Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
Шрифт:
— Ты нашел девочку… Дальше!
— Там… — Ник показал рукой на закрытое окошечко, — там между шкафами лежит ее босоножка…
Они сошли с кофейной веранды и, сделав большой круг — пусть кепки и пьяные туристы думают, что они пошли к морю, — вернулись к ресторану, но уже с другой стороны. Дверь служебного входа не была заперта. За дверью узкий жаркий коридор.
— Ты думаешь, ее убили? — шепотом спросила Ли. Глаза ее наконец проснулись и заблестели.
— Не знаю… Вот что, ма, ты подожди меня здесь… — он расстегнул на руке часы и протянул их матери. — Если я не управлюсь за пятнадцать минут, тогда действуй.
Работала только кофейная веранда, сам ресторан открывался в семь часов. В здании оказалось пусто. Ник прошел через зал. Ненадолго (наверное, на минуту) он задержался перед огромной пятиметровой мозаичной фреской — шторм на море, гибнущий галеон, — все это, сделанное из синего и коричневого шлифованного стекла, производило впечатление. Окна в зале были закрыты занавесками, на квадратных маленьких столиках голубые скатерти. Здесь хорошо было бы посидеть вечером, послушать музыку. Здесь не было даже намека на войну.
Распахивая следующую дверь, гладкую и белую, как обложка одного из дневников, Ник удивился запаху. Такой запах бывал иногда в школе. Через секунду понял: просто что-то подгорело на кухне. Этот запах обычно наплывает в классы снизу из столовки — запах испорченной на огне пищи.
Он представил себе внутреннее устройство ресторана в целом и безошибочно выбрал правильное направление. Нужная дверь находилась в конце узкого коридорчика. Дверь оказалась открыта. Ник осторожно приблизился, заглянул. Повар стоял к нему спиной.
Большая раздутая спина повара, обтянутая белой курткой, покачивалась ритмично. Окошко так и закрыто. Повар снял свой колпак, у него оказалась светлая коротко стриженная голова. Колпак лежал на разделочном столике рядом с жаровней, в него было завернуто что-то. Столик для разделки, на котором лежал колпак, забрызган остатками помидоров.
«Как же мне с тобой? — подумал Ник, примеряясь. — Очень уж ты здоров!»
Он поискал глазами вокруг. С одного из шкафов свисала тонкая коричневая веревка. С виду веревка была достаточно крепкой.
«Не упустить главное!..» — сказал себе Ник и, сосредоточившись, шагнул внутрь маленькой кухни.
Этот крупный, горячий человек оказался всего лишь большой жировой подушкой. Только подступиться было страшно, а взял за горло руками — и делай все, что хочешь, с ним, мни мышцы, как розовое желе.
Легко завернув за спину руки кряхтящего повара, Ник туго стянул дрожащие запястья, завязал, откусил лишнюю веревку зубами. После чего повернул его, как огромного резинового болвана, и повалил послушное грузное тело на разделочный стол, нажал так, что было слышно, позвоночник хрустнул о край. Повар застонал, прикусил губу, но не крикнул.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он, выдыхая запах чеснока и вина.
— Где? — спросил Ник.
Он обмотал руку маленьким толстым полотенцем и взял из жаровни палочку. Пошевелил немножко угли, чтобы металл раскалился.
Пусти, пожалуйста! — попросил повар. — Больно… Пусти меня, мальчик! Я ничего плохого тебе не сделал, пусти меня!
— Где? — .повторил Ник.
Он прицелился. Удивительно, но раскаленная палочка вовсе не дрожала в его руке. Острый кончик казался безобидным, будто его обмакнули в красное масло. Когда красное масло на острие прикоснулось к пухлой щеке повара, мягкая щека чмокнула, вжалась, как лягушка, раздалось шипение, завоняло горелым и живым.
— Там! — мгновенно покрывшись жарким потом, сказал повар. — Там, в подсобном помещении… — он так намок от пота, что сквозь белую куртку засветилось дряблое волосатое тело. — Забери ее! Иди!..
— Ты думаешь, — Ник не отводил руку. Он пытался заставить себя и направить острие в темный обезумевший глаз, — ты думаешь, я так просто уйду? — он понимал: одно движение, и задача будет выполнена, он убьет человека. — Ты ее изнасиловал?
— Я ее пальцем не трогал… — сорвавшимся голосом сказал повар. — Не трогал!..
Судя по запаху, он наложил в штаны. Он походил на перепуганное до смерти, парализованное страхом животное. В темных глазах появилась какая-то неприятная гниль. Ник бросил палочку в жаровню.
— Где — там?
Повар не мог показать рукой, руки его были связаны. Он дернулся, покрутил подбородком, по полным щекам потекли слезы.
— Где, покажи!
С трудом отлепившись от разделочного стола, повар опустился на пол, закивал бессмысленно. Он поднял ногу в полосатом красно-белом носке (ботинок валялся рядом) и смешно лягнул в сторону открытой двери.
— Здесь рядом… Налево иди… В подсобке она… — он всхлипывал, как маленький ребенок. — Честно, я ее не трогал!.. Не трогал!
Не прошло и десяти минут, а они вышли из ресторана через тот же служебный вход. Таня ничего не говорила, она только все время вытирала кулаком слезы. Ожидая, что она будет связана, Ник прихватил с собою нож и, одной рукой поддерживая девушку, в другой руке он так и сжимал его, нес острием вниз, будто ожидая нападения.
На запястьях девушки были багровые следы то ли от веревок, то ли от сильных мужских пальцев, но веревки резать не пришлось. Он нашел ее сидящей в темном углу кладовки. Таня закрывала лицо ладошками и прижимала к груди коленки. Она не сразу поняла, что мучения ее окончились. Она даже успела махнуть кулачком в лицо Нику (тот не отвернулся, и вышло довольно болезненно), только потом зарыдала без голоса.
— Девять минут, — сказала Ли, протягивая часы. — А это отдай, — она вынула из руки сына нож и бросила его внутрь своей пляжной сумки. — Бедная девочка!.. Господи, что они с тобой сделали…
— Ничего особенного не сделали… — Татьяна лязгнула зубами. — Изнасиловали! Больше ничего не сделали!..
— По-моему, тебе искупаться надо! — сказала Ли, и в голосе матери, столь старательно изображающем сочувствие, Ник ощутил ревность и фальшь. — Пошли, искупаемся наконец… Кофе я больше не хочу!