Cердца трех
Шрифт:
Не успел он обменяться с отцом несколькими короткими фразами, как в библиотеку вошел Паркер в сопровождении полицейского сержанта и двух полицейских.
— Вот эта шайка, сержант, арестуйте их, — сказал Паркер. — О, простите, мистер Типпери, это, конечно, относится не к вам, а только к этим двум. Не знаю, какое им можно будет предъявить обвинение — это, во всяком случае, сумасшедшие, если не что-нибудь похуже, что всего вероятнее.
— Добрый день, мистер Типпери, — приветствовал сержант Чарли, как старого знакомого.
— Вы никого не арестуете, сержант Бернс, — улыбнулся в ответ Чарли Типпери. — Можете отослать свою карету. Я переговорю с инспектором. Дело в том, что вам придется проводить меня вместе с этими подозрительными личностями ко мне домой. Вы будете охранять — о, не меня, а этот чемодан. В нем лежат миллионы — осязаемые ослепительные миллионы. Когда я открою его перед моим отцом, вы увидите зрелище, которое не многим удается увидеть. А теперь — идем! Мы теряем время.
Они с Генри одновременно ухватились за ручки чемодана, и в тот момент, когда их руки соприкоснулись, сержант Бернс кинулся им помочь.
— Пожалуй, лучше уж я понесу его, пока дело не закончено, — сказал Генри.
— Разумеется, разумеется, — согласился Чарли Типпери. — Только не будем терять драгоценных минут. Уйдет немало времени на то, чтобы реализовать эти камни. Ну, идем, живее!
Глава XXIX
Мораторий оказал немалую поддержку бирже, и она снова окрепла. Кое-какие ценности начали даже повышаться. Впрочем, это отразилось только на тех бумагах, в которых Фрэнсис не был заинтересован и на которые Риган не вел атаки. Старый волк продолжал развивать военные действия, и акции Фрэнсиса неумолимо падали. Риган с радостью убедился, что на рынке появляется все больше акций Тэмпико-Нефти, которые выбрасывал, по-видимому, не кто иной, как сам Фрэнсис.
— Теперь время! — заявил Риган своим соратникам. — Приступайте к делу. Тут двойная игра. Не забывайте списка ценностей, которые я вам дал. Продавайте их по любой цене, ибо я не предвижу конца их падению. Что касается остальных бумаг, то покупайте, покупайте немедленно и верните себе все, что вы продали. На этом вы не можете ничего потерять, а продавая те ценности, которые обозначены в списке, вы нанесете двойной удар.
— А вы сами? — спросил один из участников заговора.
— Мне нечего покупать, — был ответ. — Это может служить вам доказательством того, насколько честно я вел игру и как вам доверяю. Я не продал ни одной акции, кроме тех, которые обозначены в списке, так что мне нечего и возвращать. Я все еще распродаю акции из списка — то, что у меня осталось. В этом заключается мой удар, и вы можете принять в нем участие, распродавая по какой угодно цене те же бумаги.
— Вот и вы наконец! — в отчаянии воскликнул Бэском, встречая Фрэнсиса в половине одиннадцатого в своем кабинете. — Все ценности поднимаются, кроме наших. Риган жаждет вашей крови. Я никогда не предполагал, что он так силен. Нам ни за что не выдержать этого натиска. С нами покончено, мы раздавлены — вы, я, все мы…
Никогда в жизни Фрэнсис не чувствовал себя спокойнее, чем в эту минуту. Раз все потеряно, стоит ли беспокоиться, рассуждал он. Словно зритель, наблюдающий со стороны за игрой, он подметил одну возможность, которой не видел чересчур углубленный в борьбу Бэском.
— Относитесь к этому легче, — посоветовал Фрэнсис, чувствуя, как новая мысль с каждой секундой принимает все более реальную форму. — Давайте закурим и спокойно обсудим положение.
Бэском сделал жест, выражавший отчаянное нетерпение.
— Погодите же, — настаивал Фрэнсис. — Постойте, поглядите, послушайте! Вы говорите, что все кончено?
Маклер кивнул головой.
— Нас раздавили обоих — вас и меня?
Новый кивок.
— Значит, мы с вами разорены, — продолжал Фрэнсис. — Но ведь совершенно ясно как вам, так и мне, что если мы разорены окончательно, на сто процентов, целиком разорены, то хуже этого ничего случиться не может.
— Мы зря теряем драгоценное время, — запротестовал Бэском, соглашаясь с ним кивком головы.
— Но если мы действительно окончательно разорены, как выяснили только что, — улыбнулся Фрэнсис, — то нас не может интересовать время покупки и продажи. Разве вы не понимаете, что все это потеряло для нас всякую ценность?
— Но в чем же дело, — сказал Бэском, погружаясь вдруг в покорность отчаяния. — Я взлетел вверх выше воздушного змея и не могу уже взлететь выше, — это, что ли, вы хотите сказать?
— Вот-вот! Теперь вы понимаете? — с энтузиазмом воскликнул Фрэнсис. — Ведь вы член биржи, так ступайте же — продавайте, покупайте, делайте все, что вам заблагорассудится. Потерять мы ничего не можем. Все, что ниже нуля, есть нуль. Мы спустили в трубу все, что имели, и даже больше того. Давайте начнем спускать теперь то, чего у нас нет.
Бэском снова попытался протестовать, но Фрэнсис убедил его, воскликнув в заключение:
— Помните — нет ничего ниже нуля!
И в течение следующего часа покорный воле Фрэнсиса Бэском с ощущением какого-то кошмара пустился в самую сумасшедшую биржевую авантюру.
— Ну, — рассмеялся Фрэнсис в половине двенадцатого, — теперь, пожалуй, можно и перестать. Но помните, что сейчас нам ничуть не хуже, чем час назад. Тогда мы стоили нуль. Теперь мы стоим ровно столько же. Можете в любой момент повесить объявление о распродаже имущества.
Бэском, устало и грустно берясь за трубку, собирался уже отдать распоряжение, которое должно было закончить битву сдачей на милость победителя, как вдруг дверь распахнулась и в нее ворвался знакомый припев старой пиратской песни, при звуке которой Фрэнсис стремительно остановил руку своего маклера.
— Стойте, — воскликнул он, — и слушайте!
И они стали прислушиваться к песне, которую распевал невидимый певец:
Ветра свист и глубь морская, Жизнь недорога. Эгей! Там, спина к спине, у грота Отражаем мы врага!В ту минуту, когда Генри ввалился в комнату, на этот раз уже с другим огромным чемоданом в руках, Фрэнсис присоединился к припеву.
— В чем дело? — спросил Бэском Чарли Типпери, который, все еще во фраке, после всех пережитых волнений казался измученным и усталым.