Цербер

Полунин Николай Германович

— Я… обидела тебя, да? Тебе было плохо со мной. Поэтому ты уходишь.

Он тотчас захватил ее в кольцо своих рук. Поцеловал в мокрые глаза.

— Что ты. Разве я сказал, что я ухожу? Я сказал, что мы уходим, ты и я. Хочу тебя кое-куда пригласить, понимаешь? Снимемся с якоря, пока день?

Елена Евгеньевна, как только он обнял, вцепилась ему в плечи и не отпускала. Какая там первая-вторая»! Ей показалось, что он сейчас уйдет навсегда.

— Ты правду говоришь?

— А ты как думаешь?

Он опять поцеловал ее. Не дав поцелую разгореться, оторвался.

— Не так уж я хорош, чтобы из-за меня

плакать.

— Скажи еще что-нибудь. Что-нибудь хорошее.

— Я скажу, — пообещал он. — Я скажу столько раз, что тебе придется затыкать уши. Ну, теперь меня можно отпустить? Я не дальше кухни. Мне обещали кофе…

— Конечно. Сейчас.

— Э, нет, позволь мне. А ты одевайся. Насколько я знаю женщин, этот процесс займет не менее часа. Не беспокойся, я все найду сам.

Он вышел, а Елена Евгеньевна вытерла глаза, посмотрела на окружающие привычные вещи, ставшие новыми. Вздохнула и неожиданно для себя счастливо засмеялась.

Мысли Михаила неслись беспорядочно.

«Да, это именно тот ракурс, а треклятый светофор был правее. Странное пятно… Надо спросить ее про песню, но какая разница, на даче рядом с аэродромом я уже побывал… Только «наезда» мне и не хватало, тезка-Мишка верно сказал, братвы почерк, причем неотесанной… Что было сейчас? «Визии» и так не всегда четко запоминаются, а тут — в самый момент. Почище, чем муж из командировки. Как только не упал… — Михаил не удержался, хмыкнул. — Теперь мне думай, не думай, а только надеяться, что Батю чем-то осенит, я, похоже, выдохся…»

— Подходяще?

Она замерла, чтобы Михаил мог оценить ее, опершись на один из пяти выгнутых стульчиков вокруг светлого стола.

И сама она была вся светлая.

Очень светлое платье из необычной ткани со светло-зеленым на светло-сером с отливом и выработкой. Такая же пелеринка. Резные браслеты слоновой кости на обнаженных смуглых руках. К браслетам — кулон, сразу видно, очень старинный.

Шагнула, чуть сместившись — разрез до бедра. В кулон вставлен крупный черный камень.

И свободная россыпь черных колец по плечам. Михаил очень серьезно поднял кулон, сдвинул в сторону. Утонул губами в душистых полукружьях встрепенувшихся грудей.

— Честное слово, — сказал, возвращая кулон на место, — впервые вижу брюнетку, которой так идет светлое.

Елена Евгеньевна царственно изогнула бровь, улыбнувшись уголком рта. Обе ее родинки-мушки послушно подпрыгнули.

— Такой королеве необходимо соответствовать, а я… Придется ко мне снова заехать, что-то там должно было остаться. Кстати, Пашу могли бы прихватить с собой, он из глубинки, ему полезно развеяться. — Михаил надеялся, что это прозвучало достаточно естественно.

— Я думала, мы только с тобой… Нет, я не против, но… Что с ним было, почему он так… так истерзан? Его это не смущает? И вообще, Миша, а ты сам? У тебя в доме такой ужас, а ты куда-то срываешься, меня увозишь, вместо того, чтобы…

Прорвавшаяся Елена-первая, поняв, что она говорит и как это выглядит с ее стороны, испарилась вновь, предоставив, как всегда, расхлебывать другим.

— Поцелуй меня, пока я не намазалась, — строго распорядилась Елена-вторая, не глядя на него. — И где кофе?

Михаил растерянно оглянулся на молчащую кофеварку, на холодный чайник.

— А знаешь, я про него и… Да черт с ним, с кофе.

Елена Евгеньевна-вторая, именно вторая, а не первая, даже не ужасаясь тому, что творит, преспокойно налила чуть теплой воды в подготовленные чашечки. Поставила ладони вокруг одной, и на лоб набежала складочка. Напиток вспузырился. С края чашки сбежала коричневая пена. Со второй — то же самое. Только тогда она подняла расширенные глаза.

— Господи… Да как же я? Зачем? И ты…

Она зажала рот обеими руками.

Михаил страшно смотрел на нее, прижав палец к губам. Отнял, показал на стены кухни и потолок и опять приложил. Кивнул с немым вопросом.

Помедлив, она кивнула в ответ.

Глава 48

Это были, безусловно, самые страшные сутки в его жизни. Его привезли в какую-то квартиру, где было очень мало мебели — стол, два стула, неопрятные диваны. Половину пути он провел на полу машины, а на голове у него стояли спортивные туфли первого молодого человека с золотыми зубами. Туфли были очень грязные.

Сначала спрашивал молодой человек, который в машине был впереди. Двое других по очереди ходили на кухню пить воду.

Их интересовало, давно ли Зиновий Самуэлевич живет в том доме, что может сказать о других жильцах. Затем вопрос за вопросом повторялся о каком-то конкретном мужчине, с которым Зиновий Самуэлевич якобы дружески поздоровался непосредственно перед тем, как его забрали.

Он отвечал, что никогда не жил там и оказался случайно. Молодой человек повысил голос и стал говорить ужасные вещи, от которых в голове Зиновия Самуэлевича опять все перемешалось. Основными чувствами его были страх, безысходность и тупое оцепенение.

Его ударили. Боль была адской. Он свалился со стула. Так его никто никогда не бил.

Через некоторое время, еще лежа на полу, он услышал, как главный молодой человек что-то сердито говорит молодому человеку с зубами, а тот оправдывается. У них в руках был паспорт Зиновия Самуэлевича, который они вытащили у него из кармана. Документ Зиновий Самуэлевич всегда носил с собой.

На ночь его бросили в грязную ржавую ванну, связав руки и ноги и с кляпом во рту. Он лежал в полной темноте. Его стянули так туго, что он не мог шевельнуть хотя бы головой, чтобы стучаться в бок ванны, надеясь, что кто-нибудь обратит внимание.

Страшная ночь. Он думал, что умрет. Стало плохо с сердцем. Зиновий Самуэлевич плакал и молился, вспоминал маму и Женю, а потом только Женю.

Прошло очень много времени. Он не знал, сколько. Дважды он обмочил брюки. В первый раз терпел, сколько мог, а во второй ему было все равно.

Но свет зажегся, и его вытащили и даже развязали. Жестокая боль в сведенном теле, в застывших суставах не давала разогнуться. Ему налили водки, и это помогло, он смог хотя бы сидеть.

Молодой человек на этот раз был более любезным. Он сказал, что Зиновия Самуэлевича перепутали с опасным бандитом и убийцей-рецидивистом, главарем и преступным авторитетом. Еще, возможно, связанным с иностранными разведками. Теперь все выяснилось, и Зиновию Самуэлевичу обижаться на секретную спецслужбу не надо. Его отпустят прямо сейчас, доставят на то же место, где взяли. Но сперва он должен выполнить одно чрезвычайно важное и секретное задание.