Цепь преступлений в Бландингском замке
Шрифт:
— Мы не должны над этим смеяться, мой мальчик. Это не предмет для шуток. Это очень нехорошо — стрелять в Бакстера.
— Но он … .
— Да, он …, — согласился лорд Эмсворт, как всегда честный в суждениях. — И все же помни: он твой гувернер.
— Ну да, но я не понимаю, почему мне навязывают гувернера во время летних каникул. Я потею, как скотина, всю осень и зиму в школе, — сказал Джордж, и голос его задрожал от жалости к самому себе, — и вдруг — раз! — как палкой по голове… в самые каникулы тебе на шею навешивают гувернера! Я это называю свинством!
Лорд Эмсворт мог бы сказать мальчику, что в Бландингском замке назревает свинство и почище этого, но воздержался. Он отпустил его с доброй, сочувственной улыбкой и продолжал любовно поглаживать духовое ружье.
Как и у многих людей, вступающих в осеннюю пору жизни, у лорда Эмсворта была память особого рода. Ей нельзя было доверять ни на йоту, если речь шла о событиях, случившихся вчера. От нее почти всегда было мало толку даже в таких мелочах, как поиски шляпы, которую он куда-то положил пять минут назад. Но в качестве компенсации его память могла служить полной энциклопедией отдаленного прошлого. Его детство разворачивалось перед ним как открытая книга.
Лорд Эмсворт погрузился в приятные воспоминания детства. Счастливые дни, счастливые дни! Он ясно увидел дядю, подарившего ему точно такое же ружье, из которого его сестра Джулия стреляла в гувернантку. Он вспоминал бодрые, ветреные утренние часы, когда он крался по двору конюшни в надежде подстрелить крысу — и мог похвастаться славными трофеями. Странно, что бег времени убил это желание бродить с духовым ружьем и брать что-нибудь на мушку…
Но смог ли?
Со странной дрожью, из-за которой его пенсне закачалось на носу, лорд Эмсворт внезапно осознал, что не смог. Время смогло лишь ненадолго подавить желание целиться — лет этак на сорок или около того. Он вдруг осознал, что это желание, находившееся в состоянии спячки — скажем, лет пятьдесят, — все еще тлело где-то в глубинах его естества. И теперь оно мало-помалу начинало в нем бродить. И пока он сидел, любовно поглаживая ружье, он медленно, но верно снова превращался в потенциального стрелка.
Ружье вдруг выстрелило, вдребезги разбив бюст Аристотеля.
Этого оказалось достаточно, чтобы в нем пробудился старый охотничий инстинкт. Перезарядив ружье с быстротой и ловкостью какого-нибудь лесного следопыта, лорд Эмсворт подошел к окну. Он пребывал в некоторой нерешительности относительно того, что он будет делать, оказавшись у окна, — у него только созрело ясное намерение разрядить ружье в какую-нибудь цель. В его голове промелькнули слова Джорджа «пулять в коров», и это в какой-то мере помогло ему сформулировать идею о возможной цели. Правда, по террасе Бландингского замка коровы не разгуливали. Но все же какая-нибудь шальная могла и забрести — от коров можно ожидать чего угодно.
Коров на террасе не оказалось. Но там оказался Руперт Бакстер. Экс-секретарь как раз собирался бросить сигаретный окурок.
Большинство мужчин не обращают внимания, куда они бросают окурки. Их пепельница — весь мир. Но у Руперта Бакстера была душа аккуратиста. Правда, он позволил окурку упасть на землю, как это сделал бы всякий обыкновенный молодой человек, но как только он это сделал, пробудилась его лучшая половина. Он нагнулся, чтобы подобрать предмет, нарушающий гармонию гладких, плоских камней; и манящий вид его заднего фасада явился искушением, которому не смог бы противиться и более сильный человек, чем лорд Эмсворт.
Он нажал на курок, и Руперт Бакстер с громким воплем подскочил в воздух. Лорд Эмсворт снова уселся в кресло и раскрыл «Уход за свиньями» Уиффи.
В наши дни все интересуются психологией преступника. Поэтому рассказчик может, не рискуя злоупотребить вниманием читателя, задержаться на этом месте повествования и исследовать душевное состояние лорда Эмсворта после совершения им только что описанного черного деяния.
Сначала, после того как он уселся в кресло и начал перелистывать страницы Уиффи, его охватило нечто вроде мягкой, приятной истомы; он почувствовал своего рода трепетную радость, как если бы он заслужил всенародное признание каким-нибудь выдающимся поступком на благо общества.
Причиной этого трепетного теплого чувства был не просто тот факт, что он заставил своего бывшего служащего проделать такой славный прыжок. Особое удовлетворение он испытывал оттого, что оказался таким великолепным стрелком. Он был самолюбивым человеком, и хотя в разговоре с внуком Джорджем старался не показать своих эмоций, ему не удалось полностью скрыть, что его глубоко уязвило легкомысленное замечание мальчика, подвергшее сомнению его меткость в те времена, когда он был обладателем духового ружья. «И тебе удалось что-нибудь подстрелить, дедушка?» Мальчишки говорят такие фразы безо всякого намерения нанести обиду, и тем не менее они пронзают броню самолюбия. «И тебе удалось что-нибудь подстрелить, дедушка?» Поистине неслыханное нахальство! Попробовал бы Джордж, сорок семь лет не нажимая на курок, с первого же выстрела влепить пульку в филейную часть секретаря с такого расстояния! Да к тому же еще при неважном освещении.
Но после того как он посидел какое-то время в этом молчаливом блаженстве, его настроение начало меняться. Удовлетворенность героя Дикого Запада, уложившего своего противника, никогда не может долго оставаться чистым, ничем не омраченным чувством. Рано или поздно в душу заползает мысль о Возмездии. То же случилось с лордом Эмсвортом. Внезапно он услышал голос Совести, шепчущий в его уши: «А что, если твоя сестра Констанция узнает об этом?» За секунду до того как он услышал этот голос, по лицу его бродила довольная улыбка; теперь эта улыбка застыла, а затем сменилась выражением напряженного беспокойства и тревоги.
И нельзя сказать, чтобы эта тревога была неоправданной. Он вспомнил, как испепеляюще-иронично и устрашающе реагировала Констанция даже на такой его пустячный проступок, как выход к обеду с галстуком, пришпиленным к рубашке бронзовой скрепкой для бумаг вместо более традиционной булавки. Воображение отказывало ему, когда он пытался представить себе, что она сделает в данной ситуации. Ему стало страшно… «Уход за свиньями» Уиффи выпал из его дрожащих рук, он откинулся назад с видом подстреленной утки. В этот момент в комнату вошла леди Констанция, сразу заметила новое выражение на лице лорда Эмсворта и решила выяснить причину.
— В чем дело, Кларенс?
— Дело?
— Почему ты сидишь с видом подстреленной утки?
— Я не сижу с видом подстреленной утки, — возразил лорд Эмсворт, собрав все остатки мужества, какие ему удалось мобилизовать.
— Ну как? — сказала леди Констанция, на время отложив эту тему. — Ты поговорил с Джорджем?
— Конечно. Да, конечно, я поговорил с Джорджем. Он только что был здесь, и я… э… поговорил с ним.
— Что ты ему сказал?
— Я сказал, — лорд Эмсворт решил разъяснить все сомнения по этому поводу, — я сказал, что даже не знаю, как заряжаются эти штуки.