Центровая

Колычев Владимир Григорьевич

– Простим его, братва? – с едкой усмешкой спросила я.

В ответ никто не проронил ни слова. Все понимали, чем это закончится для Жульена. Пацаны осуждали его, но смерти ему в открытую никто не пожелал. В тяжелом молчании читался смертный приговор, и Жульен обреченно уронил голову на грудь. Все правильно, пусть хоть умрет как мужчина.

– Не прощает тебя братва. – Я покачала головой.

Жульен кивнул, и я увидела, как по его лицу потекли слезы.

А ведь когда-то он был частью моей семьи, и я относилась к нему как к

своему брату. Кто бы мог подумать, что я стану его судьей и вынесу ему смертный приговор. Но ведь Жульен сам во всем виноват.

– Почему не прощает? Сейчас спросим. – Медяк оскалился, вдруг повернулся к Лузгану, вперил в него тяжелый, мутный взгляд и осведомился:

– Что скажешь, братан? Смерть ему или пощада?

– Ну… – Лузган замялся.

– Баранки гну! Чистеньким хочешь остаться, да? Типа не при делах? А может, ты тоже ментам стучишь?

– Я?! – Лузган ошалел от возмущения.

Но Медяк на него уже не смотрел, он наезжал на Кузю, который стоял рядом с ним:

– А может, ты стучишь?

Мотая головой, парень шарахнулся от него, а Медяк взялся за Слона:

– Что с Жульеном делать? Мочить его, или пусть живет!

– Мочить! – закивал тот.

– Давай, начинай! – Медяк достал из-за пояса ствол, протянул ему.

– А почему я? – Слон побледнел.

– А кто? Слушай, а ты не из общества благородных девиц? – напирал Медяк. – Может, на круг хочешь, как девочка?

– Слышь, ты за базаром следи! – заявил Слон и нахохлился.

– Если не девочка, то давай! – Медяк ударил Жульена ногой в плечо, опрокинул его на спину и тут же выстрелил ему в живот.

Жульен в ужасе взвыл, засучил ногами, закрыл ладонями рану в животе. Меня с силой тряхнуло изнутри, когда я заглянула ему в глаза. Мне самой захотелось взвыть от жалости – с такой тоской и болью он смотрел на меня.

– Давай, теперь твоя очередь! – Медяк протягивал пистолет Слону.

– Слышь, я не могу! – Тот мотнул головой, в ужасе глядя на него.

– Значит, был с ним заодно! Выходит, и ты стучишь! – Медяк сжал рукоять пистолета, собираясь выстрелить в Слона.

У парня не выдержали нервы:

– Я не стучу!

Медяк снова взял пистолет за ствол, протянул ему.

– В живот стреляй! – потребовал он.

Слон так и поступил. Пуля попала Жульену в бок, он дернулся, испустил истошный вопль, но сознания не потерял.

– Давай ты!

Следующим на очереди был Юрок. Медяк протянул ему пистолет, но тот вдруг в панике повернулся к нему спиной и рванул в лес. Сначала Медяк недоуменно вскинул брови, а затем – пистолет и тут же выстрелил. Пуля попала Юрку между лопаток. Парень раскинул руки и безжизненно рухнул на живот.

– Ты что делаешь? – заорала я на Медяка.

– Он к ментам побежал! – так же громко ответил мне он и тут же наехал на Кузю: – Может, и ты к ментам побежишь?

Кузя мотнул головой, взял пистолет и выстрелил в Жульена. Он попал ему в голову, и тот затих. Но Медяк

не унимался, он заставил выстрелить в Жульена всех, кто находился на поляне. Этой процедуры избежали только я и Гошак с Неманом, но у этих руки и без того в крови.

Они ведь застрелили не только Мещеру, но и двух его быков. Чисто исполнили, хладнокровно, как настоящие профессионалы. Если верить Ярмольцеву, московские менты не смогли взять след преступников. Подозрения появятся потом, когда Лукашевич проболтается. Если, конечно, это случится.

Медяк выделил трех бойцов, чтобы они закопали трупы, а остальным велел идти к машинам. А ведь распоряжения здесь должна была отдавать я. Правда, до меня это дошло, когда толпа рассосалась.

– Ты не слишком много на себя берешь? – спросила я, зло глядя на Медяка.

– А что я сделал не так? – Он посмотрел на меня удивленно, с чувством собственной правоты.

– Юрка зачем убил?

– Он к ментам побежал.

– Да не к ментам! Очко у пацана сыграло! Ты его шуганул!

– А зачем он такой зашуганный нужен?

– Он ничего такого не сделал, чтобы его мочить!

– Добрая? А если ты такая, зачем он тебя сдал? – Медяк ехидно усмехнулся, ткнул пальцем в труп Жульена. – Не боялся, поэтому и сдал.

Он повернулся ко мне спиной и по тропинке направился к машинам, которые стояли на лесной дороге, в полукилометре от злосчастной поляны. Медяк не манил меня за собой, но я пошла за ним как завороженная.

– Бардак ты творишь, Марго, конкретный. Поэтому тебя и сдают. Нельзя так, пацанов нужно в страхе держать. Кровью всех надо замазать. Тогда и к ментам никто не побежит. Не нужно ни с кем церемониться. Чуть что не так, берешь волыну и всаживаешь пулю в башку!

Медяк выговаривал мне так бесцеремонно, как будто был большим начальником, а я – мелкой сошкой. Как это ни обидно, я соглашалась с ним, но при этом не собиралась молчать в тряпочку.

– Тебе тоже надо было башку прострелить, когда ты скрысятничал? – осведомилась я.

Медяк вдруг резко остановился, развернулся. Я с ходу врезалась ему головой в грудь и отскочила как мячик.

Он протянул мне пистолет и спросил:

– Так в чем же дело?

– Смотри, сам напросился.

Я взяла пистолет, приставила ствол к его груди. От Медяка однозначно нужно было избавляться. Он становился слишком опасным, неуправляемым. Но в то же время без него мне кранты.

Мещерские догадывались, кто убил их бригадира, к тому же мы и без того находились в состоянии войны. С ними надо было кончать, а убивать у нас мог только Медяк со своими головорезами. Все остальные – стадо баранов, в чем я сегодня убедилась. Тупые и трусливые животные. Они стреляли в Жульена именно потому, что боялись.

К тому же я не знала, есть в пистолете патроны или нет. Вот будет облом, если он не заряжен.

– Я всегда успею это сделать! – с пафосом сказала я, возвращая пистолет.