Цербер

Полунин Николай Германович

Атмосфера идеально товарищеская: все не просто друг друга знают, а — любят или, по крайней мере, испытывают приязнь. Каждый чувствует каждого, словно видит изнутри мысли и чувства другого, и никого это не смущает, а является непременным условием для всех здесь и меня в том числе.

Меня осеняет: все они маги, волшебники, чародеи, и Князь мой вводит в среду новичка. Меня. Теперь я с ними. Надолго, навсегда. Они бессмертны или чрезвычайно долгоживущи. И все очень красивы, не манекенной, а живой человеческой красотой.

Непередаваемое,

щенячье блаженство.

Гордость моя моментально перерастает в наглость. Как же, теперь я тоже все могу! Лихорадочно ищу: что бы такое смочь? Упираюсь взглядом в следующую за нами машину — зеленая «Нива» — и успех! Холодный взрыв, как удар ей по той скуле, куда пришелся взгляд. Крыло и часть стекла будто окатывает морозной пудрой, «Нива» улетает вправо, но аварии не происходит; кювет доверху наполнен мягкими полупрозрачными мячами по форме вроде рисовых зерен, но раз в сто больше. Это кто-то из нашей компании мигом, мимолетом сотворил амортизирующую подушку ни в чем не повинному экипажу.

Из-за спин появляется рука, кисть, не вижу чья, пожилая женщина, старенькая даже, не вижу, сужу по руке. Между кончиком указательного пальца и моим носом пробегает бело-серебристый огонек, нежгучий туманчик. Звон в ушах. Руки-ноги отнялись. Глаза вытаращились, остановились. Подержав меня так, палец убирается. Нет-нет, я все понял, я больше не буду, я дурак. Все-все. Правда.

А едем даже не по одному городу, а вроде бы по участкам совершенно разных городов, некоторые, где мне доводилось бывать, когда я жил на том берегу, узнаю. Некоторые — нет. Но города разные, совершенно точно.

Да и разговоры:

«Ну, где будем делать на этот раз?»

«К тебе? Ко мне?»

«Ой, да не хотим мы опять к тебе, сколько можно!»

«Зато кофе с крекерами…»

«И пиво…»

Мы выбираем место. Может быть, слет ведьм на Лысой горе, на Брокен-хилл? Все может быть.

…Нет уже автобуса, мы куда-то доехали. Местность… Теплые коричневые тона, брусчатка, дома старинные, невысокие. Если это и город, то я в нем никогда не бывал.

Народу много, все еще более разные, чем в автобусе. Некто с атласным подбородком вьется поблизости, но уже не боится отпускать меня одного немножко. Я более благоразумен теперь, прибавил еще лет пять возраста.

Очередь. Коньяк? Отлично. Идет мужчина со смутно знакомым лицом, в элегантном летнем пальто, серебряной кружкой в руке. Часто встречаю здесь уже виденных «там, на том берегу». Мысль: так вот, оказывается, кто они, такие обычные «там» люди…

Гостеприимно распахнутые передо мной двери дома, где должно состояться… Встреча? Бал? Торжественный ужин? Посвящение?

Смех, веселые лица вокруг. Но разговоры уже иные.

«…подвиг…»

«Рыцарь Прямого Огня…»

«Магистры…»

«Девять подвигов — девять Рыцарей…»

Эти слова у всех на устах. «Рыцарь Вечного Огня… подвиг… не знает… сегодня… Рыцарь Прямого Огня…» Атласный подбородок рядом,

он куда-то отлучался, теперь же не отходит ни на минуту.

В залу вступают прямо с улицы. Внутри — свет ламп, свет свечей, публика. От того, что на меня продолжают потихоньку поглядывать и даже в открытую глазеть, злюсь. На дальней от входа стене против распахнутых дверей — большая серебристая лампа. Торчит из стены грушей, не горит. Ну-ка… Секунда — брызнули осколки. А зал отозвался громовым хохотом. Все смотрят на меня, кое-кто даже вышел обратно на улицу, чтобы лучше видеть. Как же они узнали?..

Ничего не успеваю сообразить. Атласный — кому ж еще? — толкает в спину, и я оказываюсь посредине, на погляд всему хохочущему залу. Высокая ослепительная дама, которая, по-моему, совсем не дама, протягивает мне бокал и сквозь смех объясняет, что лампа эта предназначена специально для неофитов. Вопрос не в том «может — не может», если бы «не мог», здесь бы не был, а — хватит ли у новичка нахальства. Что хватило — это как раз хорошо, такие уж тут правила, вроде обязательного таза с водой на голову входящему. Лампа, кстати, опять на месте и уже не раздражает.

Атласный снова рядом, его присутствие успокаивает. Правила так правила, и очень хорошо. И даже, что дама вовсе не дама, и то ладно. Здесь каждый таков, каким желает быть.

«Рыцарь Прямого Огня… подвиг… девять Рыцарей, девять подвигов, девять Магистров…» Эти слова не ушли, а даже сделались отчетливее.

Народ двинулся в другую залу. Смутно вижу Магистров в креслах с высокими резными спинками. Некоторые кресла пустуют.

«Рыцарь Прямого Огня…»

Сейчас все выяснится, сейчас они мне все расскажут. «Девять Рыцарей, девять подвигов, девять Магистров…»

А если?..

Глава 27

Сторожка, или хозяйственная постройка № 10, где жил Павел, с одной стороны была складом, откуда в отсутствие начальника базы он сам выдавал отдыхающим все необходимое, от простыней и наволочек до спортивного инвентаря.

На длинных стеллажах умещались кастрюли и электроплитки, волейбольные сетки и спасательные круги. По другую сторону, в помещении, занятом мастерской, хранились водные доски — серферы и гляйдеры — и паруса к ним.

Только в самом конце длинного «номера десятого» был пристроен небольшой сруб, где стояла печка-голландка и где жил Павел.

После случившегося у причала Павел возобновил одно регулярное действие, которое оставил, поверив в свою безопасность здесь, почти год назад.

Он разобрал наваленную в углу комнаты кипу тюфяков, под ними оказался фанерный ящик-тумбочка. Павел открыл скрипучие дверцы.

В ящике была мощная полевая радиостанция с диапазоном приема несколько шире стандартного образца. Этот аппарат в свое время был выполнен по специальному заказу и обладал возможностями, которых не было в серийных экземплярах.