, что на самом деле не так важно, кто он и откуда, а важно другое: от кого.
А тут у Карданова позиция оказалась слабоватой: не мог он даже сказать, что от Ростовцева. Клим Данилович его не уполномочил на это. Пытался Виктор в разговоре с шефом заполучить хотя бы уж такие полномочия, но не получил. Ростовцев, во-первых, ему резонно изложил, что для Комитета Карданов — никто (то есть не Витя, а даже и он, сам Ростовцев, — никто). Во-вторых, что так дела не делаются. А в-третьих, достаточно того, что во-первых и во-вторых.
Виктор, правда, возражал, что дела вообще или делаются, или нет. А уж если делаются, то к а к и м е н н о — выясняется в процессе их делания.
На что Ростовцев уже с некоторой грустью закончил:
— Ну, поезжайте, поговорите. Иногда полезно делать бесполезные усилия. Для самого делающего полезно.
Короче говоря, в первом кабинете быстро выяснили, что Карданов ни от кого. Он-то, правда, говорил, что вовсе он не ни от кого, а от себя, но для того, кто сидел в первом кабинете, это как раз и было равносильно, что ни от кого. «От себя», то есть от Карданова, это было необычно, неэтикетно и сто тысяч других «не».
И дело о тираже обсуждать здесь с Виктором не стали. Даже и не подпустили его к этому делу. Предложили удовлетвориться формулировкой «Быть по сему» и отправляться по домам.
Но Карданов отправился по кабинетам, и в конце концов попал во второй кабинет, и сумел-таки навязать его хозяину беседу.
Дали Виктору Трофимовичу такую возможность, и он ею воспользовался, то есть в свойственной ему манере поставил вопрос ребром: они, что, помешают, вред принесут, сокращаемые сто пятьдесят экземпляров?
Насчет пользы, рассудил Карданов, объясняться ведь, кажется, не приходится — для чего же и существуют тогда секторы, отделы и вообще вся сеть научно-технической информации по стране? Естественно, чтобы информировать. Так что насчет пользы нечего, кажется, и слов тратить.
Но вот вред? Или, может, какая опасность, глазу неопытному не видимая? Ведь если польза очевидна, а три четверти тиража объявляются ненужными, то… то что же?
— Вы очень резко мыслите, — сказал хозяин второго кабинета. — Сектор ваш никто не закрывает, и даже сборник этот выходит. А уж тираж и проблемы его распределения — это уж, знаете ли, политика. А политику в области экономической информации определяет Комитет планирования, Госплан, в стенах которого мы с вами сейчас и беседуем.